Небожественная Комедия
Ян Пробштейн: «От Проперция до Конфуция».
(Беседа с Натальей Осминской Экслибрис, #30 (295), 28 августа 2003.
http://exlibris.ng.ru/fakty/2003-09-04/1_comedy.html 04/09/2003)
В России американский поэт Эзра Паунд (1885 – 1972) практически не известен. Из-за профашистских взглядов в бывшем Советском Союзе его не печатали. Кроме того, Паунд – один из сложнейших интеллектуальных поэтов ХХ века. Поэтому вышедший только что в санкт-петербургском издательстве «Владимир Даль» первый том двуязычного собрания стихотворений Эзры Паунда – безусловное событие. В таком объеме Паунд в России не издавался никогда. О том, каких же усилий стоило реализовать этот дерзкий, иначе и не скажешь, переводческий замысел, мы побеседовали с составителем, редактором и одним из главных переводчиков этой книги Яном Пробштейном.
-Ян Эмильевич, по какому принципу составлялся сборник?
– Во-первых, это не сборник, а 2-томное издание, полное собрание стихотворений и избранных Cantos, переведено их более 30. Второй том будет еще больше первого. Уже была вторая корректура второго тома. Надеюсь, что скоро выйдет и он. Так что, то что вы держите в руках – только цветочки. Такого издания просто никогда не было: даже в оригинале – это три большие книги плюс так называемая «Книга Хильды», посвященная первой возлюбленной Паунда, поэтессе Хильде Дулитл – самые ранние стихи Паунда, при жизни неопубликованные. Один из принципов был задан: издатель пожелал, чтобы это была билингва, а на самом деле получилось многоязычное издание, так как Паунд часто цитирует античных, средневековых и современных авторов – он объял всю мировую поэзию от Проперция до Конфуция, от «Книги Марко Поло» до Элиота. Но и хлопот было много: вычитывать пришлось 5 раз. Помимо этого, в приложениях и дополнениях даны все представляющие ценность параллельные переводы, а кроме того некоторые критические статьи. Во втором томе будет дана и библиография – не только все известные издания Паунда, но и довольно внушительное количество биографических и критических работ – о Паунде написана целая библиотека. При работе над комментариями, а в каждом томе их по 8 листов, мы, конечно же, пользовались известными работами – прежде всего американских исследователей, на которые, разумеется, ссылаемся, но нам удалось и самим открыть немало нового, так что, мне кажется, издание получилось к тому же достаточно серьёзным.
– Как сложился переводческий коллектив этого сборника?
- До сих пор Паунда печатали в России только в антологиях, за исключением одной небольшой книги в 1000 строк, которую составил и опубликовал Марк Фрейдкин в издательстве Карт-Бланш в 1992 г., да и она уже стала библиографической редкостью. Марк передал мне все неиспользованные материалы. Кроме того, я привлёк переводчиков, которых давно люблю и ценю. Я очень рад, что в книге приняли участие Ольга Седакова, которая по моей просьба перевела много новых стихотворений, и Владимир Микушевич, выдающийся переводчик и замечательный поэт. Общение с ними приносило много радости. И вы знаете, чем выше уровень, тем проще было делать редакторские замечания – и Седакова и Микушевич по нескольку раз переделывали некоторые переводы, в то время как более молодые переводчики, не буду называть их фамилии, проявляли упрямство, амбиции – от услуг некоторых из них пришлось в итоге отказаться. Неоценимую помощь оказали Ирина Ковалёва и Антон Нестеров, которые не только переводили и комментировали, но и помогли мне вычитывать первый том.
– Поэзия Паунда стилистически очень разнородна. Да и свою родную страну он, как известно, беспощадно критиковал. В каком смысле можно говорить о нем как об американском поэте?
– Вы знаете, он был добровольным изгнанником, бичевал пороки Запада вообще, и США в особенности, критиковал «американский провинциализм», Уитмена, но это все родная боль, она постоянно прорывается в стихах, он мечтал об американском возрождении, гордился достижениями своих собратьев по перу как своими собственными, если не больше – качество редчайшее у литераторов, да и у людей искусства вообще. И в психологическом, и в чисто языковом смысле он именно американский поэт, со всеми своими противоречиями и достижениями. Это отразилось и в Cantos – источнике, из которого до сих пор черпают американские поэты: только из так называемых «Пизанских Cantos» родилось несколько направлений и школ современной американской поэзии.
– Профашистские взгляды Паунда превратили его в довольно одиозную фигуру. Почему вы взялись за эту работу?
– Да, действительно, Паунд – одна из наиболее противоречивых фигур XX века. Я вполне отдавал себе в этом отчёт, когда брался за эту работу. Знал я и о том, что и крайне правые, и российские фашисты с удовольствием цитируют атисемитские и фашистские высказывания Паунда на своих сайтах. Но они, естественно, не пытаются разобраться, что привело Паунда к фашизму, и уж конечно, для них творчество Паунда имеет третьестепенное значение. Интеллектуалы же стараются обойти наиболее противоречивые и щекотливые вопросы. Словом, я решил, что нельзя ни замалчивать этих вопросов, ни отдавать великого поэта на откуп фашистам, которым на творчество наплевать. В своём предисловии, как мне кажется, я осветил все эти вопросы.
– На ваш взгляд, как может сочетаться, перефразируя слова де Кирико о Троцком, столь широкой эстетический кругозор со столь узким политическим радикализмом?
- Паунд поверил, что Муссолини разделяет экономическую теорию Дугласа и стремится к справедливому распределению, что подобно античным и средневековым меценатам дуче всерьёз думает о том, чтобы поддерживать и развивать итальянскую и европейскую культуру, тогда как тот лишь заигрывал с Паундом и другими интеллектуалами, используя их имена в своих целях. Фактически Паунд так и остался идеалистом и романтиком, дилетантом в политике и экономике, который слишком поверил в собственные интеллектуальные возможности и решил вмешаться в схватку – он заплатил за это не только 12 с лишним годами, проведенными в психушке, но и молчанием, которое обрушилось на него в последние десятилетия жизни. Он бунтовал против Бога, против косности в искусстве и литературе, против социальной и экономической несправедливости. В конце жизни Паунд взбунтовался против самого себя.
Алену Гинзбергу он сказал, что «Cantos» – бессмыслица, везде тупость и невежество, что он слишком многое в поэме непоправимо испортил, по недомыслию впустив в текст политику, и что самой худшей ошибкой было его «тупое провинциальное предубеждение против евреев, которое одно всё испортило».
– Как вы относитесь к популярному представлению о Паунде как о «крупнейшем из второстепенных поэтов ХХ века»?
– Я на этот вопрос ответил, когда говорил о «Cantos» – в ХХ веке на английском языке не создано ничего подобного. А его более ранние стихи поражают не только виртуозностью, но и глубиной. Да, величественного здания «Божественной Комедии» не получилось. Таланта и величия замысла оказалось недостаточно для этого. Не доставало веры, величия духовного усилия. Дантова Рая не получилось. «Трудно написать рай, когда все внешние признаки говорят о том, что ты должен писать апокалипсис», – сказал он сам. Политик, идеолог и экономист Паунд не состоялся. Состоялся незаурядный литературный критик, один из основоположников модернизма и теоретик искусства. Однако главное – остался поэт. Читайте его.
Беседовала Наталия Осминская
Родился и умер в один день, на Хэллоуин
Интервью с переводчиком и составителем двухтомника произведений Эзры Паунда (1885-1972) Яном Пробштейном
(«Теленеделя» , Нью-Йорк, 24-30 ноября 2003 г.)
Из досье «Теленедели»
Ян Пробштейн родился в 1953 году в Минске. Закончил Минский инъяз, затем стажировался в Москве в Академии наук по психолингвистике. С 1979 г. жил и работал в Москве. Занимался в семинарах поэтического перевода у Арк. А. Штейнберга, В.В. Левика и Э.Г. Ананиашвили. Кандидат филологических наук (Москва, РГГУ), магистр сравнительного литературоведения (CUNY Graduate Center, New York). Поэт, переводчик поэзии, литературовед. Начал печататься в 1980 г. Автор 7 книг оригинальных стихов – 6 на русском и одной – на английском. Участвовал в составлении, редактуре и переводе более десятка антологий европейской поэзии. Переводил с английского, испанского, польского, итальянского и с русского на английский.
В Америке с 1989 года.
- Ян, в России, в издательстве «Владимир Даль» (СПб), вышел в свет первый том произведений классика американской поэзии Эзры Паунда. Таким образом подведены итоги вашего многолетнего труда:
- В общем-то, да. Работа велась исподволь лет пятнадцать, но интенсивно - с 2000 года, когда был подписан договор с издательством о выпуске двух томов.
- Эзра Паунд - ваш любимый писатель и потому вы взялись за это дело, или же вы считали, что его произведения недостаточно освещены в русских переводах?
- Эзра Паунд – выдающийся поэт, у него есть замечательные стихи. Возможно, на мое формирование гораздо большее влияние оказали Эллиот, Йетс и Уильям Блэйк, так что самым моим любимым поэтом Паунда назвать нельзя. Но он замечательный поэт, недооцененный в России в силу идеологических причин, потому и малопереведенный. Все, что было переведено, я тщательно собрал, в том числе и архивные материалы. Всего же было две-три более-менее нормальных публикации, включая одну маленькую книжечку, которую составил Марк Фейдкин – она уже давно разошлась и стала библиографической редкостью. Но было совершенно очевидно, что Паунд недостаточно переведен по-русски, - и то, что весь тираж первого тома разошелся буквально за месяц, лишнее тому подтверждение. Речь сегодня идет о том, что когда будут печатать второй том, допечатают и первый. Если подсчитать, что до этого было переведено, то это от силы несколько тысяч строк. Мы перевели фактически полное собрание стихотворений Паунда и более 35 «Кантос». Всего же известно законченных Паундом 116 «Кантос», есть еще и отрывки, которые мы тоже перевели.
- Паунда в исторической ретроспективе можно рассматривать не только как поэта. В годы Второй мировой войны Паунд работал на фашистской радиостанции и был яростным апологетом режима Муссолини. Антисемит, антиамериканист Паунд был приговорен за свою деятельность к высшей мере наказания, поскольку был врагом США – врагом своей страны. Рассматриваете ли вы фигуру Паунда, как пример к известной формуле о гении и злодействе?
- Возможно, да. Но здесь надо бы разобраться, что к чему вело. Поначалу это был бунт против буржуазного общества. Одно время как левые, так и правые присматривались и к Советскому Союзу, и к Мексике, где произошла революция. Приезжал журналист Стеффенс, приятель Паунда, прочитавший в 1923 году в Париже лекцию о Советской России, о Троцком... Паунд необычайно этой темой зажегся. Кстати, у него есть «Кантос» на тему революции в России, я их перевел. Иными словами, это был бунт против несправедливого общества. Несправедливого к людям умственного труда, интеллектуалам, художникам, поэтам, ученым, к рабочим, фермерам и т.д. Затем, когда Паунд в Англии работал в редакции журнала «Нью Эйдж», он познакомился с Кларенсом Дугласом, который в прошлом был военным инженером, стал экономистом и его теория, направленная на справедливое распределение благ, возымела огромное воздействие на Паунда. Он решил эту теорию всячески продвигать в жизнь. Проект «социального кредита» был основан на создании индустриальных банков, контролируемых государством, в которые предприятия вносили бы заработную плату и прибыль и через которые государство перечисляло бы предприятиям определенный процент, чтобы компенсировать потери в доходах, обусловленные системой фиксируемых государством цен, более низких по отношению к совокупной стоимости. Паунд был убежден, что эта новая экономическая программа уничтожит одну из главных причин войны, сведя к минимуму зависимость от долгового финансирования, ссуд капитала и борьбы за иностранные рынки. Паунд, как и Дуглас, был противником частных банков, боролся против ростовщического процента, которые эти банки взимали.
Кроме того, Паунда в Муссолини привлекало то, что тот был из провинции Романья, откуда родом был кумир Паунда, средневековый кондотьер, государь Римини, меценат и покровитель искусства Сигизмондо Малатеста. И Паунд себе вбил в голову, что Муссолини, также как и синьоры Средневековья Медичи, Малатеста и прочие будет покровителем искусств, в то время как Муссолини только использовал Паунда и многих других в своих интересах.
- Ян, можно ли провести параллель и сказать, что сегодняшние леваки, рассматривая Ясира Арафата как нового Че Гевару, также введены в заблуждение?
- Безусловно. Но в 1923 году еще не было такого массового террора. Мы, сегодняшние, уже научены историей. Надо сказать, что Паунд был категорически против войны. Первая мировая унесла жизни лучших его друзей, в основном англичан, после чего Паунд войну называл кровавой бойней.
- Но, согласитесь, одно дело – создать себе кумира в образе Муссолини, другое – быть автором профашистских передач, в которых враги Гитлера и Муссолини назывались Паундом их же словами.
- Да, он выступал на радиостанции в культурной программе. Но он не обращался, как скажем, некоторые другие журналисты, также оказавшиеся впоследствии на скамье подсудимых в разных странах, с обращением к американцам перейти на сторону воюющих стран «оси». Паунд даже был перед войной в 1939-40 годах в США и лоббировал за то, чтобы США не вмешивались в войну.
- Кстати, в 1940 президент Рузвельт громогласно пообещал, что США в войну не войдут.
- Вот-вот. В такой антивоенной обстановке Паунд встречался с конгрессменами и сенаторами, хотя, надо сказать, ничего у него не получилось, поскольку Паунд вообще был плохим дипломатом от природы… Да, Паунд выступал по радио и именно в своих программах выступал против Рузвельта. Кстати, об антисемитизме Паунда: с одной стороны, для него воплощением зла был Ротшильд, а с другой, почему-то, президент Рузвельт, которого он называл «Рузвельтштейном» или «Финкельштейном Рузвельтом». Кстати, в 31 Канто Паунд вслед за Томасом Джефферсоном издевается над автором истории американских индейцев (1775) Джэймсом Эдэйром, утверждавшим, что американские индейцы произошли от евреев. При этом он всю жизнь дружил со скульптором Джекобом Эпстайном, выдающимся английским скульптором американского происхождения; Леоном Бакстом, Стравинским, несмотря на то, что также ненавидел выходцев из Восточной Европы, по идеологическим соображениям, из-за того, что они якобы извратили свободный англосаксонский дух. Дружил с румынами Тристаном Тзара, который был основоположником дадаизма, со скульптором Бранкузи. Он помог впервые напечататься - и Чарльзу Резникову, и Луису Зуковски, помогал Аллену Гинзбергу… Надо сказать, никто из них не был англосаксом.
- От высшей меры наказания, тем не менее, Паунда спасли не его взаимоотношения с евреями и выходцами из Восточной Европы, а признание его сумасшедшим.
- Его признали человеком с параноидальной психикой, диагноз соответветствовал тому, что называется «маниакально-депрессивный психоз». Этому, возможно, способствовало то, что в Пизе его держали в расскаленной солнцем клетке, в 40 градусную жару. Он тогда потерял сознание, а после даже страдал утратой памяти. Когда его арестовали в 1945 г., ему было 60 лет.
- Можете ли вы сказать, что идеологическая сущность Паунда-человека отразилась в текстах Паунда-поэта?
- Разумеется, в его произведениях отразились все противоречия его мировоззрения. В искусстве важна личность: личность и материал – вот две составляющие. Что касается «Кантос», написанных в военные годы, то там проскальзывают его антисемитские замечания. Но в его ранней поэзии и зрелой рассматриваются совсем другие вопросы. Для него искусство важнее так называемой жизни. Олдингтон как-то сказал: «Я больше люблю жизнь, чем искусство, а для Паунда искусство важнее жизни». То есть он оставался эстетом, в некотором смысле романтиком, хотя многие скажут, что модернизм и романтизм несовместимы. Паунд был в не меньшей степени основоположником модернизма в Америке и Англии, чем Аполлинер и Пикассо с Браком во Франции и Маяковский с Хлебниковым в России.
- Если мы сравниваем, то после описанного вами Паунда возникает по аналогии образ Василия Васильевича Розанова – также антисемита, человека импульсивного, порой эксцентричного. Розанов был всецело погружен в эстетику, при этом не забывал рассуждать о евреях. Никак он не мог с этой темой разойтись. Можно вспомнить и Федора Михайловича Достоевского, в дневниках не забывавшего поносить евреев.
- Во-первых, я занимался Паундом, чтобы не отдавать его на откуп всяким левым, правым, фашистам и антифашистам. Они ведь цитируют его высказывания только «контра», а о «про» никто ничего не говорит. В конце жизни в интервью Аллену Гинзбергу Паунд сказал, что непоправимо испортил свои «Кантос» именно этим – провинциальным предубеждением против евреев. Эту цитату, естественно, никто из правых или антифашистов не повторяет.
Корни психологически может быть и сходные, но Розанов изучал иудаизм, прекрасно его знал, равно как Ветхий завет, еврейские традиции, обряды и Кабаллу. Поэтому наследием Розанова занимаются много специалистов по иудаистике. У Паунда же знания были поверхностные, именно в иудаизме - провинциальные, и, повторюсь, идея-фикс не отражалась на уровне общения.
- По-моему, это очень характерно для антисемитов делить мир на хороших евреев и плохих. Ведь и для Гитлера были евреи, с которыми он готов был мириться в этой жизни.
Паунд вслед за Блейком выступал против всяких форм хищничества, ростовщичества… Знаменитая его 45-я «Канта» посвящена ростовщичеству. Для него Ротшильд – символ накопления капитала и власти над миром, которую он явно преувеличивал. Паунд считал, что Гражданская война в США началась не только из-за того, что южные штаты захотели выйти из федерации, но и потому, что южане задолжали северянам: только одному Нью-Йорку были должны огромные по тем временам деньги – несколько миллионов долларов. Обо всем этом я подробно пишу в предисловии: о его противоречиях и заблуждениях. Надо сказать, что у Паунда никогда не было твердого заработка. Из США он перебрался в Европу и за исключением полугода работы в американской глубинке, он нигде постоянно не работал. Паунд был сотрудником редакции, писал много статей по искусству, литературе и музыке, был незаурядным критиком и теоретиком модернизма, получал неплохие гонорары, но жил он, в основном, на приданное своей жены, что было ни чем иным, как ростовщическим процентом. Ее отец Генри Шекспир, крупный юрист по недвижимости, купил акции различных компаний, что и было постоянным «доходом» семьи Паунда. То есть в его собственной жизни есть немало противоречий. Он сопротивлялся и упорствовал, когда нужно было выжить и работать в условиях психиатрической больницы-тюрьмы, где настоящие сумасшедшие кричали по ночам, а буйные ходили в смирительных рубашках, «где мертвые ходят, //а живые сделаны из картона» (Из “Canto 115”, перевод Я. Пробштейна). Когда же нечеловеческое давление и напряжение исчезло, он начал думать и подводить итоги. Он бунтовал против Бога, против косности в искусстве и литературе, против социальной и экономической несправедливости. В конце жизни Паунд взбунтовался против самого себя.
- Не подумайте, что я так подробно разбирал тему антисемитизма Паунда, чтобы в конце заявить: «Раз он антисемит, то кому его искусство нужно». Пользуясь этим принципом, можно было бы многих писателей из национальных литератур выбросить. Эзра Паунд, конечно, в мировой поэзии из первого ряда. В чем новизна его поэтического взгляда?
- Мы сегодня упомянули Элиота. Будущий Нобелевский лауреат был введен в поэзию Эзрой Паундом, и Паунд был первым редактором «Бесплодной земли», он же помог в 1922 году издать поэму. Проделав «кесареву операцию», он вдвое сократил и реорганизовал поэму, придав ей цельность. Элиот безусловно оценил по достоинству работу Паунда и посвятил ему поэму, написав: «Непревзойдённому мастеру». Первый человек, издавший Фроста, также был Паунд; первый человек, который издал Джойса – был Паунд. Он добился, что Натали Барни, дочь мультимиллионера, основавшая в Париже издательство и магазин (весьма известный - «Шекспир и компани», он есть и в Нью-Йорке, на Бродвее, напротив нью-йоркского университета), издала в 1922 году «Улисс» Джойса, которого в то время упрекали в непристойностях, как позднее «Лолиту» Набокова. Хэмингуэй отмечал, что Паунд помог ему избавиться от избитых эпитетов и готов был в 1954 г. отказаться от Нобелевской премии в пользу Паунда.
Что же касается новизны Паунда, то он изобрел имажизм, основанный на образе, очищенном от рефлексии. Имажисты боролись за то, чтобы не было ни одного лишнего слова, которое бы не работало на саму идею и образ. При этом Паунд призывал «сочинять в последовательности музыкальной фразы, а не метронома».
Паундом было введено понятие «вортицизм» (водоворот). Оказалось, что имидж прекрасно действует на небольших лирических произведениях, но для больших крупных форм как основной прием не подходит. Вортекс, по Паунду, – это перенесение мысли в действие, то есть речь шла уже не только о технике, но и о некоем видении. Для Паунда вортексом был итальянский Ренессанс, и он жил в предчувствии нового, модернистского ренессанса.
А то, чем занимался в России режиссер Эйзенштейн, Паунд изобрел в поэзии. Все эти перемещения точки обзора, монтаж, наплывы, так называемая теория надставки, когда два совершенно разных образа накладывались друг на друга и разрушалась любая связка между ними, то есть частицы «как» не существовало. Например:
В толпе безликой появились эти лица
На черной влажной ветке листья
Это двустишие было написано в Париже. Паунд выходил из «Метро» и увидел несколько поразивших его лиц. Он пришел к этим двум строчкам после немилосердных сокращений и переписываний, начав с тридцати строк.
И, в конце концов, надо упомянуть о теории масок, о перевоплощении, то есть с чего он и начал в 1906-1907 годах. Драматическая поэзия и «маски» использовались для того, чтобы избавиться от дидактики и не говорить от первого лица, как это часто водится в лирической поэзии. Это впоследствие привело к «Кантос».
И еще: Паунд внес неоценимый вклад в перевод. Элиот писал, что Паунд изобрел китайскую поэзию нашего времени. Могу добавить: он также изобрел и провансальскую поэзию на английском языке. Это были лучшие переводы, так же, как и лучшие переводы лирической поэзии итальянских поэтов средневековья Гвидо Кавальканти, Данте. Он переводил Конфуция с китайского, Софокла с древнегреческого, пьесы Но с японского. Как критик Паунд писал не только о литературе, но и о живописи, музыке. В Париже Паунд познакомился с молодым композитором Джоржем Энтейлом, учеником Эрнеста Блоха, автором экспериментальной, диссонансной музыки, в которой поэт уловил близость исканиям «вортицистов» и своим собственным. Он написал «Трактат по гармонии», в котором выделил главный, по его мнению, элемент в музыке – время, доказывая, что звуки или сочетания звуков любой высоты могут следовать один за другим, если временной интервал между ними точно выверен. Энтейл помог Паунду завершить и оркестровать его собственную оперу – «Le Testament» (Завещание), написанную по одноименному произведению Франсуа Вийона. Опера была небезынтересна, но особого успеха, мягко говоря, не снискала.
- Мы говорим о жизни и творчестве Паунда, забыв о его семье?
- Как-то так у него получилось, что одновременно были с ним и жена, и возлюбленная. С ним была жена Дороти и знаменитая скрипачка также американского происхождения Ольга Радж (у нее не было русских корней, так что ее имя не должно вводить в заблуждение). У Паунда был сын Омар от Дороти, и от Ольги – дочь Мэри, которая впоследствие вышла за принца австрийского дома. Ныне она баронесса Мэри де Рашевилтц и она же – переводчица Паунда на итальянский.
В конце жизни так случилось, что Дороти вернулась в Англию, а Паунд остался жить с Ольгой Радж в Венеции. У Ольги был в Венеции собственный дом, в котором Паунд жил и умер.
- Сколько лет Паунд прожил, выйдя из сумасшедшего дома?
- Около 14 лет. Его освободили в 1958 г., а умер он в 1972 году, в свой 87-й день рождения (родился 30 октября 1885 года). Вернее, умер в ночь после своего дня рождения, на Хэллоуин.
- Что само по себе уже мистика.
- Паунд умер во сне, без всякой мистики, совершенно спокойно отошел в мир иной. Могила его находится в Венеции неподалеку от могилы Иосифа Бродского.
Побеседовал Геннадий Кацов
По сути Паунд так и остался идеалистом и романтиком
Интервью Натальи Казаковой с Яном Пробштейном, составителем и редактором первого в России 2-томного полного собрания стихотворений и избранных Cantos Эзры Паунда
(“Новое русское слово” 20-21 сентября 2003. Полный вариант: http://www.niworld.ru/poezia/probshtein/intervl.htm.)
Н.К. Только что вышел I том Паунда и сразу же получил “оглушительную” прессу – “Литературка”, “Эксилибрис” и другие издания наперебой хвалят серьёзную редакторскую, издательскую, и, конечно, переводческую работу.
Я.Э. Да, работа была проделана огромная. Издание получилось уникальным не только по полноте – практически полное собрание стихотворений и более 30 Cantos, но и с литературоведческой точки зрения – вступительная статья на полтора листа, в каждом томе по 8 листов комментариев, в приложении даны варианты всех переводов, представляющих ценность с поэтической точки зрения. Были подняты архивы: Михаила Александровича Зенкевича (1885-1973), четвёртого акмеиста, который переводил в стол, не надеясь на публикацию стихов Паунда в бывшем Советском Союзе, переводы Ивана Елагина, Владимира Дукельского (1903-1968), который жил и умер в Нью-Йорке и более известен как бродвейский композитор Вернон Дьюс, его песню “Апрель в Париже” до сих пор поёт старший Иглесиас. Есть переводы академика М.Л. Гаспарова, А. Наймана, В. Рогова, А. Кистяковского, А. Сергеева, И. Кутика, А. Цветкова, Марка Фрейдкина, который первым в России издал маленькую книжечку Паунда в 1000 строк, ставшую библиографической редкостью, но больше всего для книги сделали О.А. Седакова и В.М. Микушевич, а И. Ковалёва и А. Нестеров оказали бесценную помощь при комментировании и редактуре.
Н.К. А Каковы были принципы составления этой книги?
Я.П. Один из принципов был задан: издатель пожелал, чтобы это была билингва, а на самом деле получилось многоязычное издание, так как Паунд часто цитирует античных, средневековых и современных авторов. Следовательно, нужно было все эти цитаты и аллюзии, во-первых, найти в оригиналах, а во-вторых, прокомментировать. Но и хлопот было много: вычитывать пришлось 5 раз. Помимо этого в приложениях и дополнениях даны все представляющие ценность параллельные переводы, а кроме того, некоторые критические статьи.
Н.К. Напрашивается вопрос: Как же ты взялся за составление и редактирование издания человека, известного своими фашистскими и антисемитскими взглядами?
Да, действительно, Паунд – одна из наиболее противоречивых фигур XX века. Я вполне отдавал себе в этом отчёт, когда брался за эту работу. Знал я и о том, что и Александр Дугин, придерживающийся крайне правых взглядов, и российские фашисты с удовольствием цитируют атисемитские и фашистские высказывания Паунда на своих сайтах. Но они, естественно, не пытаются разобраться, что привело Паунда к фашизму, и уж конечно, для них творчество Паунда имеет третьестепенное значение. Интеллектуалы же стараются обойти наиболее противоречивые и щекотливые вопросы. Словом, я решил, что нельзя ни замалчивать этих вопросов, ни отдавать великого поэта на откуп фашистам, которым на творчество наплевать. В своём предисловии, как мне кажется, я осветил все эти вопросы.
Уильям Батлер Йейтс назвал его «одиноким вулканом», Джеймс Джойс – «непредсказуемым пучком электричества», Уиндэм Льюис – «Троцким от литературы». Гертруда Стайн, которая не взлюбила его с первой встречи, назвала его «деревенским умником, который сидит во главе стола и всех поучает, что замечательно, если ты тоже из деревни, но не годится для других». Только из тех, кто впоследствии стали Нобелевскими лауреатами, а в те годы обращались к нему за поддержкой, читали ему свои произведения в поисках одобрения или критики, можно составить довольно внушительный список: Хемингуэй, Элиот и даже Уильям Батлер Йейтс, который хотя и был лет на двадцать старше Паунда, но влияние младшего собрата признавал сам. При этом в искусстве он почти никогда не ошибался. Паунд впервые опубликовал “Портрет Художника в юности” и “Улисс” Джойса, “Пруфрока” и “Бесплодную землю” Элиота, стихи Фроста, Хильды Дулитл, и многих-многих других.
Вместе с тем Эзра Паунд печально известен сотрудничеством с Муссолини, ярым приверженцем которого был с середины 1920-х гг. В более чем 100 радиопрограммах итальянских фашистов, которые не прекратил даже после того, как США официально объявили войну странам «оси». Радиопередачи прослушивались ФБР, и в 1943 г. Паунд был обвинен в государственной измене, приговорен к высшей мере наказания, но признан невменяемым и провел почти 13 лет в больнице cв. Елизаветы, психиатрическом заведении, где содержались душевнобольные преступники.
Выступавший за социальное равенство, за контроль государства над финансами и экономикой, он, как истый американец, был при этом поборником индивидуализма и свободы личности, несовместимой с подобным контролем. Ещё будучи сотрудником «Нового Века» (“New Age”), Паунд познакомился с теорией социального кредита майора Кларенса Дугласа и стал её сторонником. Паунд, как и Дуглас, был противником частных банков, боролся против ростовщического процента, которые эти банки взимали. В «Canto LXV», в духе пророка Исайи, Паунд выражает гневный протест против Юзуры, ростовщичества, которое Паунд показывает в образе мирового зла и придаёт ему вслед за Уильямом Блейком космический и метафизический характер. При этом, как это ни парадоксально, Паунд, который не имел постоянных доходов, зависел от доходов своей жены Дороти Шекспир, которые были не чем иным, как ростовщическим процентом – дивидендами акций компаний Колгэйт-Пэлмолайв, Жилет, Вэлволин Ойл, и других, заблаговременно приобретенных отцом Дороти, Генри Х. Шекспиром, преуспевающим адвокатом.
Что же касается антисемитизма Паунда, то уже после Первой Мировой войны он всё ярче проявлялся в высказываниях, статьях и Cantos, а его радиопередачи пестрели антисемитскими выпадами. При этом Паунд называл евреем президента Франклина Рузвельта, которого переименовал во Франклина Финкельштейна Рузвельта и Рузвельтштейна. Еще одним трагическим парадоксом жизни Паунда было то, что, обвиняя евреев в том, что у них не было настоящих корней и, соотвественно, привязанности к дому и патриотизма, Паунд сам всю сознательную жизнь провел в скитаниях.
Паунд поверил, что Муссолини разделяет экономическую теорию Дугласа и стремится к справедливому распределению, что подобно античным и средневековым меценатам, дуче всерьёз думает о том, чтобы поддерживать и развивать итальянскую и европейскую культуру, тогда как тот лишь заигрывал с Паундом и другими интеллектуалами, используя их имена в своих целях. Фактически Паунд так и остался идеалистом и романтиком, дилетантом в политике и экономике, который слишком поверил в собственные интеллектуальные возможности и решил вмешаться в схватку – он заплатил за это, не только 12 годами, проведенными в психушке, но и молчанием, которое обрушилось на него в последние десятилетия жизни. Он бунтовал против Бога, против косности в искусстве и литературе, против социальной и экономической несправедливости. В конце жизни Паунд взбунтовался против самого себя.
Алену Гинзбергу он сказал, что “Cantos” – бессмыслица, везде тупость и невежество, что он слишком многое в поэме непоправимо испортил, по недомыслию впустив в текст политику, и что самой худшей ошибкой было его «тупое провинциальное предубеждение против евреев, которое одно всё испортило».
Н.К. А что ты можешь сказать о его новаторстве в поэзии?
Ну, об этом написаны тома. Прежде всего, общая теория обновления языка, поэзии и искусства вообще (“make it new”, как выразился сам Паунд); во-вторых, это так называемая “теория масок” и драматическая поэзия, когда автор растворяется в персонажах, в-третьих, это теория “имэджа” и “имэджизм”. Отвергая все расплывчатое и неопределенное, имажисты стремились к поэзии труднодоступной, но ясной. В задачи, намеченные ими, входило:
4. Непосредственно изображать предмет, субъективно или объективно.
5. Не употреблять ни единого слова, не создающего образ.
6. Что касается ритма, сочинять в последовательности музыкальной фразы, а не метронома».
Паунд пишет, как он впервые по-новому увидел образ и нашел его выражение. Было это в 1910 – 11 годах. 26-летний поэт был тогда в Париже и, как он сам писал впоследствии, “однажды выйдя из поезда метро, вдруг увидел прекрасное лицо, потом другое, потом третье... В тот вечер я нашел выражение – не в словах, а в неожиданных цветовых бликах”. Под влиянием поразившего его образа он попытался написать стихотворение (около тридцати строчек) и тут же уничтожил его – слишком был слаб энергетический заряд, не хватало тяги. Через полгода он написал вариант вдвое короче первого, но вновь не был им удовлетворен. Через год появилось стихотворение, которое впоследствии вошло во многие антологии:
На станции метро
В толпе безликой появились эти лица
На черной влажной ветке листья.
(Перевод Я.Пробштейна)
В процессе работы над этим стихотворением Паунд впервые сформулировал теорию контраста как структурного приема в поэзии.
В-четвертых, это “вортекс” и “вортицизм”: Вортекс, по Паунду, – это перенесение мысли в действие, то есть речь шла уже не только о технике, но и о некоем видении.
Для Паунда вортексом был итальянский Ренессанс, и он жил в предчувствии нового, модернистского ренессанса. С точки зрения «вортициста», искусство лучше всего служит обществу, когда ниспровергает наиболее лелеемые его верования. При этом, в отличие от Маринетти в Италии и Маяковского в России, Паунд никогда не отказывался от мировой культуры, от традиции, не призывал сбрасывать кого бы то ни было “с корабля современности”, напротив, он призывал поэтов обогатить музыку английского стиха, привнеся в него все богатство поэзии иноязычной, что с успехом делал и сам, в разной мере владея доброй дюжиной языков – от латыни, древнегреческого и провансальского до китайского. Уиндэм Льюис даже обвинял Паунда в том, что тот «влюблен в прошлое». Однако Паунд был убеждён, что у мастеров прошлого следует учиться и только благодаря этому можно возродить искусство и литературу в Америке, начать американское Возрождение: «Мы должны научиться всему, чему можем у прошлого, мы должны научиться тому, что другие народы успешно проделали в аналогичных обстоятельствах, мы должны обдумать, как они сделали это».
Ну, и не в последнюю очередь, в связи с этим, следует отметить о выдающемся вкладе Паунда в перевод. Элиот писал, что “Паунд открыл китайскую поэзию нашего времени”. Паунд открыл также и провансальскую поэзию, по новому осмыслил и переложил Секста Проперция, перевод которого для нашего издания выполнил академик М.Л. Гаспаров; Паунд переводил Софокла и Конфуция, Катулла и Ли Бо, Кавальканти и Д’Аннунцио.
Н.К. - В чем современность Паунда?
Прежде всего в чувстве своей эпохи и в чувстве историзма. Во-вторых, в том, что он удивительно тонко чувствовал язык – как живой организм. “Язык, как заметил, Хайдеггер, это – дом бытия”. Поэт – хранитель языка, хранимый им. Как писал Паунд, «только один язык и может разгадать загадку и выпутаться из сетей». «Великая литература, – писал Паунд, это язык, до предела заряжённый смыслом». Это отразилось и в Cantos – эпосе современности, источнике, из которого до сих пор черпают американские поэты: только из так называемых “Пизанских Cantos” родилось несколько направлений и школ современной поэзии.
Н.К. А что является наивысшим достижением Паунда?
Я.П: Это, конечно, эпос ХХ века «Cantos». Но пока удалось перевести только около 30 песен, которые вместе со всеми наиболее зрелыми произведениями включены во II том. Перевод же всех «Cantos» титанический труд, который потребует большого гранта, чтобы освободить нескольких переводчиков от материальных забот на несколько лет.
Н.К. - Некоторые критики считают Паунда «крупнейшем из второстепенных поэтов ХХ века». Каково твое мнение по этому поводу?
Я на этот вопрос ответил, когда говорил о “Cantos” – в ХХ веке на английском языке не создано ничего подобного. А его более ранние стихи поражают не только виртуозностью, но и глубиной. Да, величественного здания «Божественной Комедии» не получилось. Таланта и величия замысла оказалось недостаточно для этого. Не доставало веры, величия духовного усилия. Дантова Рая не получилось. «Трудно написать рай, когда все внешние признаки говорят о том, что ты должен писать апокалипсис», сказал он сам. Политик, идеолог и экономист Паунд не состоялся. Состоялся незаурядный литературный критик, один из основоположников модернизма и теоретик искусства. Однако главное – остался поэт. Читайте его.