Эпилог.
Начало темы здесь:
http://www.stihi.ru/2014/01/04/11513
http://www.stihi.ru/2014/01/08/11056
http://www.stihi.ru/2014/01/05/1989
http://www.stihi.ru/2014/01/05/1993
Аля выздоровела к концу февраля. По счастью, обошлось без санатории – если бы Цветаева исполнила свое страстное намерение свалить ее, больную, с плеч в доступную ей "санаторию" образца февраля 1920 года, то живой бы Аля оттуда не вернулась.
Из смерти Ирины Эфрон Марина Цветаева соорудила подобающий пир духа:
1) Але она потом наставительно говорила:
"Ешь. Без фокусов. Пойми, что я спасла из двух – тебя, двух - не смогла. Тебя "выбрала". Ты выжила за счет Ирины."
«Аля помнила это всегда» (Геворкян).
Разумеется, это вранье по факту - всё она могла. А что это такое по качеству – вбивать девочке 7 лет, что та выжила только за счет гибели сестры – о том умолчим в силу самоочевидности ответа.
2) Во Франции Цветаева в 1931 году «горько призналась Н. П. Гронскому: "У меня в Москве, в 1920 году, ребенок от голода умер. Я в Москве элементарно дохла, а все – дружно восхищались моими стихами!" Согласитесь, огромна боль, неизбывна и - незабываема, если выплескивается она» и т.д. (Геворкян)
О качестве мышления Геворкян, впрочем, блестяще говорит следующая ее фраза: «Во всяком случае, в цитированном уже письме к В. Звягинцевой и А. Ерофееву, которое начато было 7-го, а закончено 20 февраля (достаточный срок для того, чтобы — при желании — попытаться найти себе оправдание), нет ни намека на упрек Вере Яковлевне, находившейся тогда в Москве, болевшей и в силу этого не забравшей Ирину, напротив, она упомянута вполне дружелюбно, хоть и попутно: “Никто не знает, — только одна из здешних барышень, Иринина крестная, подруга Веры Эфрон. Я ей сказала, чтобы она как-нибудь удержала Веру от поездки за Ириной — здесь все собиралась (так в книге! — Т.Г.), и я уже сговорилась с какой-то женщиной, чтобы привезти Ирину — и как раз в воскресенье”.
Мраморен здесь даже не маразматический разговор про воздержание от возможных упреков в адрес Веры, которая якобы не забрала Ирину по болезни, когда ТУТ ЖЕ Геворкян цитирует слова Цветаевой о том, что та сама удерживала Веру от этого. Мраморна здесь та идея, что датировка письма 7/20 февраля означает, что Цветаева его писала две недели. Наличие старого и нового стиля от Геворкян ускользнуло.
3) Эфрону Цветаева отписалась следующим образом в 1921 году:
“…чтобы Вы не слышали горестной вести из равн[одушных] уст, — Сереженька, в прошлом году, в Сретение, умерла Ирина. Болели обе, Алю я смогла спасти, Ирину — нет.
Не для В[ашего] и не для св[оего] утешения — а как простую правду скажу: И[рина] была очень странным, а м[ожет] б[ыть] вовсе безнадеж[ным] ребенком, — все время качалась, почти не говорила, — м[ожет] б[ыть] рахит, может быть — вырождение, — не знаю.
Конечно, не будь Революции —
Но — не будь Революции —
Не принимайте моего отношения за бессердечие. Это — просто — возможность жить. Я одеревенела, стараюсь одеревенеть. Но — самое ужасное — сны. Когда я вижу ее во сне — кудр[явую] голову и обмызганное длинное платье — о, тогда, Сереженька, — нет утешения, кроме смерти”
<...>
Сереженька, если Вы живы, мы встретимся, у нас будет сын. Сделайте как я: НЕ помните.
<...>
Не пишу Вам подробно о смерти Ирины. Это была СТРАШНАЯ зима. То, что Аля уцелела — чудо. Я вырвала ее у смерти, а я была совершенно безоружна!
Не горюйте об Ирине, Вы ее совсем не знали, подумайте, что это Вам приснилось, не вините в бессердечии, я просто не хочу Вашей боли, — всю беру на себя!
У нас будет сын, я знаю, что это будет, — чудесный героический сын, ибо мы оба герои».
Да. Оба.
Про то, как она тосковала по дочери - совершенное вранье, мы знаем, как она на самом деле относилась к Ирине. Чтоб у нее, у Цветаевой, у Поэта была отсталая дочь, которая еще в два с лишним года гадит в постель? Нет уж, у нее, у Поэта, дети должны либо гениальные – вот как Аля, которая в семь лет пишет так, как пишет! - либо они не должны быть вовсе.
Правда, Лиля Эфрон почему-то даже и не считает Ирину отсталой. «В 1923 году Елизавета Эфрон совсем иначе описывает Ирину в письме к брату: “Это была умная, кроткая, нежная девочка. Привезла я ее совсем больной, слабой, она все время спала, не могла стоять на ногах. За три месяца она стала неузнаваемой, говорила, бегала. Тиха она была необыкновенно…». Это в 1918.
Потом, правда, Цветаева ее плохо кормила, связывала, поколачивала иногда, держала по 10 часов, не меняя пеленок - и в итоге в приют Ирина отправилась во много худшей форме, чем ее запомнила тетка Лиля. И не говорила уже, и не бегала.
4) Анастасии Цветаевой сестра Марина отовралась по-другому, свалив всю вину как раз на Веру и Лилю Эфрон: «в декабрьском письме к Анастасии Цветаевой… сообщив о смерти Ирины, она писала: “Лиля и Вера вели себя хуже, чем животные, — вообще все отступились”.»
Мужу, понятное дело, она так про сестер его врать не рискнула.
5) В адрес еще одного лица она сочинила уже третье вранье: «В Революцию, в 1920 г., за месяц до пайка у меня умерла в приюте младшая девочка и я насилу спасла от смерти Алю. Я не хотела отдавать их в приют, у меня их вырвали: укоряли в материнском эгоизме, обещали для детей полного ухода и благополучия, — и вот, через 10 дней — болезнь одной и через два месяца — смерть другой. С тех пор я стала безумно бояться разлуки, чуть что — и тот старый леденящий ужас: а вдруг?»
Вот что значит Поэт – прозаик бы хоть какое консолидированное вранье придумал бы, а Поэт всем пишет разное, как вдохновенье легло.
6) С самой собой Цветаева еще много и вкусно играла на эту тему.
«Ирина! — Как она умерла? Что чувствовала? Качалась ли? Что видела в памяти? <...> Понимала ли что-нибудь? Что — последним — сказала? И от чего умерла?
Никогда не узнаю.
Иринина смерть тем ужасна, что ее так легко могло не быть. Распознай врач у Али малярию — имей бы я немножко больше денег — и Ирина не умерла бы.
<...> Ирина! Если есть небо, ты на небе, пойми и прости меня, бывшую тебе дурной матерью, не сумевшую перебороть неприязнь к твоей темной непонятной сущности. — Зачем ты пришла? — Голодать — петь “Ай дуду”.., ходить по кровати, трясти решетку, качаться, слушать окрики...»
«Иринина смерть ужасна тем, что она — чистейшая случайность. (Если от голода — немножко хлеба! если от малярии — немножко хины — ах! — НЕМНОЖКО ЛЮБВИ...”
“История Ирининой жизни и смерти:
На одного маленького ребенка в мире не хватило любви”
* * *
Итак, для верности. Не было никакого одиночества в беде. Не было никакого двухмесячного ухода за тяжелобольной Алей: на момент смерти Ирины она ухаживала за тяжелобольной Алей дня два, а до того ухаживала за почти здоровой Алей еще две с половиной недели – и отнюдь не одна. Ей помогали Жуковская и Вера Эфрон, все это происходило в многолюдном доме, и уход за Алей не мешал ей приглашать гостей и составлять поэтические сборники. Прокормить обеих дочерей она целиком могла даже не работая, а работать не хотела из принципа. Совмещать работу с уходом за Алей она могла отлично, так как ухаживала за Алей не она одна; работать она не желала и тогда, когда никто еще и не болел ничем. Никакой тяжелой болезни три месяца подряд у Али не было: она переболела до февраля дважды, и не очень сильно, раз уж выжила при этом в приюте без медпомощи, а вот в феврале действительно свалилась в третий раз с температурой 40, но Ирина умерла в самом начале этой болезни Али, если вообще не ДО ее начала.
А до этого помошь Цветаевой Але, болевшей в Кунцево на гноище, в голоде, холоде и без всякой медпомощи, выразилась в следующем: за полтора месяца этой болезни Цветаева навестила Алю аж целых ПЯТЬ раз (четыре – на кусок дня, один – вечер одного дня и утро следующего) и по меньшей мере в один из этих пяти приездов привезла ей хину.
Ничего из того, что получается под пером цветаеведов, не было. А что было – о том см. выше.
Постскриптум следует… http://www.stihi.ru/2014/01/05/2019