И так, как я и обещал (http://www.stihi.ru/2013/04/19/5200), сегодня «Мой гость – поэт Валерий Митрохин ».
Валерий Владимирович Митрохин, поэт, прозаик, очеркист, член Союзов писателей Украины и России, автор более 20-ти книг. Издавался в Крыму, Киеве, Москве, Баку, Ташкенте, Софии, Берлине...
На 5-м Международном Гумилевском фестивале «Коктебельская весна -2010» Валерий Митрохин постановлением секретариата правления Союза писателей России (№ 3 от 30 марта 2010 года) удостоен Диплома лауреата Всероссийской литературной премии имени Николая Гумилёва «за верность классическим традициям русской поэзии».
Лауреат конкурса Малая проза, «Серебряный стрелец» 2010.
Учредитель и главный редактор литературно-художественного, общественно-политического журнала «Симферополь»
Немного об авторе:
ИнтерЛит
http://www.interlit2001.com/mitrokhin.htm
СТО ЛЕТ ЛИТЕРАТУРНОГО ОДИНОЧЕСТВА
Борис Т. Румшицкий
http://maxpark.com/user/1372666673/content/829325
«ИНЕЙ» И «СНЕГОПАД»
(О поэзии Валерия Митрохина)
Борис Кочерга
http://www.interlit2001.com/kr-kocherga-1.htm
- ….У Валерия Митрохина есть стихи страшных, потрясающих своей откровенностью, прозрений. Откровенность здесь переходит в откровение. Все разговоры о литературном мастерстве в данном случае неуместны. Научиться писать так — нельзя.
Стихи,ру; - Проза.ру; ….
У озера Сасык
Озерная рапа
Еще не отвердела.
Я — раб. Я сын раба...
Вот кровь моя и тело.
Лежат во тьме гроба.
Сосет сады омела.
Я — раб. Я сын раба.
Я — кровь его и тело.
Узка судьбы тропа.
Петляет то и дело.
Я — раб и ты — раба,
Смесили кровь и тело.
Вот черепов арба
По склону прогремела.
Я — раб, отец раба.
В нем наши кровь и тело.
ИИСУС
У Христа лицо интеллигента,
Интеллектуала и поэта.
Облик пилигрима у Христа,
Вид мастерового неспроста.
В Образе Его сошлись – черты
Всех людей, чьи помыслы чисты:
Земледельца и аристократа,
Всякого, кто против супостата;
Всех, кто любит ближнего, и строго
Исполняет заповеди Бога.
Каемся, и молим торопливо: –
«Помоги преодолеть искус!»
В человечьих душах терпеливо
Муки принимает Иисус…
РУКОПИСЬ
Разодранная рукопись моя
Про наши жития и бытия
Казалась мне утраченною напрочь…
Ее ты, золушка, восстановила за ночь.
Всю собрала. Так складывают пазлы.
Спасла ее, растерзанную назло.
Сканировала. И пока заря
Мускатом наполняла чашу неба,
Я, пробудясь, счастливый плакал немо
И сознавал, что все-таки не зря
Крупицы слов копил, подобно жмоту.
И день, и ночь творил свою работу.
Я плавил их, выковывая строфы,
Цветы и пчел... А золотые крохи,
Что оставались от стрекоз и птах,
Сверкали на веленевых листах
И на твоих восторженных устах.
Ты часто повторяла эти строфы
И даже прозаические строки,
Которые твоих касались уст,
Невольно заучила наизусть.
Мне кажется порой, не только память
Восстановить ту книгу помогла,
Разорванную мною же со зла,
За то, что не сумел я в ней поправить
Своих ошибок, коим нет числа.
ПЕСОК
Не нужны ни надстройке, ни базису
Философии вопреки,
Мы пустыней ведем к оазису
Наши древние аймаки.
Мы рабы и кочевники времени.
Мы песок в горловине часов.
Наши женщины вечно беременны;
Мы рождаемся без адресов.
Мы за стременем тащимся волоком.
Нас казнит или милует хан.
Нас хоронят, укутанных войлоком,
В безымянный случайный бархан.
СТРИЖИ
Обнаженная плоть барханов;
Сладострастие достарханов;
Мясо жертвенных коз и баранов;
Виртуозный обман муляжей;
Ложь красивая миражей,
И прекрасная правда стрижей,
Что клубятся в подобие дыма,
Что летают неуловимо
Для усталых хрусталиков глаз
Надо мной и тобой, мимо нас…
Словно нет, кроме них, и в помине
Никого ни тогда, ни сейчас…
***
Мне нравится экзотика и редкости
И древних артефактов мишура.
Люблю смотреть, как в Генуэзской крепости
Катается на санках детвора.
От Скифии до самой Малороссии
Я шел пешком сквозь ветхие века.
Меня крестила в Храме Феодосии
Владимира Великого рука.
Античными торгуя раритетами,
Я пил из чаш, разбитых в черепки.
Я признан был великими поэтами,
Благодаря чему и вопреки
Я вновь и вновь рождаюсь в этой шкуре,
Чтоб жизнь свою отдать литературе.
УНДИНА
Рябина, рыбина, рабыня...
Вся золотая, словно дыня —
Похож твой карадагский грот
На электрического ската,
Всплывающего в ночь крылато
Сквозь толщу коктебельских вод...
Морской закат — бокал муската —
Подобье жидкого кристалла
Рубином жжет ему живот.
И каплет свет, и кончик жала
Тот самый освещает грот,
И током постоянным бьет.
На шее и плечах рабыни
Великосветские рябины.
И горечь зреющей рябины
Пловцу переполняет рот.
Мускатом коктебельских вод
Заполнен грот под самый свод.
УТРЕННИЙ ЧАЙ
Все выше солнышко в зенит.
Синичка за окном звенит,
Как ложка чайная в стакане…
И скачут воробьи в канкане
И на гранитном истукане
Видней белесые следы;
И занимаются сады
Огнем пронзительно зеленым,
И веет ветерком соленым,
И запахом морской воды.
С лимоном, сахаром пиленым
Так вкусен черный чай с утра.
Пенсионерам и гуленам –
Кому так рано не пора.
Все звонче за окном синичка
На изумруд похож алой
И все яснее перемычка
Меж небесами и землей.
***
Люблю возвращаться домой,
Вкусить долгожданный уют,
Там в каждой душе не чужой
Найдется привет и приют.
Летишь, будто крылья несут.
Разлука тебе не страшна
Ни что тебе ночи без сна
Не ложь, не расправа, не суд.
И если не любят, не ждут,
И даже махнули рукой,
Люблю возвращаться домой…
Там друг мой живет – домовой.
Уж он-то меня не предаст –
Согреет и лапку подаст.
***
Молчит штакетника свирель.
Блуждает по лесу апрель.
Его обманывает враль –
Хмельной от солнышка февраль.
Еще не начинался март.
Еще не распрягали нарт
Синички - эскимосы.
Еще так долго до весны.
Еще не досмотрели сны
В своих берлогах осы.
ПОРУКА
Пуская по кругу чашу,
Мы пьем за здоровье чачу.
Такая порука не хуже
Иных круговых порук.
Такая вот наша удача.
Жаль, с каждым глотком все уже
Становится этот круг;
Все крепче становится чача.
И все тяжелее поддача.
Уходят друзья на круги.
А тем, кто остался в круге,
Приходится к этой чаше
Прикладываться все чаще.
АХИЛЛЕС
Хлещет молния, словно праща.
Я хожу под дождем без плаща.
А еще на каком-то этапе
Щеголял я в пальто и в шляпе.
Черный день, это все твое жало?
Молоко твое, что убежало?
В молоко, в молоко, в молоко
Попадаю, а надо – в десятку.
Нелегко, нелегко, нелегко
Ахиллесову прятать пятку.
Я ее не от молнии прячу.
Я плачу по счетам и не плачу.
Я плачу за былую удачу.
Я плачу и не требую сдачу.
* * *
Мы поём у огня
И молчим у воды.
В предвкушении счастья,
В ожиданье беды.
На обрыве извечной реки
Пляшут пламени языки
И в безбрежное небо сочатся…
На обрыве известной строки
Вечным сном спят бессмертные воины.
Льется свет из небесной пробоины
На открытую рану реки.
Остров
Это – Время невидимый резчик
И творец, и палач островов.
Это – Море Житейское плещет,
Размывая песок берегов.
Никуда не плывет наша лодка.
И на парус, летящий вдали,
Смотрит медными окнами кротко,
Умирающая на мели.
Мы свой парус давно не латаем.
Не разводим сигнальных огней.
Остров этот необитаем.
Остров жизни – твоей и моей.
Прощенное воскресенье
Снова я пришел просить –
Мне вину мою простить.
Целый год мне душу точит
Неприкаянный мой стыд.
Все молчат, а кто не хочет,
Отвечает: «Бог простит!»
Про женщину с красивыми коленями
(Венок сонетов)
1
Сияла печь трескучими поленьями,
Дышали мы духмяными кореньями,
Настоянными на сухом вине.
И возрождались в медленном огне
Так долго нами прятанного чувства.
На свете нет изящнее искусства, –
Подумалось тогда и ей и мне.
И я сказал: все – в нас, а что вовне,
Пусть там и остается до скончанья.
И мне ее ответное молчанье
Согласием казалось абсолютным.
И, вдохновленный счастьем поминутным,
Под шум дождя, летящего в стреху,
Я рифмы подбирал к ее стиху.
2
Я рифмы подбирал к ее стиху.
Я предавался этому греху,
Хотя и знал без всякого сомненья –
Она бездарна. И стихотворенья
Ее не стоят и глотка рассола,
Когда мозги страдают от раскола…
(Известно, как домашние соленья
Опохмеляют наше населенье!)
Мы удивлялись рифмами своими,
Мы задыхались ритмами, как в дыме…
Поэзия – подруга и жена –
О, как ты безупречно сложена!
Начертанная на листе веленевом
О женщине с красивыми коленями.
3
О женщине с красивыми коленями
Рифмую и теперь я, как тогда,
Ведь до сих пор своими кантиленами
Она в мой сон приходит иногда.
В ней не было ни зависти, ни зла.
Она к губам слова мои несла.
Она сжигала всю себя дотла,
Облокотясь на краешек стола.
Их было много у меня. Но ту…
Но лишь ее, такую бесподобную,
Я вспоминаю памятью подробною:
Ту, что склонялась к чистому листу,
Что целовала каждую строфу,
Что весело болтала чепуху.
4
Что весело болтала чепуху
И что душой душе моей внимала…
Я все собрал. И, потрудясь немало,
Остался верен каждому штриху
Ее характера – простого, как трава.
Я повторял за нею все слова;
Она мои – за мною повторяла;
Меня своим восторгом покоряла.
И крестным знамением осеняя лист,
Она меня на труд благословляла.
И я чертил поэзии лекало –
Провинциальный концептуалист.
Я не жалел таланта и труда.
Я ничего не выдумал тогда.
5
Я ничего не выдумал. Тогда
Струилась родниковая вода.
В ручей студеный ты вступала смело.
Вода вокруг твоих колен кипела
И закипала, кажется, она.
Ты прожигала озерко до дна.
Я пил ту воду, и в жару она
Казалась сладкой и была хмельная –
Иной раз шелковая, иногда льняная,
Как знобкая ночная тишина.
Чтоб сердце билось чаще и звончей,
Я тоже приходил на твой ручей.
В него ты окуналась то и дело…
Все было так, как сердце захотело:
6
Все было так, как сердце захотело;
Журчали птицы, щебетал ручей.
Какое восхитительное дело –
Поэзию творить из мелочей!
Из ветерка, что обеспечил тягу
В печной трубе; из капель за стеклом…
Все это вдруг ложится на бумагу,
Возделанное зорким ремеслом.
«Стихи – плоды. А сад, где их берут,
Ничейный сад. И я была ничья» –
Сказала ты – нечаянная радость…
«Какая восхитительная сладость, –
Подумал я, – что мы вдвоем и тут!»
Опять возникла между «нет» и «да»
Оконца полуночного слюда.
7
«Оконца полуночного слюда
Не ведает ни страха, ни стыда.
Ей все одно, что радость, что беда…
Сюда ты не вернешься никогда.
И я отсюда навсегда уеду.
Ключи от дома отнесу соседу.
Не стану окна забивать гвоздями.
Пусть домик думает: когда-нибудь гостями
Сюда войдут и поживут чуть-чуть
Те, кто решил немного отдохнуть…»
Я думал, слушая спокойный монолог:
«Ее словами размышляет Бог?!»
К Нему душа взывала то и дело
И это восхитительное тело.
8
И это восхитительное тело,
И эта восхищенная душа
(Которая до Бога долетала,
Хотя и собиралась не спеша…)
Гармонии достигли и дуэтом
Запели о себе и о своем –
О том, какое счастье быть поэтом,
О том, какая радость жить вдвоем.
Они его в трудах любви зачали,
Им были все преграды нипочем.
Я был причастен к делу лишь вначале.
Потом я оказался ни при чем.
Коль скоро, что не так, прости, рука!
Коль было, что не так, то лишь слегка.
9
Коль было, что не так, то лишь слегка.
Тогда все было очень живописно.
Мне кажется, с тех пор прошли века.
Они во мне, они со мною присно.
Красавицей осталась неземной
Она во мне, хотя и не со мной.
Ее лицо мелькает в Интернете.
Как много, друг Горацио, на свете,
Что и не снилось… Я же не об этом, -
Она не захотела быть с поэтом.
Она не замужем, не стала депутатом.
От дома нашего нет даже пепелища.
Пустырника священным ароматом
Я приукрасил интерьер жилища.
10
Я приукрасил интерьер жилища.
К жилищу подбираю рифму «пища».
Ищу ее для сердца и ума.
Сегодня штука редкая весьма.
На многое сегодня дефицит.
На верность долгу и «служенью муз»
Объявлен в государстве плебисцит
О том, какой нам по душе союз.
Нет знатоков. Сплошные бакалавры.
Поди, пойми, где барышни, где лярвы.
Тогда зачем, скажите мне, века,
Свечой текла моих стихов строка?
11
Свечой текла моих стихов строка,
Едва мерцая в мире заоконном.
Зачем витает над землей рука,
Мир осеняя Божеским законом?
Зачем мы здесь так долго постигали
Простые истины, сложней которых нет?
Не потому ль, укрытую снегами,
Мы Землю называем Белый свет?
Я помню ссадину на чашечке коленной.
Я проходил сквозь лабиринт Вселенной.
Я знал ее тоннели и калитки…
Я – понимал, кто овцы, кто козлища,
Я – строил домик на спине улитки…
Стихи мои! – Вы размышлений пища.
12
Стихи мои – вы размышлений пища –
Вы – знойный сад и певчих птиц толпища;
Вас написал – литературный профи,
Для женщины, что в гости позвала;
…И – горькая пчелиная смола,
Которую мы добавляли в кофе…
Нас возрождал магический прополис.
Нас призывал небесный мегаполис.
…Пустырник, что растет у родника,
Не возбуждает больше блудника.
…Его душа хмельную вязь сплела
О женщине, которая спала.
13
О женщине, которая спала,
Всю жизнь ты пишешь, кровь твоя – чернила.
Зато душа полна, как пиала,
Сияньем нерастраченного пыла.
О чем ты? Ведь прошло несчетно лет.
Ты сам назвал свои года веками.
Ты собственными поломал руками
Судьбу ее, непризнанный поэт.
Ты за нее решил ее судьбу,
Пока вдыхала печь через трубу
Метеориты Млечного пути.
Пока ты жил своими вожделеньями,
Она ушла. И долго ей в пути
Сияла печь трескучими поленьями.
14
Сияла печь трескучими поленьями,
И я сквозь сон, как будто бы в кино,
Измученный вконец ночными бденьями,
Увидел мельком, как в мое окно
(Была открыта нижняя фрамуга!)
Явилась безбоязненно пичуга;
Крыло свое на перья растерзала
И что-то очень важное сказала…
Был клюв ее подобием кинжала
И крылья были, словно два щита.
Она мне что-то важное сказала…
Лишь рифмы помню: нищета, тщета…
…И как всегда, воюя с привиденьями,
Сияла печь трескучими поленьями.
15
Сияла печь трескучими поленьями,
Я рифмы подбирал к ее стиху –
О женщине с красивыми коленями,
Что весело болтала чепуху.
Я ничего не выдумал. Тогда
Все было так, как сердце захотело:
Оконца полуночного слюда
И это восхитительное тело.
Коль было, что не так, то лишь слегка
Я приукрасил интерьер жилища.
Свечой текла моих стихов строка;
Стихи мои – вы размышлений пища –
О женщине, которая спала,
Облокотясь на краешек стола.