Стена спальни моей – лобное место
бессонниц моих,
о которую бьюсь, лоб расшибая и сердце,
но и по ней расползлась паутина трещин:
жду, что свет забрезжит сквозь бреши,
но слышу, как брешут ехидные голоса химер —
химерический хохот гиен явственней яви.
Прошлое облекается плотью
и, выхваченное из забвенья
волшебным фонарем памяти, обретает
форму, голос, движенье, и уже
ничего нельзя изменить –
ни вставить пару удачных кадров,
ни бездарные вырезать.
Пережитое принадлежит нам не больше,
чем книга, снятая с полки, или фильм,
снятый не нами.
Ночь – время сожжения сожалений,
а утром, стряхнув с простыни пепел от сигарет,
я спешу в настоящее, отдавая дань ожиданью.
Здание наше с тобой – мирозданье,
мы возводим его, строя себя,
и каждое слово и взгляд, касания рук и объятья
или ожесточенные жесты уже воплотились
сразу и набело,
и осознав это, застываешь в отчаянье
от несовершенства творенья и замолкаешь
из страха внести еще больший хаос.
Так и стояли бы мы – недвижимо-немые,
не в силах шага сделать навстречу друг другу,
но вдруг падает искра на нас
или молния нас поражает, и молниеносно
мы оживаем, осознав смертность свою,
которая нас призывает к деянью.
И потому я пробую пробиться к тебе
сквозь оболочку твою,
пробую твою скорлупу на прочность –
пробьется ли из нее птенец твоей души
или заиндевел он на холоде
недоверия и нелюбви?
Я не хочу тебя захватить
мертвой хваткой врасплох –
я такой же, как ты, даже хуже стократ,
но я прошел сквозь огонь агоний, сквозь мрак,
в горниле бессонниц страсти сжигая свои,
а потом ледяной водой одиночества
душу свою закалял,
а теперь зову тебя пройти со мной
через медные трубы.
Я не разрушитель, но и не строитель,
а то, что я создаю,
зиждется только на вере, что слово есть дело.
я для того раскрываю свое сокровенное,
чтоб тебя отогреть, чтобы смог ты
собрать себя по частям, собраться,
примирившись с собою и с миром по-братски
сбор душа протрубит, сонм сомнений сомнет
и ответит на зов – отзовется.