В начале секунд нарушился ход,
потом отказали минуты
и что-то случилось с часами,
а после, как просо, просыпались дни
и стеснились в сумятице месяцы,
а новые всё прибывали
и некуда было их класть,
и времён года размылись границы,
и гений сказал: «мартобря”,
почувствовав шаткость пространства и времени,
хромоту хронотопа,
и века спрессовались:
на дереве вечности век наслоился на век,
и трудно уже отличить
Александру Фёдоровну
от Марии Антуанетты,
и кажется, завтра ещё предстоит
испить свою чашу Сократу,
и Троя пылает,
вдаль отплывает Эней,
и Одиссей, окрылённый победой,
и всесильный царь Агамемнон
увозит Кассандру, добычу свою, в своё царство,
Цезарь уже перешёл Рубикон,
и бьётся Иеремия во прахе наитий,
а ближе — размыто, не видно,
что ближе, что дальше:
кто на костре: Жанна Д’Арк иль Джордано,
кто отрекается — Галилей или Пётр?
А всё, что написано смертными было,
в одну Книгу сгустилось —
в Скрижали и в Слово, что было в начале.
1993