Елена Грозовская, "Все ее мужчины", роман. Москва, изд-во "Художественная литература", 2015
Предыдущая часть: http://www.stihi.ru/2017/01/06/2391
Лунный свет.
"8 января 1920 г. Утро между Оршей и Минском.
Mы путешествуем с Даном вместе, в одном купе. Мы – неразлучные спутники. Бог знает, что думают о наших отношениях пассажиры вагона 1-го класса, но Дан заметил сегодня между делом за завтраком, что нужно быть выше мещанских сплетен.
Мужчины! Легко им говорить… Вчера в вагоне-ресторане некий господин с офицерским гладким пробором и тонкими усиками, поцеловав мою руку, заметил Дану, что “его спутница – роскошная женщина и дикая кошка”. И это в моем присутствии, словно меня и рядом не было. Офицерский пробор вступил в критический возраст, не совместимый с супружеской верностью. Вероятно поэтому сейчас путешествует без жены и детей, а с молодой, глупенькой горничной и старым, видавшим виды, чемоданом. Меня смешит его походка: ходил, как боевой петух, выкидывая ноги и клюя носом.
Впрочем, мужчины относятся ко мне распрекрасно. Все они, молодые и старые, смотрят с восхищенной нежностью, кланяются, оборачиваются вслед и одобрительно кивают Дану.
Я стараюсь тщательно продумывать туалет, не надевать ничего открытого даже вечером, но Дан так подобрал мой гардероб, что порой я ничего не могу поделать. Конечно, все вещи в его духе – в меру консервативны, модны и, вероятно, очень дороги. К ужину я выбрала бархатную, просторную блузу горчичного цвета. Затянула шелковые шнуры на шее как можно выше, но руки до середины локтя остались обнажены в широких рукавах-буфах. Надела коротенькие гипюровые перчатки и все равно, пьяный, седой офицерский пробор поцеловал руку выше края перчатки липкими губами. Пришлось извиниться перед Даном и пойти в купе – надеть шелковые перчатки до локтя.
Перед выходом посмотрела в зеркало: лицо бледное, глаза сверкают. Действительно, появилось что-то хищное в повороте головы и ленивой грации – не то кошачье, не то змеиное. Черная блестящая юбка плотно обтягивает живот и бедра, спускается широкими складками к туфелькам из черного бархата. Я не аристократка и не крестьянка. Я – Ева… Я снова почувствовала себя обнаженной, беззащитной, поднесла руку в перчатке к лицу – какая же я бледная.
Вернулась в ресторан. Вагон качнуло, когда подошла к столику, и меня бросило к Дану. Где-то разбился бокал, охнула пожилая дама. Дан успел подставить руку, но я все же уткнулась носом и губами в его шею, и пышные складки юбки обволокли его ноги. Отпрянула:
– Простите, Даниэль Карлович… Я такая неловкая…
– Пустяки, Дарья Петровна…
Он взял меня за руку и помог сесть в бархатное кресло. Лицо, как всегда, по-мужски непроницаемое, гладко бритое, голубоватое на щеках и подбородке. Как всегда, безукоризненно одет и очень почтителен. Скользнул взглядом по длинным перчаткам.
Я оглянулась на соседние столики. Все гладкие проборы, страусиные эгреты и плеризы смотрели на меня. И Дан смотрел. В глазах – лунный свет, крепко въевшаяся тоска и зов плоти.
Поезд вновь качнуло. На этот раз не удержалась на ногах молодая дама у двери, и это на несколько секунд отвлекло проборы от разглядывания моей персоны.
Я опустила глаза в тарелку. Через минуту набралась храбрости и дерзко подняла бровь:
– Мы говорили о том, что литературные образы… книжные тени, могут заменить в общении реальных людей… Вы и правда, так считаете, Даниэль Карлович?
– Конечно, в книгах все более реально, чем в жизни.
– Но книги – это выдумка, игра фантазии автора.
– Не игра фантазии, а игра разума автора. Хорошего автора, разумеется, и полезного. Я бы не стал обобщать, Дарья Петровна. Книги – это проводник разума, квинтэссенция мысли многих, и задача автора во многом сводится к тому, чтобы обобщить весь разрозненный новый материал и сделать его понятным для читателя.
– Прекрасно, но если учесть, что 90% населения империи не умеют читать и писать, то книги – это всего лишь утешение на ночь для богатых.
– При помощи единственной книги можно научить и читать, и писать 90% населения империи. Это “Букварь”… Представьте, одна единственная книжка может перевернуть весь мир и это реально, позвольте заметить.
– Вы верите, что образование в Российской империи может быть всеобщим, а не сословным?
– Конечно, это дело времени…
На всех столиках к нашей беседе прислушивались так, словно разговор касался их лично. К концу вечера всеобщее внимание так меня измучило, и на этот раз, я взглянула на Дана с въевшейся тоской. Он ответил взглядом сочувственным, полным нежности и... лунного света.
Кажется, Дан понял мои чувства. Он ничего не говорит, но после ужина в купе сел напротив на диване и протянул мне ладонь:
– Позвольте руку, Дарья Петровна…
Я стянула перчатку и протянула, совсем забыв, что так обычно, подают руку для поцелуя. Поэтому вздрогнула от неожиданности, когда Дан коснулся моего запястья губами и взглянул на меня:
– Дарья Петровна, не мучайтесь… Не думайте о том, что было в прошлом, думайте о том, что может быть в будущем.
Он не выпустил моих пальцев, а я не отнимала. Было приятно чувствовать его тепло в ладони и мужскую силу от покатых плеч напротив. Дан снова поцеловал руку. Он перевернул запястье и прикоснулся губами к ладони… чуть выше и более настойчиво. Моя рука в широком рукаве обнажилась до локтя, и обжигающее дыхание на сгибе оставило влажный и прохладный след. Дан стоял на одном колене передо мной. Темные волнистые волосы были так близко, что я вдыхала их запах и тонкий аромат мыла от гладко выбритых щек.
В дверь купе громко постучали. Я так испугалась, что от неожиданности рывком дернула руку и… ударила Дана по носу. Дан вскочил, прижал платок к лицу и запрокинул голову. Я с ужасом наблюдала, как тонкий батист пропитывается алым цветом. В купе просунул голову проводник в серой форме и произнес, что Оршу мы покидаем после пятичасового стояния через полчаса, и даст бог, до Минска проследуем без остановок. Дан кивнул и открыл дверь в уборную. В кране зажурчала вода.
Я бросилась вслед за ним:
– Даниэль Карлович… ради бога, я… случайно… Мне так жаль!
Он что-то простонал в ответ. Ясно послышалось: “Иди-оот… ммм…” и далее, кажется, какое-то грубое слово на польском.
– В конце концов… моей вины тут нет... Вы сами виноваты! И напугали меня! Вот, даже руки трясутся… Сейчас же извинитесь!
Дан выпрямился и удивленно на меня посмотрел. В следующую секунду стены купе затряслись от громогласного хохота.
– Вы еще и смеетесь надо мной! Да вы… вы… – слова застряли в горле, потому что Дан встал передо мной, и в черных глазах переливались веселые искорки и незнакомый лунный свет.
– Дарья Петровна, – веско сказал лунный свет, – я ухожу играть в карты в соседнее купе. Баронесса попросила составить пару в винт, им не хватает игрока. Вы, пожалуйста, укладывайтесь спать. Сегодня был беспокойный день, постарайтесь отдохнуть.
– Даниэль Карлович… вы надолго? – я повисла на его руке, – мне страшно одной…
Он мягко убрал руку, и я увидела лунный свет совсем рядом. К моему удивлению, он не был холодным, наооборот, горячим, даже очень. Насмешливые искорки пропали совсем:
– Дарья Петровна… – голос тихий, с хрипотцой, – …не бойтесь. Я за стеной… Вернусь часа через три… Ложитесь.
Он ушел. Я заперлась в уборной, тщательно привела себя в порядок, повесила на крючок стеганый пеньюар с песцовой опушкой, выключила электричество и улеглась спать. Но сон не шел, поезд качался в лунной безоблачной ночи. Я вышла из спальни и, прихватив подушку и плед, улеглась на диванчике в гостиной. Посмотрела на маленькие ручные часики – четыре часа ночи, Дана нет. Только подумала, дверь открылась, и он вошел, впуская столб белого электрического света. Мягко закрыл и запер купе, вынул из саквояжа пижаму и пошел в уборную. Вернулся минут через десять. От него пахло мылом и зубным порошком. Дан лег на диван напротив. Мне было видно его лицо и темные волосы на белой подушке. Сквозь ресницы я увидела, что Дан смотрит на меня. Шелестяще тихо прозвучало: “Покойной ночи, Дарья Петровна”. Он положил руку под голову, закрыл глаза, и через минуту я услышала его мерное и спокойное дыхание.
Некоторое время я прислушивалась к нему, а вскоре заснула сама.
Продолжение:
6 января 2017