Приметы и предчувствия абсурдны,
я им не внял.
Я мял руками чьи-то лица, судьбы —
я глину мял.
Она стонала! В каждом тихом стоне —
века, века.
Чья это плоть легла в мои ладони,
что так мягка?
Позволит ли увидеть, что в начале,
столетий дым?
Чьи помыслы и давние печали
взошли к моим?
Я трезв — я хиромантов дисциплину
видал в гробу!
Но всё же сам вминал в нагую глину
свою судьбу.
О, глиняная дактилоскопия!
Вот — глины ком:
моих ладоней линии скупые
остались в нём.
Они смешались с тысячами линий!
Лежу на дне:
я растворён в кромешной этой глине,
как та — во мне.
С ушедшими сливаться не желая,
себя кляня,
шепчу: «Ты, глина, дышишь, как живая.
Верни меня!»