Останки - сладки ... "
Из несказанного императором Бокассой
Быть мыслящим тростником - не сахар ... "
Из несказанного Блезом Паскалем
Запрэтний плоть сладок ... "
Из несказанного Лаврентием Павловичем Берия
Нельзя в полной мере вкусить сладость победы, не испытав прежде горечи поражения ... "
Из несказанного царем Пирром
Радуйтесь, если ваша жизнь не сахар: диабет вам не грозит ... "
Из несказанного Фаиной Раневской
Запретный плод сладок. Но его послевкусие - горечь полыни ... "
Из несказанного Анной Карениной
La Dolcevitaism - это большевизм по - путински ... "
Из несказанного Иосифом Сталиным
Нарекая своих отрицательных героинь кокетку Грушеньку и проститутку Сонечку Мармеладову такими сахарными именами, Федор Михайлович как бы недвусмысленно намекает читателю, что любовь к сладкому до добра не доводит ... "
Из ненаписанного школьного сочинения
О горьком и сладком. Из несказанного
http://www.stihi.ru/2013/03/20/5987
Несказаницы.Что это? http://www.stihi.ru/2017/04/20/9716
Примечание 1:
_______________
Человек - «мыслящий тростник» или «пустой бамбук»?
(Блез Паскаль в контексте современности)
Что есть человек в мире бытия? Кто он, и что есть мир? Где его место - и есть ли оно вообще? Вопросы вечные, а ответы, которые предложил Блез Паскаль, удивительно современны, даже во времена господства постмодернизма. Впрочем, сейчас, похоже, и его времена прошли… Судите сами.
Блез Паскаль воспринимает бытие человека (и собственное бытие) как затерянность «в глухом углу, в чулане Вселенной» - в зримом мире, как балансирование на грани двух бездн - бездны бесконечности и бездны небытия. Сам человек по сравнению с бесконечностью, по мнению Паскаля, является «средним между всем и ничем». Человечество ограничено во всем, и человеку не выйти за собственные пределы, но до тех пор, пока он не обратиться к изучению самого себя, человек не поймет этого. Собственные пределы человека - это пределы части целого, границы данной нам в удел середины, которая одинаково удалена от обеих крайностей - от бесконечности в большом и бесконечности в малом.
«Уразумение» небытия, как и «уразумение» всего сущего» требует беспредельности разума, возможной только у Бога, в котором эти крайности только и могут соприкасаться и сливаться. В человеке же сочетаются неоднородные и противоположные субстанции - душа и тело, человек в состоянии познать до конца только однородные явления - телесные или духовные. Поэтому удел человека, не способного ни к всеобъемлющему познанию, ни к полному неведению - плыть «по безбрежности», метание из стороны в сторону, поиски опоры, попытки построить башню, уходящую вершиной в бесконечность, а основанием стоящую на земле, разверзающейся в бездну...
Человек тщетно пытается заполнить пустоту, бездонную пропасть суетным и преходящим, найти опору в непрочном и конечном, тогда как, по мнению Паскаля, эту бездонную пропасть способен заполнить лишь предмет бесконечный и неизменный - сам Бог, истинное благо. [1] Одним из ключей в поиске выхода из мировоззренческого тупика оказывается предложенное Паскалем понимание человечества как тела (целого), состоящего из «мыслящих членов». «…Человек любит себя, поскольку он - член Иисуса Христа; человек любит Иисуса Христа, поскольку Он - тело, в котором человек - член. Все - единое. Один в другом, как три лица Троицы». [2]
В отличие от своих современников, мыслителей Нового Времени, стремившихся к рационализации и натурализации всего человека - вместе с моральной, этической, экзистенциальной сферами его бытия, Блез Паскаль исходил из христианского постулата о двойственности человека, его «величии» и «ничтожестве». Человек - это «сгусток противоречий», междуусобица разума и страстей, и потому одновременно и «химера», «диковинное чудовище», «хаос» - и «чудо» Вселенной, выше которого только Бог.
Признаки «величия», согласно Паскалю, таковы: онтологический признак - осознание человеком бесконечности Вселенной и собственного онтологического ничтожества, несчастья, что и возвышает человека над самим собой; гносеологический - человек носит в себе идею истины, познание бесконечно, но беспрестанно совершенствуется; нравственный - стремление к добру, данное человеку от природы, побуждает его любить в себе духовное начало, нравственный идеал, и ненавидеть пороки, связанные с чувственной, животной природой.
«Величие человека столь очевидно, что оно проистекает даже из его ничтожества», полагает Паскаль. «Ничтожество» еще более многолико, чем «величие». Это и онтологическое«ничтожество» человека - атома, песчинка, затерянная в бескрайней Вселенной; гносеологическое«ничтожество» человека, не могущего «все знать и понимать», и, прежде всего - «знать и понимать» самого себя, тайну рождения и тайну смерти. Это и нравственное«ничтожество» человека, погрязшего в пороках, в суетной, несчастливой жизни, в противоречиях желаний и поступков, в убожестве людских уз. Это и экзистенциальное «ничтожество» - «нехорошо быть слишком свободным. Нехорошо иметь все необходимое». [3] И, наконец, ничтожествосоциального бытия, социального пространства, в котором царит сила, а не справедливость, «империя власти» или гражданской войны. Человек не ангел и не зверь, но несчастье человеческой доли таково, что тот, кто хочет уподобиться ангелу, становится зверем. И Паскаль, осознавая всю трагическую абсурдность человеческого бытия, взыскует утверждения «величия» человека.
Знаменитый образ «мыслящего тростника», roseaupensant, был призван передать трагически парадоксальное бытие человека: величие этого самого слабого тростника в природе, во Вселенной - в его способности мыслить, осознавать себя несчастным, ничтожным. «Величие человека в том, что он сознает себя несчастным; дерево себя несчастным не сознает. Сознавать себя несчастным - это несчастье; но сознавать, что ты несчастен, - это величие». [4] Однако, именно потому, что ничтожество и величие вытекают друг из друга, одни люди настаивают на ничтожестве тем упрямее, что доказательство его видят в величии, а другие же - наоборот. Паскаль решительно укореняет это экзистенциальное противоречие в качестве фундаментального основания человеческого бытия.
Одна из ведущих тем «Мыслей» Блеза Паскаля - тема одиночества - предстает как тема заброшенности человека в бесконечности Вселенной. Еще в юности Паскаль, познавший одиночество, горячо протестовал против одиночества человека, и превыше всего ставил любовь: «Одинокий человек представляет собой нечто несовершенное, необходимо ему найти другого, чтобы стать счастливым». [5] Позднее, развенчивая себялюбие (amonte-propre) как единый источник всех бед, поражающих человека и светское общество (суеты, скуки, погони за развлечениями, непостоянства, неуемности), Блез Паскаль, следуя в этом Мишелю Монтеню, утверждал безусловную «прелесть уединения» (в отличие от одиночества), которое позволяет задуматься о смысле жизни, оценить свои поступки, что невозможно сделать в этой суетной и «зачумленной» жизни. [6] Люди любят «шум и движение», поэтому для них «тюрьма - ужасное наказание, а наслаждение одиночеством - вещь непонятная». [7] Уединение открывает глаза человеку на суету мира, позволяет ему увидеть собственную суетность, внутреннюю опустошенность, подмену себя (собственного Я) неким воображаемым образом, созданным человеком для других людей. Блез Паскаль находит неоспоримый признак ничтожества нашего Я именно в том, что «оно не довольствуется ни самим собой, ни своим выдуманным двойником, а часто меняет их местами, и, более того, воображаемое я (двойник) постоянно приукрашивается, холится человеком в ущерб настоящему Я». [8]
Человек, облеченный в материальную оболочку - тело, балансирует на грани двух бездн - бездны бесконечности и бездны «небытия». [9] Человек - «середина между ничто и все». И единственная надежда, спасение и счастье - «вне нас и внутри».[10] «Царство Божие в нас самих, всеобщее благо в нас самих, оно - и мы сами, и не мы». [11] Исходя из концепции скрытого бога (deusabsconditus) Паскаль утверждал, что Бог открывается только тем, кто в него верит и любит его. Вера имеет три ступени: разум, привычку и вдохновение. Первые две не ведут к подлинной вере, вдохновение же является экзистенциальным, личностно-интимным общением с Богом. Ведь, согласно Паскалю, человек познает истину не разумом, но также и сердцем. Более того, у сердца есть свои основания, которых разум не знает. «Порядок сердца», интуиция, приобретает у Паскаля сенсуалистический и иррационалистический характер, в отличие от картезианской интеллектуальной интуиции. Человек способен интуитивно «ухватить» относительную истину, абсолютная истина доступна только Богу. И познавая самих себя, человек, пусть и не постигнет истину. Зато он наведет порядок в собственной жизни, а «это для нас самое насущное дело». [12]
Человек, затерянный в глухом чулане вселенной, отведенном ему под жилье (т.е. в зримом мире), и выглядывающий из этого глухого угла, должен начинать с размышлений о себе самом, о своем создателе и о своем конце. И тогда он увидит все «ничтожество» себялюбивого «Я», которое несправедливо по самой своей сути, ибо ставит себя превыше всего и всех и стремится подчинить себе близких.
Выход, предлагаемый Паскалем - в ненависти к нашему Я, источнику себялюбия, в «переключении» воли, сердечной привязанности с «ничтожного» Я как объекта высшей любви - на Бога, который поистине «вне нас и внутри». Паскаль трезво оценивает человеческую интенцию любви, направленной прежде всего «на себя, любимого» - то самое себялюбие, amonte-propre(«мы не можем любить то, что вне нас»), поэтому нужно любить существо, «которое было бы в нас и не было бы нами». А таковым может быть только «всецелое существо» - Царство Божие внутри нас, «Всецелое благо в нас, оно есть мы сами, и оно не есть мы». [13] Средствами «соединения» с Богом, по мнению Паскаля, выступают благодать и смирение (а не природа). Паскаль трезво оценивает претензии человека: «Не достойно Бога соединяться с ничтожным человеком, но нельзя сказать, что достойно Его извлечь человека из ничтожества». [14]
Посредником между познанием Бога и познанием собственного человеческого ничтожества выступает познание Иисуса Христа, ибо познание Бога без познания своего ничтожества приводит к гордыне, а познание своего ничтожества без познания Бога приводит к отчаянию. Именно Иисус Христос, который «испытывает страдание и одиночествов ужасе ночи»[15] (именно «испытывает», поскольку Иисус терпит и сейчас и будет терпеть крестную муку до конца мира) может быть таковым посредником, поскольку он остается путеводной звездой для человека до конца мира, «источником противоположностей», т.е. амбивалентности человеческой природы, «мессией, попирающим смерть своей смертью».
Блез Паскаль тонко чувствует фальшь настоящего человеческого бытия. Собственно «настоящее» никогда не бывает нашей целью, замечает Паскаль. «Мы никогда не задерживаемся в настоящем», поскольку настоящее обычно нас ранит, удручает. И прошлое, и настоящее всегда лишь средства, и только будущее - цель. Паскаль не стремится остановить бег времени, он пытается разорвать покров неподлинного бытия (того, что позднее М.Хайдеггер назовет Dasein). Паскаль пишет о том, что люди вообще не живут, но лишь собираются жить. «Мы беззаботно мчимся к пропасти, держа перед собой какой-нибудь экран, чтобы ее не видеть». [16]
Паскаль справедливо считает, что смерть должна стать непременным объектом философского и шире - общечеловеческого пристального рассмотрения. Познание самого себя, и вообще бытийствование в «человеческом качестве», по мнению Паскаля, неразрывно связано с глубокой внутренней проработкой, прочувствованием проблемы смерти. Да, смерть неотделима от страха со всеми сопутствующими «атрибутами» страха смерти и вытекающими последствиями, но борение со смертью (и со страхом) есть собственно человеческое предназначение.
Смерть - самое неведомое, но для Паскаля несомненно одно: срок нашей жизни - всего лишь миг, смерть длится вечно, что бы ни ожидало нас после нее. [17] Вечность, несмотря ни на что, существует, и Паскаль приходит к выводу: смерть, которая откроет ее врата и которая грозит людям каждое мгновение, непременно поставит их вскоре перед ужасной неизбежностью либо вечного небытия, либо вечных мучений, а они не знают, что же им уготовано навеки. Таким образом, у Паскаля смерть, вечность, страх увязаны неразрывно в экзистенциальный узел, все эти сопряженности имеют топико-временные параметры - ими пронизан каждый миг человеческой жизни, врата смерти готовы распахнуться «сей момент». И смерть сильна тотальным человеческим неведением о человеческом уделе.
Корень всех наших несчастий Паскаль обнаружил в изначальном экзистенциальном основании человека, ибо «мы слабы, смертны и так несчастны, что для нас нет утешения ни в чем». [18] И вместе с тем Паскаль признает: «Я также не вечен и не бесконечен. Но я вижу ясно, что в природе есть существо необходимое, вечное и бесконечное». [19] Экзистенциальный стержень проходит сквозь человека и сквозь Богочеловека - Христа, проблемность человеческого бытия отзывается в судьбе Иисуса.
Выход, найденный Паскалем, как было отмечено выше, - в ненависти к нашему Я, источнику себялюбия, в экзистенциальном «переключении» воли, сердечной привязанности с «ничтожного» Я как объекта высшей любви - на Бога, который поистине «вне нас и внутри». И Бог оказывается повелительнее, чем разум, поэтому Паскаль парадоксально (и как притягательно!) отвергает всякие притязания разума на упорядоченность (установление порядка), поскольку порядок умертвит Я - ничтожное и великое, мятущееся и тоскующее, вечно взыскующее Бога. Непонятное, загадочное, хаотичное - закон лучшего бытия, по Паскалю. «Как я люблю видеть этот гордый разум униженным и умоляющим!», восклицает он. Отсюда и вытекало методологическое правило: «Искать, стеная». [20] Прелесть и ужас перед этой бездной лишают человека сна, ведь «Иисус будет в агонии до конца мира, и нужно не спать»[21], и, более того, нужно поглупеть, чтобы все самоочевидные истины (знание, разум, добро) были преодолены. Оглупление есть ничто иное как отказ от самочевидности, утверждаемой самодовольным разумом. Это не бунт против рациональности вообще, (как подчас приписывается Б. Паскалю - «певцу воинствующей иррациональности»), а протест против самодостаточности резонерствующей рассудочности.
Ненависть к собственному Я, и - как способ экзистенциально-парадоксалистского «лечения» - оглупление Я, у Паскаля отличается от стоического умерщвления Я ради самодовления добродетели. Паскаль вместо порядка, единства, гармонии, полученных ценой умерщвления Я, выбирает «искание со стенанием»,вечное бодрствование. Бодствование Я - и неуверенного, непрочного, покорного Богу, и одновременно мятущегося. Я, которое, всякий раз заново, всегда «теперь», континуально, иррационально-непостижимо, тождественно абсурдно балансирует на краю бездны. И сам Паскаль отчаянно смело стремился стать лицом к лицу с Богом. В трактовке Паскаля Иисус обращается к человеку: «Врачи не исцелят тебя - ведь, в конце концов, ты умрешь; но Я тебя исцелю и сделаю тело бессмертным». [22] В предсмертной молитве Паскаль взывал к Богу: «Сделай так, чтобы в этой болезни я сознавал себя как бы умершим, отделенным от мира, лишенным всех предметов моей привязанности, одиноко предстоящим Тебе», и как писал Л.Шестов, Бог посылает ему «обращение его сердца», о котором он мечтал. [23] Это и было последнее одиночество, при котором весь «этот» мир - позади, «тот» мир - впереди, а Я - отрешено ...
Блез Паскаль исходит из представления о «прописке» страха (наряду с другими страстями) сугубо в одушевленных предметах. Понимание и прочувствование проблемы страха сопряжено у Паскаля не столько с фиксацией связи страха с одушевленными телами, сколько с интерпретацией христианских догматов в духе экзистенциалистской топологии. Паскаль опирается на библейское предсказание о том, что Мессия придет заключить Новый Завет и поместит закон свой не вовне, но в сердце, и страх свой, бывший снаружи, поместит в самую глубь сердца (Иер.23:5; Ис.63:16).[24]
Паскаль уверенно избирает в качестве идеального страхоборца Иисуса - великого страстотерпца. Иисус, пребывая в сомнении и в страхе смерти, молится о том, чтобы проявилась воля Бога-Отца. «Но, узнав Его волю, Он идет навстречу ей, чтобы принести Себя в жертву». [25] Поэтому Христос, согласно Паскалю, испытывающий по сей день (и до конца мира) страдание и одиночество в ужасе ночи, является примером для верующего человека, который не должен спать в это время.
Паскаль констатирует, что человек находится «в ужасающем неведении» о том, что такое мир, ни что такое я сам, по чьей воле я в этом мире. Человек видит пугающие пространства вселенной, которые его окружают. Но, полагает Паскаль, «нет для человека ничего важнее его участи; нет для него ничего страшнее вечности». [26] Именно смерть открывает врата ужасающей вечности, и угрожает этим каждое мгновение человеческой жизни. Ужас заключается и в сиюминутной возможности смерти (и вечности), и в неизбежности смерти, и в неведении о «содержательном» наполнении экзистенциальной вечности человека - «вечного небытия, вечных мучений». Но Паскаль не был бы Паскалем, если бы он не замахнулся на устои человеческого бытия. Без напряженного постижения собственной участи, преодоления страха смерти, и борения с самой смертью не может состояться подлинно человеческое бытие. Паскаль использует повторяющиеся эпитеты для описания последствий для несведующих о собственной участи, и для характеристики подобной беспечности - «ужасные последствия», «чудовищная беспечность». Можно ли сказать, что Паскаль пугает читателя? Нет, он «всего лишь» экзистенциалистски резюмирует опыты человеческой истории, совершаемой каждый миг.
Отношение собственно к страху у Паскаля продиктовано религиозно-экзистенциальной диалектикой. К «дурному страху» Паскаль отнес страх, рожденный сомнением в существовании Бога. Дурной страх сопряжен с отчаянием, ибо «люди боятся Бога, в которого не веруют». «Благой страх» - проистекает от веры, он сопряжен с надеждой, ибо рождается из веры, и люди уповают на Бога, в которого веруют. Примером превращения у Паскаля негации страха в его позитивный «оборотень» может служить трансформация искуса из отрицательного момента (угрозы) в побудительный мотив веры. Таким образом, страх признается Паскалем необходимым экзистенциалом человеческого бытийствования.
Паскаль не настаивает на том, что человеку не нужно бояться смерти. Напротив, исходя из экзистенциалистского понимания человеческого бытия, он полагает, что нужно «бояться смерти, будучи вне опасности, а не подвергаясь ей, ибо надо быть человеком». [27] Можно ли говорить о каком-либо подлинно человеческом (то есть равняющемся на божественный пример) образце отношений со страхом в трактовке Блеза Паскаля? Сам Паскаль называет его «благим страхом», но из контекста понятно, что, по сути, есть то, что в Библии названо Страхом Божьим.
Идеал для Паскаля - это неразрывность и неслиянность умиротворения, радости и страха, рождаемых общением с Богом. Этот идеал воплощен Паскалем в следующей максиме: «Трудитесь для своего спасения со страхом». [28]
Но Паскаль не останавливается на этом, он идет дальше, экзистенциалистски заостряя вопрос о бытии и о его высшем, личностно-трансцендентном смысле. «Те, кто надеется на спасение, счастливы этим, но для них есть словно противовес страх перед адом. У кого больше оснований бояться ада - у того, кто не ведает, существует ад или нет, и твердо знает, что будет проклят, если существует; или у того, кто догадывается, что ад есть, и если так, надеется спастись?» [29] Правда, Паскаль не берет во внимание вариант тех, кто не ведает, существует ад или нет, и при этом не знает (не думает) о проклятии.
Перефразируя Паскаля, можно сказать: Ад один - и для грехов против любви, и для грехов против справедливости. [30]
У нашего современного читателя максима «Трудитесь… со страхом», даже «для своего спасения» вызовет или аллюзии с прошлыми, «советскими» временами, или недоумение, вызванное ложно понятыми принципами «якобы» либералистской свободы. Но следует помнить, что европейская цивилизация строилась не только лютеровскими «кирпичами» (так прославленными М.Вебером), но паскалевскими (как и кьеркегоровскими) «цементными растворами». А иначе она развалилась бы как Вавилонская башня. Впрочем, и на нее находятся свои камикадзе а-ля «Бен-Ладен & Со». Но это уже другая история…
Гагарин А.С. Человек - «мыслящий тростник» или «пустой бамбук» (Блез Паскаль в контексте современности) // Дискурс-Пи. Выпуск 4: Россия лицом к Востоку. Екатеринбург. Изд-во Уральского ун-та. 2004. 192 С. С.56-59. 0,5 печ.л.
Примечание 2:
_______________
Пирр
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Пирр (др.-греч. — «рыжий», «огненный», предположительно за цвет волос, лат. Pyrrhus), из рода Пирридов, (318—272 до н. э.) — царь Эпира (306—301 и 297—272 до н. э.) и Македонии (288—284 и 273—272 до н. э.), талантливый эпирский полководец, один из сильнейших противников Рима. Согласно Титу Ливию Ганнибал считал Пирра вторым из величайших полководцев после Александра Македонского. Пирр был троюродным братом и двоюродным племянником Александра Македонского (отец Пирра, Эакид — двоюродный брат и племянник Олимпиады, матери Александра[1]). Многие современники Пирра считали, что сам Александр Великий возродился в его лице.
Примечание 3:
_______________
Пиррова победа
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Пиррова победа — победа, доставшаяся слишком дорогой ценой; победа, равносильная поражению. Происхождением это выражение обязано сражению при Аускуле в 279 до н. э. Тогда эпирская армия царя Пирра в течение двух дней вела наступление на войска римлян и сломила их сопротивление, но потери были столь велики, что Пирр заметил: «Ещё одна такая победа, и я останусь без войска»[1]. Он почти угадал — в битве при Беневенте его войска были разбиты Римом.
Примечание 4:
_______________
Запретный плод сладок
Значение - то что запрещено, становится более желанным хотя бы из-за того, что это запрещено.
Не редко бывают случаи, когда снятие запрета, приводит к потере интереса к этому.
В книге "Пословицы и поговорки русского народа" В.И. Даля (1853) (раздел - "Торговля") есть пословица - "На запретный товар весь базар кидается".
Выражение "Запретный плод" из библии - Бог повелел Адаму и Еве не трогать запретного плода (яблок) в райском саду. Но, Адам и Ева, по наущению змея, нарушили это правило и были сосланы из рая на землю.
Выражение "запретный плод" (forbidden fruit) указано в Американском словаре "American Heritage Dictionary of Idioms" Кристина Аммера (by Christine Ammer), 1992, со ссылкой на библию - (Genesis 3:6).
Ссылки
Фразы о боге, религии, вере
Упоминание в литературе
Достоевский Ф.М.
"Записки из мертвого дома" - описывая каторгу, главный герой упоминает, что деньги были на каторге запрещены:
"Но деньги всегда и везде можно тратить, тем более что запрещенный плод вдвое слаще."
Примечание 5:
_______________
Forbidden fruit
From Wikipedia, the free encyclopedia
Adam tasting the forbidden fruit. Fresco from the cloister of the monastery of Cantauque (Provence).Forbidden fruit is any object of desire whose appeal is a direct result of knowledge that cannot or should not be obtained or something that someone may want but is forbidden to have.
The metaphorical phrase forbidden fruit refers to the Book of Genesis,[1] where it is the fruit of the Tree of Knowledge of Good and Evil eaten by Adam and Eve in the Garden of Eden.
Type of fruit
Potential forbidden fruits of the Garden of Eden include the apple, pomegranate,[2] the fig,[3] the carob,[2] the etrog or citron,[2] the pear, and, more recently, the datura.[4]
In Western Europe, the fruit was often depicted as an apple, possibly because of a misunderstanding of, or a pun on m;lum, a native Latin noun which means evil (from the adjective malus), and m;lum, another Latin noun, borrowed from Greek ;;;;;, which means apple.[5] In the Vulgate, Genesis 2:17 describes the tree as de ligno autem scientiae boni et mali: "but of the tree (lit. wood) of knowledge of good and evil" (mali here is the genitive of malum). The larynx in the human throat, noticeably more prominent in males, was consequently called an Adam's apple, from a notion that it was caused by the forbidden fruit sticking from Adam's throat as he swallowed.
Some Slavonic texts state that the "forbidden fruit" was actually the grape, that was later changed in its nature and made into something good, much as the serpent was changed by losing its legs and speech. The Zohar (the text of Jewish Kabbalah) also claims the fruit was a grape.[6]
Other Christians sometimes assert that the "forbidden fruit" was the fig, from the account of their using leaves of this tree to cover themselves (also the fig tree is the only fruit tree explicitly mentioned in the Genesis 3 context). Since the fig is a long-standing symbol of female sexuality, it enjoyed a run as a favorite understudy to the apple as the forbidden fruit during the Italian Renaissance. The most famous depiction of the fig as the forbidden fruit was painted by Michelangelo Buonarroti in his masterpiece fresco on the Sistine Chapel ceiling.[4]
Because the tomato, a fruit, is in some Slavic languages called "raj;ica" or "paradajz", (both words are related to paradise - "raj" means "paradise"), there are also many of the opinion that it is the forbidden fruit of Genesis. Before the seventeenth century, tomatoes were regarded as poisonous in many European countries, lending credence to the rumors of its forbidden past.
Some Rabbinic traditions regard the forbidden fruit as wheat : wheat is "khitah" in Hebrew and thus is a pun on khet, "sin".[2] Still, many believe the quince, which pre-dates the apple and is native to Southwest Asia, was the forbidden fruit.
A fresco in the 13th-century Plaincourault Abbey in France depicts Adam and Eve in the Garden of Eden, flanking a Tree of Knowledge that has the appearance of a gigantic Amanita muscaria, a poisonous and psychoactive mushroom.[7]
As a metaphorThe term most generally refers to any indulgence or pleasure that is considered illegal or immoral and potentially dangerous or harmful, particularly relating to human sexuality.[8]
In writingIn the philosophical novel Ishmael, the story of eating the forbidden fruit is described as a metaphor for the loss of quality of life caused by the change from a hunter-gatherer culture to an agriculturally based society.
See alsoGrapefruit, originally named the "forbidden fruit" of Barbados.[9]
Apple (symbolism)
***
Verbotene Fr;chte schmecken am besten. ( German )
Forbidden fruit taste the sweetest ( English)
Примечание 6:
_______________
Послевкусие
фр.Persistance
Послевкусие - вкус или ароматы, которые задерживаются (на небе) во рту после того как вино попробовали, подержали в полости рта и проглотили. Длительность послевкусия измеряется в каудалях (1 каудаль = 1 секунда). Считается, что чем дольше послевкусие, тем ценнее вино.
German
Nachgeschmack, m
English
aftertaste
Примечание 7:
_______________
Сахарная свинина
_________________
Каннибалы нашего времени
О самом знаменитом людоеде, достигшем власти, — президенте Центральноафриканской Республики Жан-Биделе Бокассе на родине сейчас вспоминают с ностальгией. Вынесенный ему смертный приговор за геноцид против народа и каннибализм там не забыли. Но относятся к этому с пониманием: да, он ел людей — но ведь люди тогда тоже что-то ели…
28 августа 1973 года в «Артеке» встречали почетного гостя. Темнокожий президент «прогрессивной» африканской страны показал себя настоящим рубахой-парнем: искренне веселился вместе с артековцами, исполнял песни своей страны и даже научил мальчишек и девчонок африканскому стишку-речевке. Президента наградили гостевым галстуком и званием «почетный артековец». После церемонии взволнованный африканец несколько раз повторил, как ему понравился лагерь и замечательные советские дети. Звали этого человека Жан-Бидель Бокасса. Он вообще очень любил детей. Дома, в Центральноафриканской Республике, их ему регулярно подавали к обеду.
Сердце врага
«Он бегает по Африке и кушает детей» — так написал в 1925 году Корней Чуковский о злом и нехорошем разбойнике Бармалее. Знал бы он, что к этому времени в Африке, во французской колонии Убангуи-Чарли, подрастает мальчик, который станет самым знаменитым людоедом мира!
Жан-Бидель Бокасса родился в семье сельского старосты, отец умер, когда мальчику исполнилось 6 лет. Матери пришлось одной растить двенадцать детей. В 19 лет юноша решил, что будет искать славы и богатства в карьере военного. Его приняли во французскую армию, и во время Второй мировой войны Жан-Бидель дослужился до чина сержанта. Армия, которая приняла Бокассу с распростертыми объятиями, поспешила без шума избавиться от него после одного «подвига», совершенного во Вьетнаме, — там Франция тоже успела повоевать. Во время одного из рейдов храбрец сержант потерялся в джунглях, а примерно через неделю взвод, прочесывающий лес, заметил дымок от костра: на огне жарилось мясо, а рядом лежало разделанное человеческое тело. Так Бокасса решил «употребить» захваченного в плен вьетнамского партизана. Сначала, как он сам признался, съел сердце и печень врага — чтобы «получить чужую храбрость»…
Отставному сержанту было куда ехать: родная страна (теперь она называлась Центрально-Африканской республикой) обрела независимость, и пост президента занял племянник Жан-Биделя — Дэвид Дако. Родственник тут же облагодетельствовал дядю чином полковника и постом начальника генерального штаба — так в 1963 году Бокасса достиг высот, о которых даже не мечтал во французской казарме.
От штаба до трона
Уже в первый год президентства Дако вспыхнуло антиправительственное восстание на границе с Заиром, которое несколько месяцев не могли подавить. Дэвид Дако в это время ездил по Европе, выпрашивая кредиты для «экономического развития страны». Деньги ему давали: в ЦАР имелись месторождения алмазов и урана. Но, несмотря на кредиты, экономика страны разваливалась — зато богатели члены парламента, министры и сам президент. Бокасса с отвращением наблюдал за правлением племянника. И, видимо, позволял себе критиковать родственника вслух. В начале 1965 года президент ЦАР приказал Бокассе собирать чемоданы и отправляться во Францию знакомиться с опытом военных. А в это время Дэвид Дако вынашивал план избавления от дяди, которого в стране уже считали возможным «спасителем отечества». Через девять месяцев полковника Бокассу сочли достаточно образованным, чтобы вернуть на родину и… арестовать через две недели. Конкретных обвинений не предъявили — просто зачитали указ о смертной казни. За день до дня приведения приговора в исполнение Бокасса побрил голову и отказался от пищи — он собирался встретить смерть, как подобает мужчине его племени.
Казнить Бокассу не успели: его друзья-военные смогли поднять войска и уже через полтора часа после начала восстания захватить столицу страны. Из тюрьмы Жан-Бидель вышел героем и новым президентом. Именно в этом эпизоде кроется ответ на вопрос, почему Бокасса, достигнув власти, со своими врагами расправлялся мгновенно и очень часто своими руками. Чтобы не повторилась история спасения, подобного собственному. На фотографиях 70-х годов он везде запечатлен со знаменитой тростью из эбенового дерева и слоновой кости — она была средством расправы с политическими противниками и людьми, вызвавшими гнев правителя. Президент убивал их, всаживая в глаз наконечник трости.
В 1976 году Бокасса придумал себе новый титул: «император Центральной Африки, волей центральноафриканского народа, объединенного в национальную политическую партию МЕСАН». Коронация новоявленного императора праздновалась с размахом. На самолетах из Франции были доставлены 7 тонн цветов, 5200 ливрей и 600 фраков и смокингов, сшитых у Кардена, 25 тысяч бутылок бургундского, 40 тысяч бутылок шампанского, 10 тысяч приборов столового серебра. Корону для императора изготовил парижский ювелир Клод Бертран, она была украшена драгоценностями, являвшимися главным достоянием государства, в том числе бриллиантом в 58 каратов. Бокасса пригласил на свое торжество президентов нескольких европейских стран и папу римского. Правда, столь высокие гости не приехали — но зато во дворце не было недостатка в белых и черных дипломатах, бизнесменах, звездах кино.
Любовь к «сахарной свинине»
На празднике коронации Жан-Биделя Бокассы присутствовали и полсотни заключенных из столичной тюрьмы — те, кто по разным причинам вызвал недовольство императора. Обращались с этими людьми на удивление мягко: обильно кормили, подолгу «выгуливали». Свой путь земной они закончили на дворцовой кухне и в виде особых мясных блюд были поданы к столу.
Если необычные гастрономические пристрастия императора к тому времени и были тайной, то разве что для гостей. К тому времени в стране людоедство… вошло в моду. Никто уже не удивлялся исчезновениям по ночам людей, чаще всего молодых девушек и детей. Впрочем, и у приближенных Бокассы были шансы оказаться на столе: одного из надоевших министров император распорядился подать к обеду. Другого несчастного велел зажарить, нафаршировав рисом, — и пригласил за стол… его семью.
Уже после свержения Бокассы его повар Филипп Ленгис рассказал об «особых блюдах», которые готовил для императора. Сам Жан-Бидель называл человечину «сахарной свининой». В поездки он обязательно брал с собой законсервированное мясо — искусник-повар придумал способ, который сохранял любимую пищу Бокассы свежей по нескольку месяцев.
Не были исключением и поездки в СССР, Бокасса там тоже питался своими консервами. Кстати, в Союзе ему больше всего понравился введенный Брежневым ритуал братских поцелуев. Вернувшись домой, он перецеловал всех министров. Говорил, что так можно узнать, замышляет ли человек что-нибудь плохое: если губы мокрые и расслабленные — значит, искренний; если сухие и горячие — доверять ему не стоит.
К середине 70-х император пресытился даже человеческим мясом и стал коллекционировать свои ощущения от… поедания представителей разных профессий. Единственные в стране ученый-математик и врач-стоматолог закончили свою жизнь на разделочных столах дворцовой кухни. Такой же была участь победительницы первого в стране конкурса красоты. Бокасса мечтал собрать уникальный гарем — по одной жене из разных стран Европы, Азии и Африки. Но успел завести только 17 жен, которые родили ему 55 детей. Всех их император даже не знал в лицо, принцы и принцессы носили на одежде золотые значки с его портретом. Кстати, детям категорически запрещено было даже подходить к кухне, тем более — пробовать «специальную» пищу отца. Бокасса говорил, что человеческое мясо детям есть нельзя, оно может сделать их слабыми.
После свержения императора несколько его детей остались в стране, один сын работал дворником, его сестра завела собственную прачечную. Еще двое сыновей перебрались в Европу и открыли свой бизнес. Один стал владельцем сети закусочных фаст-фудов в Париже, другой держит ресторан в одном небольшом немецком городе. А вот студент Сорбонны и бывший принц Антуан Жан-Бидель Бокасса ужаснул видавших виды французов. В начале 80-х в его квартире полиция обнаружила холодильник, заполненный «женскими грудями, вырезкой с живота и бедер, хрящами ушей и носов молодых женщин... В горах мяса, найденных в морозилке, голов не нашли, но зато под кроватью и в постели наследного принца были обнаружены шесть до блеска отполированных черепов».
Любовницу, которая стала его первым блюдом, звали Дорис. Девушка-студентка довольно долго встречалась с Бокассой-младшим и, видимо, имела в отношении него серьезные намерения. Он, как оказалось, тоже. Дорис он задушил, когда та спала. Французские газеты тогда печатали отрывки из протоколов допроса Бокассы-младшего: «Я наслаждался, поедая ее парное мясо, особенно печень и сердце, так как, по нашим африканским поверьям, это означает, что ты становишься мужественнее и храбрее... Столовой ложкой я съел в сыром виде ее мозг — чтобы быть умным и хитрым, как женщина. В последующем всех новых девушек, которых я приводил к себе домой, я угощал бифштексами, приготовленными из мяса не только Дорис, но и остальных моих прежних подружек».
Старик в потертом мундире
1979 год стал последним в эпохе Жан-Биделя Бокассы. Бокасса издал указ о ношении школьной формы. Редкие семьи могли позволить себе такую роскошь. Демонстрацию возмущенных школьников и студентов остановили войска. На улицах столицы выросли баррикады, резиденции императора несколько раз штурмовали. И Бокасса принял меры…
По его приказу солдаты хватали на улицах детей, подростков, молодых людей от 6 до 25 лет и везли в центральную тюрьму. Император лично занялся преподаванием «хорошего урока», убив больше ста детей. Трупы выбрасывали в реку и закапывали на территории тюрьмы. Вот как описывали французские журналисты еще один императорский «урок»: «Около тридцати детей привезены в грузовике во двор его дворца в Беренго. ...Их заставили лечь на землю, и пьяный Бокасса приказал шоферу проехать по этому живому ковру. Шофер отказался, и император сам сел за руль. Он ездил на грузовике взад и вперед, пока не смолк последний крик».
Элитный французский спецназ десантировался в столице в ночь на 21 сентября 1979 года, Бокасса тогда находился в Ливии с официальным визитом. Место президента занял снова Дэвид Дако, а для Бокассы наступили годы скитаний. Он попытался вернуться в ЦАР семь лет спустя — там его ждал суд и уже готовый смертный приговор. За геноцид и каннибализм. Но казнь заменили пожизненным заключением.
Бокасса все-таки вышел на свободу в 1993 году. Он снова пытался найти поддержку, старик с тростью в потертом маршальском мундире ходил по кабинетам чиновников и рассказывал о том, что был несправедливо свергнут и осужден.
Страна, к тому времени уже погрязшая в коррупции и нищете, с ностальгией вспоминала о железной руке Бокассы. Ставший к концу жизни вегетарианцем Жан-Бидель надеялся снова прийти к власти, он даже выставил свою кандидатуру на ближайших выборах. И не дожил до них.
Бокасса умер девять лет назад — в ноябре 1996 в столице ЦАР Банги. Его провожало в последний путь больше тридцати тысяч человек. Несколько лет назад в бывшей императорской резиденции открылся музей Бокассы, где выставлены обитые жестью разделочные столы, знаменитая трость и фотографии достижений страны в эпоху правления людоеда — университет, стадионы, прекрасные дороги и причалы для яхт.
НАТАЛЬЯ ЯКИМОВА
Первая крымская N 99, 11 НОЯБРЯ/17 НОЯБРЯ 2005
Примечание 8:
______________
Остатки сладки
________________
- о достоинствах пищи, к-рая предлагается гостю, опоздавшему к началу трапезы.
Живая речь. Словарь разговорных выражений. — М.: ПАИМС. В.П. Белянин, И.А. Бутенко. 1994.
См. также в других словарях:
Остатки сладки! — Ср. Да что не пьешь! Допей, остатки сладки. Островскій. Воевода. 5, 1. Ср. Pour la bonne bouche … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона (оригинальная орфография)
Остатки сладки. — Остатки сладки. Последочки милее. На дне гуще. См. НАЧАЛО КОНЕЦ Остатки сладки. Лакомый кусок на закрепу (т. е. напоследок). См. ПИЩА … В.И. Даль. Пословицы русского народа
остатки сладки! — Ср. Да что не пьешь! Допей, остатки сладки. Островский. Воевода. 5, 1. Ср. Pour la bonne bouche … Большой толково-фразеологический словарь Михельсона
остатки сладки — article 1) Jocular: der Rest ist fьr die Gottlosen (когда выливают кому л. остаток вина в рюмку; букв. остатки безбожникам) 2) Set phrase: das Letzte ist das Beste … Универсальный русско-немецкий словарь
остатки сладки — Jargon: pot liquor … Универсальный русско-английский словарь
остатки сладки — Jargon: pot liquor … Универсальный русско-английский словарь
Остатки сладки! — В шутку ли, всерьёз ли, говорящий доволен тем, что ему приходится доедать последнюю порцию, иногда в виде дополнительного пайка … Словарь народной фразеологии
dulcis in fundo — лат. prov остатки сладки … Большой итальяно-русский и русско-итальянский словарь
dulcis in fundo — lat prov остатки сладки … Большой итальяно-русский и русско-итальянский словарь
dulcis in fundo — lat prov остатки сладки … Большой итальяно-русский и русско-итальянский словарь
Примечание 9:
________________
La Dolce Vita
From Wikipedia, the free encyclopedia
La Dolce Vita (Italian pronunciation: [la ;dolt;e ;vi;ta]; Italian for "the sweet life" or "the good life")[1] is a 1960 comedy-drama film written and directed by the critically acclaimed director Federico Fellini. The film is a story of a passive journalist's week in Rome, and his search for both happiness and love that will never come. Generally cited as the film that marks the transition between Fellini's earlier neo-realist films and his later art films, it is widely considered as one of the great achievements in world cinema. La Dolce Vita won the Palme d'Or (Golden Palm) at the 1960 Cannes Film Festival[2] and the Academy Award for best foreign picture.