Из тетрадки Дульсинеи

Георгий Яропольский
* Зимнее время *

Все земные заботы становятся мелки,
когда листья прощально дрожат —
под конец октября, когда сдвинуты стрелки,
когда сдвинуты стрелки назад.

Дополнительный час у природы похитив,
что сказать за него я смогу —
под конец октября, в пору первых бронхитов?
Под конец октября — ни гу-гу!

В этот час вне времен надо быть молчаливым,
надо быть молчаливым, как дым.
Когда видишь, как горько березам и ивам,
только кашель один допустим.

Здесь слова — вне игры, здесь иные законы.
Встань, застынь у ночного окна —
ты увидишь, как дрогнут платаны и клены,
как грустит о них та же сосна.

Лист раздольно летит над землею, а значит,
он с землею простился почти.
И никто не вздохнет, и никто не оплачет,
и никто не оплатит пути.


***
Когда смыкается печаль
над выщербленным суесловьем,
то переход к иным речам
природой ночи обусловлен.

Он обусловлен тишиной,
дождем, распластанным по крышам,
и очень внятною виной,
чей голос в гомоне чуть слышим.

Тогда являются слова
о том, что якобы забыто,
и – распрямляется трава
из-под глумливого копыта!

Разъятые на «я» и «ты»,
мы искренности не стыдимся –
так разведенные мосты
томит желание единства.

Мосты, естественно, сведут.
Сомкнется линия трамвая.
Загомонит веселый люд,
друг дружке медь передавая.


***
Окно открыто в дождь. Черно лоснятся листья.
Конечно, я его забуду… Но пока
дождю еще не час, шурша сонливо, литься —
недаром день-деньской томились облака.

Окно открыто в дождь. Четыре тихих слова.
А я ищу других, не в шёпот чтобы — в крик!
Но, может, напишу спустя полжизни снова:
«Окно открыто в дождь». И — выключу ночник.


* Изъян зеркал *

Когда, омыт органной белизной,
парил над утром яблоневый цвет, —
рождая звук отчетливо-стальной,
легли на стол заколка и браслет.

Чуть скрипнув, шкаф открылся платяной.
О восковой сияющий паркет
как будто дождь ударил проливной —
так дробно раскатилась горсть монет.

За этот миг прошло немало лет.
Изъян зеркал: за гладью ледяной
вчерашних отражений нет как нет.

Но внятен знобкий шелест за спиной
наедине со звонкой тишиной,
особенно, когда погашен свет.


* Гефсиманский мотив *

Эта зыбкая твердь,
эта слякоть ночных перекрестков,

этот рельсов извив,
под фонарным лоснящийся взмахом,

эти псы вдалеке
с мелко-четким, как буковки, лаем,

этот воздух сырой,
от которого кариес в шоке,

этот голос впотьмах,
что бормочет несвязные строчки, —

это все лишь затем,
чтоб ты знал, чем закончить период:

и, упав на лицо,
умолял пронести эту чашу…


***
Это было б дождем —
если б не было снегом.
Он беззвучно рожден
нашим пасмурным небом.

Он летит с высоты —
и ложится под ноги.
Станут снова чисты
города и дороги.

Начинай, снегопад! —
час решающий пробил —
с обнуления дат,
обеления кровель.

…Возвращаемся вспять,
к зыбким сваям причала,
ибо завтра опять
все начнется сначала.

Вновь среди белизны
лягут черные строчки —
ибо нет у весны
ни числа, ни отсрочки.


* Влажная уборка *

Пыль всех дорог — сквозь щели рам оконных.
Я был везде, и я открыл закон
Неубыванья Пыли.

В моем скелете кальций тот же самый,
что был в скелете давнего врага
подобных измышлений.

В его зрачках ночное небо отражалось,
он отражен в зрачках погасших звезд,
чей свет в морях рассеян.

И я курю шестую сигарету,
пуская дым в сноп солнца из-за штор,
где мечутся пылинки.

В их танце — мятный холодок предчувствий,
и земляной прохладой веет день,
но запах полироли —

побеждает...