Вот уж никогда бы не подумал, что обыкновенные черные галки существа весьма интеллектуально развитые. Впрочем, это я сейчас бы не подумал, а в детстве во все необычное верится с легкостью – как в само собой разумеющееся.
Дело было весной, и было мне тогда лет, наверное, восемь, или девять. Семейство наше проживало в деревне Ширино, что в Тульской области неподалеку от Новомосковска (Сталиногорска). Наш длинный барачного типа рубленый дом, в котором мы занимали пару комнат с большой холодной и затемненной прихожей, располагался на самом краю деревни. Далее шли только сараи, погреба, рядок высоких развесистых тополей за которыми начинались огороды и поля.
Тополя были буквально усеяны разнокалиберными гнездами врановых. Там гнездились и вороны, и грачи и галки. Они уже вывели птенцов, и теперь кормили питомцев, прилетая, откликаясь на зов, и улетая. А потому у тополей стоял настоящий гай. Под тополями же дежурили кошки, охотясь на выпавших птенцов. На деревья забираться они не решались – врановые птицы серьезные, запросто и заклевать могли.
Как-то поутру и я выбрался к деревам, и почти сразу наткнулся на дымчато-серого и еще желторотого птенца. Он уже оперился и довольно шустро бегал, но силенок не хватало даже на подлет, так что, считай, это был уже не жилец. И если бы я вышел чуть позже, то птенец уже стал бы добычей кошки. Бедолагу надо было спасать, и я отнес его домой. Правда, у нас тоже жил вальяжный котяра Василий, а потому Карлушу (так я его назвал) пришлось поначалу посадить в клетку и максимально изолировать от Васьки.
Был Карлуша говорлив и весьма прожорлив, ел жучков и червячков, что я приносил ему с улицы, да и от домашней пищи не отказывался, и рос, как на дрожжах. Скоро ему стало тесно в бывшем жилище канарейки, и Карлуша перебрался на шифоньер. Получив желанную полусвободу, он важно расхаживал по шкафу, и с высоты своего положения поглядывал, наклоняя голову то вправо, то влево, на приземленных обитателей этого большого человеческого гнезда. И не просто расхаживал, а уже пробовал свои вполне оперенные крылья, размахивая ими во время прогулки.
Наш Васька, считавший себя до вселения нового пернатого жильца хозяином квартиры, при водворении Карлуши на шифоньер решил утвердить перед ним свои исконные права, и стал карабкаться на шкаф. И, как только над шифоньером нарисовалась его бедовая головушка, так тут же Карлуша наклевал его в макушку. Кот, не в состоянии отмахнуться, какое-то время удерживался когтями передних лап за край шкафа, но, не выдержав наскоков сердитого пернатого, сорвался на пол, возмущенно визжа от боли и обиды – власть буквально уплывала из его когтистых лап.
Уплыла она, впрочем, не вся – только та часть, что распространялась на предметы, существенно возвышавшиеся над полом – от спинки стула и выше. То, что ниже, осталось за Василием. Пока это было неустойчивое равновесие, поскольку и люди и звери казалось понимали, что Карлуша подрастает, и скоро покинет нас. Поэтому, наверное, Васька и мирился с таким временным разделением полномочий.
Время шло, Карлуша уже твердо встал на крыло, и пришла пора начинать ему жизнь самостоятельную. Как-то поутру я посадил его на плечо и вышел во двор. Надо сказать, что за пару месяцев пребывания в доме Карлуша вполне освоился и подружился со всеми его обитателями, мы же с ним стали просто приятелями. Жаль было расставаться с таким умным и понятливым другом, но и у него должна быть своя пернатая семья – вот и шли мы с ним к тополям. А когда дошли, то поговорил я с ним по-мужски (это я так предположил, что он был самцом) и подбросил в воздух – лети, птица, ищи себе подругу, и будь счастлива.
Огорченный расставанием, я вернулся домой и обнаружил Калушу, сидящего на открытой входной двери.
– Кау, кау – произнес мой питомец, из чего я заключил, что расставаться он со мной пока не собирается.
– Добро пожаловать, живи, пока не надоест.
И Карлуша стал жить у нас на полном довольствии и при полной свободе. Временами он улетал ненадолго поохотиться, по всей видимости, на дичь, но неизменно к вечеру возвращался в родные уже пенаты. Во дворе он подружился с нашей собакой, дворнягой Дамкой (1), у которой при доме была своя теплая будка, и частенько ходил к ней в гости, что-то выискивая в ее густой шерсти. Временами он даже катался, сидя у нее на спине. Вообще, умея прекрасно летать, он, тем не менее, очень любил на ком-нибудь кататься. Чаще всего он был моим наездником, сидел у меня на плече, что-то нежно ворковал на ухо и рылся клювом в волосах. А мне было приятно, что у меня есть такая ручная живность.
Так что Карлуша задержался у нас до осени, а потом остался на всю зиму. За это время он вполне освоился с домом и его обитателями. Из дымчато-серого подростка он превратился во взрослого красавца с черными животиком и крыльями, и серебристо-серыми головой и грудкой. Он начал довольно успешно учиться говорить, и первыми его словами были: «Толя» и «Кар-луша хор-роший». Он уже знал свое имя, любил хвастаться – « Кар-луша, Кар-луша хор-роший», и гордо выхаживал, приподняв голову. С Василием он после нескольких стычек все же подружился, но не упускал момента всякий раз, когда Василий, беспечно развалившись, сладко спал, ущипнуть его за хвост.
Наступила и прошла весна, Карлуша много времени проводил на воле, но неизменно каждый вечер возвращался домой. Похоже, было, что покидать нас он не собирался. Но как-то раз уже в середине лета я возвратился домой уже в темноте. На то были свои причины – мы, малолетние пацаны, до самой темноты пытались взорвать найденный накануне в ручье снаряд времен войны (2). Наскоро поужинав, я завалился спать, забыв даже, за избытком дневных впечатлений, о своем питомце.
Наутро выяснилось, что Карлуши нигде нет. Обычно он просыпался очень рано и всегда будил меня, перебирая волосы на голове и наговаривая на ушко свое коронное – «Кар-луша хор-роший». Но тем утром мне было не до него – я торопился на поле к военным воронкам, чтобы продолжить начатое накануне, и наконец-то взорвать найденный боеприпас. Вы, надеюсь, уже знаете чем закончилась эта эпопея, я же, расстроенный донельзя, к обеду возвратился домой, и опять не нашел пернатого друга, но не придал этому значения – днем он обычно летал на свободе. Но когда и вечером Карлуша не явился домой, я расстроился уже всерьез – привык, однако, к его всегдашнему присутствию.
Сочувствуя моему явному огорчению, родители решили не усугублять его далее, и честно признались, что Карлуши уже нет. По их словам, он, как всегда, сидел на входной двери, был сильный ветер и, когда в доме открыли окно для проветривания, нашего пернатого друга насмерть прищемило захлопнувшейся дверью. Его сразу же, еще вчера, и похоронили. Два несчастливых события (со снарядом и с Карлушей) расстроили меня донельзя – это была моя первая значительная потеря, которую я не забыл до сих пор.
Уже значительно позже, по прошествии многих лет, я начал сомневаться в объяснении родителей. Карлуша был молодой, сильной и ловкой птицей, и не могло его прихлопнуть какой-то дверью. Уже потом я прочитал, что галки находят себе единственную на всю жизнь подругу как раз на втором году жизни, и это событие для однолюбов перевешивает все, существовавшие до этого, дружеские отношения. Хотелось бы надеяться, что как раз тогда Карлуша отыскал свою любовь, и еще долго (галки живут до двадцати лет) проживал с ней в любви и согласии.
1) Смотри рассказ « На заре кооперации»: http://www.stihi.ru/2009/08/01/25
2) Смотри рассказ «Снаряд»: http://www.stihi.ru/2009/12/30/6361
Галки — извечные спутники людей, городских и сельских жителей. Они являются представителями отряда воробьиных птиц, только входят в самостоятельное семейство врановых. Кроме них в эту черную семью входят крупные черные вороны, серые вороны, грачи, сороки, сойки, кукши, клушицы, кедровки. (И. Ф. Заянчковский. ГОВОРЯЩИЕ ПТИЦЫ. БАШКИРСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО.-УФА — 1981)