Константин Комаров ориентируется на классическую традицию, освобождённую от торных путей вторичности. Он выстраивает свои лирические сюжеты так, что пересказать их почти невозможно: изложению в какой-то мере доступны только стихотворения «Детское» и «На третьей остановке от тебя…». Стихотворение «Пространство сумерек кромсая...» построено на ассоциациях, вызванных пересечением двух диагоналей — дождевой и световой: крест жизни, крест распятия, крест инобытия. Хотя стихотворение и несвободно от случайных тавтологических эпитетов («косая диагональ») и достаточно произвольно притянутых строк-вставок («подкожную гоняя ртуть», «размалывая все мосты»), оно улавливает и запечатлевает очень сложное ощущение всеединства времени, сущего и потустороннего. С той или иной долей приближения ту же задачу — задачу определения координат своего мгновения в вечности и привязывания первого к последней — решают и другие стихотворения подборки. В стихотворении «Слово лежит во рту…» немало произвольного, вписанного словно бы по прихоти рифмы («подносил ко рту / карту кривых зеркал / и целовал их ртуть» или «и показалось мне / …звоном пустых кольчуг, / каплею на ноже»), но автор сумел передать здесь зарождение восторга перед миром — восторга, велящего поэту говорить. Перечень, лежащий в основе стихотворения «Так ключи живут в кармане», наиболее причудлив, а порой и невнятен («передёрнув на зарю»), но зигзагообразные метания от постулата к постулату в конечном итоге усиливают эмоцию коды: «Так на любят. Так не любят. / Так не любят — говорю!» В стихотворении «Из дома выйдешь. Сквозь людей…» ряд идиом, выступающих синонимом слова «умереть», не просто обыгрывается, но обыгрывается в рамках «ориентирования на вечности», то есть того вида спорта, которым и надлежит заниматься поэту.
Владимир Сорочкин тоже ориентируется на классику, но его порой подводят накатанные образные ходы: так, стихотворения «О, как спешит сирень цвести…», «Из холодной зимней стыни…» и «Казалось, вся жизнь впереди…» оставляют впечатление много раз читанных. Даже если отчистить их от огрехов скорописи (эпитет «холодная» мало что добавляет «зимней стыни», а рифма «всё ж»-«произнесёшь» вызывает чувство неловкости), энергетика их вряд ли усилится. В стихотворении «Разлука» интересен замысел, но воплощение его вызывает сомнения: в строфе «Разлука меня измотала, / Как будто, сливаясь в огне, / Тяжёлые капли металла / Тебя выжигали во мне» глагол «выжигали» кажется чересчур форсированным — уж не форса ли ради? Кроме того, сразу вспоминается другая строфа: «Как будто бы железом, / Обмокнутым в сурьму, / Тебя вели нарезом / По сердцу моему», автору которой, несмотря на сходный приём, удалось избежать буквального прочтения, сопровождаемого запахом горелого мяса. Поспешность приводит к небрежности и во втором четверостишии: «С дыханьем рвалась ты наружу, / И мне не хотелось дышать, / И можно – казалось бы – душу, / Как слиток, в руке подержать». Простая фраза «И казалось, что можно» в угоду размеру преобразуется в странное «И можно — казалось бы». Хорошо построено стихотворение «Зной», в котором, однако, четвёртая строфа выглядит излишней.
Некоторые стихи Ольги Бут написаны словно под незримым девизом «надо себя заставить». Такова «Русалочка», таков и «Город». В них много перечислений, приблизительной описательности, но нагнетаемые тучки расходятся восвояси, ничем не разрешившись. Убедительности подборки очень мешают такие мнимые рифмы, как «трещит»-«мои», «лежит»-«чешуи», «пьяный»-«бульвары», «платформе»-«любовью», «окно»-«ведро» и т. п. Знаменитый ассонанс «Пастернак»-«Мандельштам» давно должен был отвадить авторов от подобных опытов, однако они (такие рифмоиды) по-прежнему норовят всплывать, выдавая себя за настоящие. Недалеко от них ушли и такие якобы ассонансы, как «льдинки»-«щербинкой», где рифмуются суффиксы при несовпадении безударных флексий, и однокоренные созвучия типа «предпочесть»-«перечесть». Вряд ли среди подобных проколов захочется отыскивать какие-то особые поэтические прозрения и озарения. Подлинным чувством отмечено стихотворение «Хромосомы», но и в нём хватает разного рода «вериг оков».