Что, думают они, стряслось, болваны-старики,
из-за чего они теперь такие? Может, мнят,
что выглядят взрослей, когда свисают языки,
слюна стекает, и матрас насквозь мочой пропитан,
и утренний звонок забыт к полудню? Ведь навряд
считают, что, коль захотят, вернутся к молодым —
ночь вздыбят, встанут под ружьё, а то поступят в Итон?
Не полагают ли они, что так всю жизнь и шло:
увечными вели себя, упившимися в дым,
сидели в дрёме день-деньской, в едва приметном тике,
следя, как свет ползёт? Коль нет (ведь нет!), то тяжело
понять: где крики?
Смерть разбивает: те куски, что значились тобой,
несутся друг от друга прочь, хоть этого почти
никто не видит. По ночам случался сходный сбой —
забвенья час, — но миновал благодаря стараньям
о миллионы лепестков заставить расцвести
здесь-пребывания цветок. На этот раз никак
не притвориться, будто мир к иным притянет граням,
что будет что-нибудь еще. Все знаки как один:
не помнят, где, не слышат, кто, нет выбора, иссяк.
А внешность? Не страшатся ли волос в обильном пепле,
пупырчатых, что жаба, рук, лиловых пут морщин —
или ослепли?
Быть может, в голове у тех, кто стар, есть некий зал,
где льется свет и где полно людей, чьи имена
забыты, но вот лица их, хоть в памяти провал,
вмиг проявляются, когда знакомо скрипнут двери,
зажжётся лампа или том старинный будет на
странице некоей открыт; порою зал тот пуст,
одно лишь кресло у огня, по самой крайней мере,
да летним вечером, когда дождь прекратился, вдруг
луч стену тускло золотит, а то и чахлый куст,
что вырос под окном. Их жизнь, их главная забота —
не здесь и не сейчас, а там, где тех событий круг.
И оттого-то
у них отсутствующий вид: пытаются быть там,
телесно пребывая здесь. Тот зал, что чтят они,
всё меркнет, оставляя им лишь сырость, холод, хлам,
усталость, что в суставах спит, прерывистость дыханья;
и вот болваны-старики сутулятся в тени
горы исчезновения, не в силах осознать,
как к ней близки. Должно быть, в том причина их молчанья,
что та гора, что на виду, куда ты ни пойдёшь,
для них — пологая земля. Смогли б они сказать,
что тянет их и где конец? Не при чужих? Не в гаме?
Что, в детстве вывернутом нет таких ответов? Что ж,
узнаем сами.
1973
The Old Fools
What do they think has happened, the old fools,
To make them like this? Do they somehow suppose
It’s more grown-up when your mouth hangs open and drools,
And you keep on pissing yourself, and can’t remember
Who called this morning? Or that, if they only chose,
They could alter things back to when they danced all night,
Or went to their wedding, or sloped arms some September?
Or do they fancy there’s really been no change,
And they’ve always behaved as if they were crippled or tight,
Or sat through days of thin continuous dreaming
Watching the light move? If they don’t (and they can’t), it’s strange;
Why aren’t they screaming?
At death you break up: the bits that were you
Start speeding away from each other for ever
With no one to see. It’s only oblivion, true:
We had it before, but then it was going to end,
And was all the time merging with a unique endeavour
To bring to bloom the million-petalled flower
Of being here. Next time you can’t pretend
There’ll be anything else. And these are the first signs:
Not knowing how, not hearing who, the power
Of choosing gone. Their looks show that they’re for it:
Ash hair, toad hands, prune face dried into lines —
How can they ignore it?
Perhaps being old is having lighted rooms
Inside your head, and people in them, acting
People you know, yet can’t quite name; each looms
Like a deep loss restored, from known doors turning,
Setting down a lamp, smiling from a stair, extracting
A known book from the shelves; or sometimes only
The rooms themselves, chairs and a fire burning,
The blown bush at the window, or the sun’s
Faint friendliness on the wall some lonely
Rain-ceased midsummer evening. That is where they live:
Not here and now, but where all happened once.
This is why they give
An air of baffled absence, trying to be there
Yet being here. For the rooms grow farther, leaving
Incompetent cold, the constant wear and tear
Of taken breath, and them crouching below
Extinction’s alp, the old fools, never perceiving
How near it is. This must be what keeps them quiet:
The peak that stays in view wherever we go
For them is rising ground. Can they never tell
What is dragging them back, and how it will end? Not at night?
Not when the strangers come? Never, throughout
The whole hideous inverted childhood? Well,
We shall find out.
1973