24.04.2015.
/12:43/ Сидела, ныла, перелопатила Товарисча Сухова на другом ресурсе… Всё думаю вернуться к «Вспышке» (до сих пор думаю)... И был взрыв: «С этой поганой квартирой надо что-то делать!!!» Мне НИЧЕГО не дадут, пока она существует. (И я там, как минимум, прописана.) Может, не дадут и потом: фашистская Система остаётся таковой. Но надо бы хотя бы посмотреть, что произошло бы, если бы не было квартиры и питерской прописки. Первый порыв — просто взорвать её к чёрту! Это сделать очень легко, но для этого надо приехать в СПб. И — кранты. Можно на всё плюнуть, и написать дарственную «родственникам», чтобы подавились. Но они начнут «проявлять человеколюбие», меня оттуда не выпишут, и… хрен редьки не слаще. Мне надо разорвать ВСЁ с этим городом, не числиться там никак и нигде. Но ОНИ держат зубами. И Москва куплена на то, чтобы меня, рано или поздно, вернуть ТУДА… («Блатной принц» п-дить её, похоже, не собирается и не соберётся. Хотя всё это — на догадках: с тех пор он со мной слова не сказал, я тоже не нарывалась, и, вероятно, так и будет.) В общем, по поводу квартиры зреет какое-нибудь радикальное решение. Оно, конечно, должно вызреть. Прямо сейчас делать ничего не нужно. Недели — хватит?.. Ладно, неделю пусть зреет. Пока — попробую, всё-таки, вернуться к «Вспышке».
Вот, всё-таки, кое-что сделала, хотя бы бегло. Опубликую это в Части 7, а также, как и собиралась, здесь — с двумя уже опубликованными ранее абзацами. Если кто будет читать — вот, на всякий случай, ссылка на краткое содержание, чтобы понимать, о чём речь (здесь Скачок во времени уже произошёл и героиня оказалась в 1977 году с памятью об исчезнувшем «будущем»):
http://www.stihi.ru/2014/12/29/5731
и
http://www.stihi.ru/2014/12/29/5731
И теперь — сам новый текст из «Вспышки»:
«««Теперь состоялось то, ради чего и было это организованно, хотя невозможно было себе представить, что это сбудется как живая реальность. Но… та цепь событий прервана не была. Алёна как будто увидела, что далее, особенно после смерти деда всё проецируется ровно туда же, в ту же родительскую и собственную её смерть… Здесь был опять другой мир, не заражённый трупной гнилью постсоветского гибельного, бессмысленного бытия, но ядовитые семена были посеяны уже здесь, и многое, произошедшее уже и намеревавшееся произойти, было дорогой туда же, откуда она только что выбралась. Замкнутый круг? — Алёна даже буквально вспотела от этой мысли. За стенкой зашевелились, стали слышны неотчётливые голоса родителей, такие родные, — и здесь, в комнате всё было такое родное, но ей вдруг ярко представилось, как изо всех тёмных уголков, пошевеливаясь, высовываются жирные и склизкие коричневые щупальца спрута, который не может ещё опутать всё, но уже готовится, примеривается… «Площадь Дзержинского! Я понятия не имею, к чему это приведёт, но это — вообще единственное, что я могу, чтобы только не было ТАК. Как-нибудь, но — иначе. Остановить эту жуткую последовательность! — рубить чем-то эти щупальца! Будь что будет. Площадь Дзержинского! Но не сегодня. Сегодня — или спать, или вставать, и… хоть погулять сходить… Завтра — школа, и надо успеть, ухитриться заскочить к деду, пока нет тётки с её дочкой из детского сада, и послезавтра — как-нибудь в Москву. На соображения, что и как, у меня — два дня: сегодня и завтра!..»
Алёна поднялась с кровати и решила, что спать уже больше не будет, — надо вставать и включаться в реальность, — лучше всего, действительно, погулять пойти, пока не сболтнула тут лишнего… Хотя и торопиться не надо, и помаячить у мамы с папой, посмотреть на них — нормальная возможность ещё есть…
Она посмотрела на часы и ахнула: ничего себе, уже почти полвторого! Надо же, время пролетело!.. Но она ещё и спала, и вспоминала… Она помчалась в большую комнату. Папа, раздетый, как и ходил дома, лежал на расстеленном диване, телевизор был включён, мама — что-то делала на кухне. Заканчивался, уже закончился «Сельский час», который папа, похоже, не смотрел, думая о чём-то своём. Алёна рефлекторно ждала рекламы, но, к её небольшому рефлекторному удивлению, картинка сменилась первыми кадрами нового фильма. Оп-па! — «Конец Санкт-Петербурга». Ни больше, ни меньше. Специально, что ли?..
Алёна сразу побежала к себе в комнату проверять по ТВ-программке. Действительно, 13:30, — «Конец Санкт-Петербурга», художественный фильм… В ТОЙ реальности она бы не сомневалась, что это — провокация. Теперь она осторожно порадовалась совпадению…
Фильм был старый, к 10-летию Октябрьской революции, — такой же наивный, как все политические фильмы того времени. Смотреть его, конечно, не очень хотелось, хотя этой реальностью, для неё когда-то уже ушедшей в прошлое, она наслаждалась остро. В первый момент её удивило, что папа не переключил канал, но она сразу вспомнила, что «лентяек» ещё не существовало, и, чтобы переключить, ему требовалось подняться с дивана. А это, видимо, было просто лень. Да и каналов здесь — всего три, — вряд ли где-нибудь в такое время — что-нибудь интереснее… Но телек — уже цветной. А фильм — чёрно-белый…
Зазвонил телефон. Прибежала мама. Оказалось — тётка, и она сказала, что дедушка уже поймал какие-то «голоса» по приёмнику. В целом всё было так же, как говорили и здесь, но вдруг — какая-то странная мелкая новость: оказалось замеченным, что сразу в нескольких странах на разных языках несколько психически больных детей, когда-чего-либо просят, произносят одну и ту же фразу, очевидно не понимая её смысла, как будто этим просто хотят заслужить поощрение: «Советского Союза больше нет. Если хочешь спаси мир — спаси Советский Союз». Говорили, что число таких сообщений пока что растёт, и их ожидают гораздо больше. Причина этого явления пока совершенно не ясна.
— Чушь собачья какая-то! — выругался папа, — Вечно они нагородят ерунды про Советский Союз, когда от них ждут нормальных новостей!
Алёна тоже пожала плечами, но через несколько минут до неё стало вдруг что-то доходить, и она даже опять убежала к себе, чтобы не выдать эмоций: Димка обещал ей «приветственный салют», — что-то такое, чтобы КГБ уже было готово к неожиданностям с детьми, и Алёну воспринимало сразу серьёзнее… У себя в комнате она, схватившись за голову, соображала, и картинка прояснилась: память об исчезнувшем временнОм отрезке после Скачка могли сохранить только люди с очень низким показателем «L», то есть, больные, или — как единственная в мире Алёна — с полным Диапазоном «L»!..
«Вот заразы!» — подумала она со щемящей нежностью — к тем, кого здесь уже не существовало… — «Это там, в будущем, набрали взрослых больных с низким показателем «L», которые здесь, после Скачка, должны были тоже сохранить память, хотя они больны и неадекватны. Значит, их, как попугаев натренировали на разных языках говорить одно и то же, а здесь, в прошлом, они оказались детьми, и, желая получить что-то хорошее, по привычке твердят то же… И новость об этом облетает, конечно, весь мир!..»
Алёна села на свою кровать, мучительно обхватив голову. Ей хотелось кричать: «Димка, Толя, получилось!!!» — а кричать это было некому: выходило, что они сейчас где-то — молодые, и ничего не помнят, потому что ЗДЕСЬ этого ничего ещё не было, а Диапазон — у неё одной… Никого больше нет, и она — вообще одна… Нет, не одна: мама с папой, которые ТАМ уже умерли, и ещё куча народу, но что-либо знает она вообще одна во всём мире… И ТАМ, в будущем, ребята заранее всё это ЗНАЛИ, хотя и так никогда и не убедились в том, что это — правда… Ей казалось, что от таких соображений можно сойти с ума, — но она уже и знала, что не сойдёт, и именно поэтому она здесь и оказалась: ей этого не позволит пресловутый Диапазон, и именно поэтому в Скачке у неё не «перегорели пробки» памяти — как у всех остальных здоровых…
Низко наклонившись головой на колени и обхватив голову руками, она сидела минут десять… Но родители в той комнате заговорили между собой, и она очнулась. «Нет, Димка, Толя, — конечно, вам не надо было волноваться, — я вас не предам, и послезавтра помчусь в Москву!..» — из глаз у неё текли слёзы, которые надо было немедленно прекратить.
(Продолжение следует.)»»»
Вот, заканчиваю и убегаю. /18:27/
/20:07/ Вернулась: сегодня — библионочь, до 24:00 (выгонят, конечно, пораньше). Была на вечерней кормёжке. Был ли там «Персонаж»? Был какой-то пропитой, лопоухий дедок, причём именно этого я уже видела, и не раз. Имелся в виду, конечно, «Персонаж». Это всё, что я могу сказать.
Думаю, что это — вообще фантом. А если вдруг нет — то, что он делал все эти годы (хотя бы 15 лет) и всё это время, пока я таскаюсь по ночам пешком, и конца этому не видно, разве что — столь же погано, как здесь ВСЁ, помирать среди тухлых кузин и тёть? Сладко спал и хорошо кушал. Но никакого Петербурга из этого не следует на дух, равно как и никаких ваших хороших, которые мне нах не нужны. Среди вашего стада (по алгоритму цивилизованности и хорошести) со скуки я подохну и сама. Родина-уродина-гадина. Это всё, что я могу сказать к вашему дутому семидесятилетию, к которому вы отношения не имеете вообще никакого. На подходе сюда ждала гнойная парочка. Это всё, чем вы умеете заниматься и увлекаться. Полное вырождение и затхлая, тупая ваша хорошесть, среди которой всё ПРАВИЛЬНО, и НИЧЕГО живого. Вырожденческие остатки творческого начала — вот в таком измывательстве над другими, которые вам не сразу дадут сдачи и не сразу вас перестреляют. Тотальная безмозглость. Какое мне дело до ЭТОЙ страны! (Равно как и до всех других в ЭТОМ вашем мире, с которым ВСЁ ясно.) С наступающим праздничком, правда, ума не приложу, с каким.
Ладно, — я занимаюсь дальше «Вспышкой».
Итак, маленький последний отрывок:
«««Низко наклонившись головой на колени и обхватив голову руками, она сидела минут десять… Но родители в той комнате заговорили между собой, и она очнулась. «Нет, Димка, Толя, — конечно, вам не надо было волноваться, — я вас не предам, и послезавтра помчусь в Москву!..» — из глаз у неё текли слёзы, которые надо было немедленно прекратить.
Она умылась, налила себе чаю и пошла в комнату. Из разговоров родителей среди прочего оказалось, что один из таких больных детей в Югославии говорил ту же фразу на языке, которого не знал ни он, и никто в доме. Оказалось — на испанском. «Ах, ну да, — подумала Алёна, — Значит, в будущем его перевезли куда-нибудь в испаноязычную страну, со всей семьёй, наверное, и фразу ему вдолбили взрослому — там. А он теперь, после обратного временнОго Скачка, опять оказался ребёнком, и — там же, где когда-то родился и вырос… Здесь они ещё никуда не уезжали и знать ничего не знают… Такие, вероятно, будут ещё…»
По телевизору фильм дважды прерывался короткими экстренными выпусками новостей, но в основном — успокоительными. О некоторых больных детях во всём мире с их странной фразой о том, что Советского Союза больше нет, в самом Союзе не заикались. «А здесь-то их должно быть больше всего… И КГБ, уж конечно, в курсе…»
Ну, с этим было всё ясно, и наши (наши?.. — да-да, НАШИ!..) скоро тоже вынуждены будут это сообщить. А время шло, и Алёне очень хотелось пойти на улицу, посмотреть этот вернувшийся мир… И здесь, во всяких новостях, не хотелось ничего пропустить, но и прогуляться — нужно было поторапливаться, ведь здесь она теперь — МАЛЕНЬКАЯ, и чуть позднее её уже не отпустят… Ладно, — если что новое — расскажут, — а послезавтра, уже в Москве или на подъезде к ней, телевизионные новости больше не будут иметь для неё значения: делать их начнёт она сама, вернее, её информация из шифровок навеки канувшего, исчезнувшего вместе прожитым временнЫм отрезком «будущего»…
Алёна сказала, что пойдёт погулять, и пошла одеваться. Бог мой!.. Она всё знала: где что лежит и что надо надеть, но глянув в зеркало, пришла в ужас. Ничего не попишешь, — идти придётся как есть, в непонтовых советских детских зимних вещичках… («А то, в период бродяжничества я к роскоши попривыкла!..» — сама же усмехнуась она, — «Но бродяжничество было — беда, экстрим, а здесь — вроде как, норма… Ладно, это — преходящее. И тем более преходящее, если я СДЕЛАЮ ДЕЛО… Не хочу же я сейчас забить головы — ТЕМ, из “ТОГО будущего” — вместе с прилавками… Нет, всё должно быть НЕ ТАК, по-другому… Ох, что же будет?.. Поймёт ли кто-нибудь что-нибудь по-настоящему — здесь… Поймут. Здесь — живые люди, которых давно уже не было — ТАМ… Ладно, сейчас надо будет просто сначала сделать то, что должна».
Тем временем, перездровавшись с кучей соседей, она на лифте спустилась вниз и вышла на улицу.
(Продолжение следует.)»»»
Всё, теперь заканчиваю на сегодня точно. /23:31/
(Сегодня, от начала даты и до времени ухода включительно:
слов – 1 917,
знаков без пробелов – 10 416,
знаков с пробелами – 12 863.)
25.04.2015.
/17:08/ Кстати, страшно барахлит Mozilla, - может быть взлом и опять фальсификация.
Повторяю вчерашнюю запись между новыми эпизодами «Вспышки» (а то, может затеряться):
«««/20:07/ Вернулась: сегодня — библионочь, до 24:00 (выгонят, конечно, пораньше). Была на вечерней кормёжке. Был ли там «Персонаж»? Был какой-то пропитой, лопоухий дедок, причём именно этого я уже видела, и не раз. Имелся в виду, конечно, «Персонаж». Это всё, что я могу сказать.
Думаю, что это — вообще фантом. А если вдруг нет — то, что он делал все эти годы (хотя бы 15 лет) и всё это время, пока я таскаюсь по ночам пешком, и конца этому не видно, разве что — столь же погано, как здесь ВСЁ, помирать среди тухлых кузин и тёть? Сладко спал и хорошо кушал. Но никакого Петербурга из этого не следует на дух, равно как и никаких ваших хороших, которые мне нах не нужны. Среди вашего стада (по алгоритму цивилизованности и хорошести) со скуки я подохну и сама. Родина-уродина-гадина. Это всё, что я могу сказать к вашему дутому семидесятилетию, к которому вы отношения не имеете вообще никакого. На подходе сюда ждала гнойная парочка. Это всё, чем вы умеете заниматься и увлекаться. Полное вырождение и затхлая, тупая ваша хорошесть, среди которой всё ПРАВИЛЬНО, и НИЧЕГО живого. Вырожденческие остатки творческого начала — вот в таком измывательстве над другими, которые вам не сразу дадут сдачи и не сразу вас перестреляют. Тотальная безмозглость. Какое мне дело до ЭТОЙ страны! (Равно как и до всех других в ЭТОМ вашем мире, с которым ВСЁ ясно.) С наступающим праздничком, правда, ума не приложу, с каким»»».
Что тут ещё сказать? Вспомнить, что эта страна (и КАК грязно) убила моих родителей, когда у меня были написаны три письма в президентскую администрацию? Как провернула мозгобство, что мама – ещё жива и придёт? Как конопатили мозги сейчас, когда уже очевидно, что тут ВСЕ мозги взломаны, как компьютеры, и даже у тебя самой в них — не так много ДЕЙСТВИТЕЛЬНО своего? Всё, что сейчас было устроено с этой дутой «любовью» (вообще не известно, к кому и с какой стати) среди этих бесчисленных неприятных, к тому же, двойников? Что ВСЁ здесь ложь, и что она, ЭТА страна потакает и покровительствует грязному животному «Ежовскому» в его море НЕСКАЗАННО грязной лжи? ОЧЕНЬ многое ещё? Например, то, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО здешняя криминальная среда уже, оказывается вообще ничем не хуже «интеллигентной» и «интеллектуальной», и обо ВСЁМ вспоминается за последние 1,5 десятка лет одна дрянь и грязь? Какая это родина? — это — пропитая и проданная-перепроданная бордельная сводня. У всех тут, кажется, есть какие-то двойники, — чёрт ногу сломит, — и так-то, НИЧЕГО настоящего, — и эта «родина» тоже погрязла уже в своих двойниках, масках и фальсификациях собственного образа, где любимая МЁРТВАЯ маска — прежней страны, уже и так-то гибнувшей!.. НЕТ НИКАКОЙ РОДИНЫ.
Как у меня горло перехватывало 10 лет назад, когда всё уже было запредельно плохо и грязно, но, ещё при маме с папой, у меня горло перехватывало в день празднования 60-летия Победы!.. Не исключено, что тогда-то и было заключено какое-нибудь пари, что пойдёт 10 лет, и от её любви к родине, патриотизма и трепетного воспоминания Победы не останется и следа. Пари выиграно, причём ВАШИМИ руками, старательно, методично и планомерно. Мне не оставлено шансов на другой взгляд на вещи.
Теперь воспоминание о той Победе среди ЭТОГО мира и его алгоритмов, установок — оскорбление памяти ТОЙ Победы.
(Хочу ещё напомнить одну мелочь. Похоже, что мои вчерашние и недавние нервные выходки в интернете очень шокировали этих «детей природы». Небось, понаделали выводов, с их точки зрения, «что же я такое». Хочу напомнить, с чего я начала предыдущий разговор о том, что «ничего я не нахваталась на улице, — улице это слабо», 10.04.2015. Начала я тогда с того, что «нет, это — именно Петербургский университет, филологическое образование как таковое (непосвящённые этого не понимают), и много чего в таком духе». Действительно, посвящённость и некоторая «свобода» филологов, особенно не педагогов — сродни тому же у врачей, профессиональных художников, профессиональных актёров. Это — не просто большая посвящённость во многие стороны жизни, но именно — полученная в ходе СИСТЕМНОГО образования. И это не только даёт какие-то знания, нужные или не нужные, но МЕНЯЕТ МЫШЛЕНИЕ. Так что, «такие же» вещи в перечисленных кругах — это часто нечто иное, нежели у «детей природы». Но они этого не поймут. Для них и интеллигентность — это «спасибо, пожалуйста», ножик сюда, салфеточку туда… А дело-то СОВЕРШЕННО в другом. И кстати, бывали, конечно, и горе-«интеллигены», и люди из народа, которые безо всякого образования, благодаря природному уму и жизненному опыту, обретали ПОДЛИННУЮ интеллигентность, ту, что в голове, а не в салфеточках и не в «вежливости», — но теперь этого почти уже не бывает… Как вырождается и почти всё, кроме экстерьера как такового.)
Всё, в общем-то, на сегодня. /18:21/
(Сегодня, от начала даты и до времени ухода включительно:
слов – 753,
знаков без пробелов – 4 149,
знаков с пробелами – 4 978.)
...