(Предыдущий фрагмент "4. Любовнику честь с юности вверять",
том "Генриетта", роман "Миледи и все, все, все"
http://www.stihi.ru/2017/01/11/8019)
...У юной Генриетты все семь роз
(по дням недели) дали цвет обильный.
Она, отдавшись чуду быть любимой,
откликнулась незримо, но всерьёз...
…Для девочки и после десяти,
и в зрелые пятнадцать вровень с троном
мир выглядел враждебным и огромным.
Найти себя и счастье обрести
сумела Генриетта лишь с д’Эгмоном.
Не ведала, что вскорь на гроб кресты
придётся ей для друга слать со стоном.
Опасно долго друг был рядом с троном.
Для девы, чей дух страсти не остыл,
уход д’Эгмона тяжким стал уроном,
навек сковав пыл чувством похоронным.
Жизнь девы превратилась в некий дрейф,
едва лишь канул, как отживший нерв,
возлюбленный её и гений в Лету.
Бессилие нашло на Генриетту,
в ней вытеснив отчаянье и гнев.
Арман во всём казался гениальным:
лис тонкой дипломатии и лев
любых баталий, вплоть до генеральной…
«…Ещё мне дьявол в душу не проник,
но я себя теряю в гуманизме.
Душа моя – ледник, а не парник
для новых светлых чувств во имя жизни.
Давно я не смеялась, дух поник –
в нём места нет давно для дум капризных.
Бежать от титулованных ханыг
давно мне нужно было: верный признак
опасности – круг мышеловок. Мышь в них,
точнее я, загнётся в пессимизме
на радость ряду кошек подсадных.
Слетелись к дому беды: к окнам их
подводит Зло под флагами отчизны.
Зачем была дана любовь на миг,
с которой я могла б пройти по жизни?!
Жизнь тешила бы нас, не убоись мы
сбежать от всех на жизненный простор», –
усталость Генриетты от пустой
гнетущей суеты была безмерна.
Среди её мучителей… не зверь, но…
душевный голод значился, пусть стол
ломился от еды, а не от скверны.
Что жизнь у Генриетты не вольней,
чем в клетке у пичужек, это ясно
самой ей, к судьбам птичек безучастной:
«…Мне будущее видится в войне,
пусть для врагов моих и незаметной.
Меня едва ли сделает бессмертной
надежда на ковчег с толпой несметной.
Я смертна. Торопясь любить вдвойне,
смогу ли я идти с двойной оглядкой»? –
всегда найдутся страхи в глубине
сомнений женских, в действиях украдкой».
На мысли Генриетты день за днём
накладывался мрак непониманья:
зачем ей лезть в ковчег с разбитым дном –
топить себя с толпою аномально?!
Счастливого в Судьбе финала нет,
когда в него не верится усердно…
…В судьбе своей ища курс несусветный,
принцесса полагалась на лорнет
и навык в астрологии предметный.
«…Продлит ли жизнь мне мой парад планет?
Господь не всполошится из-за смертной.
Поскольку для меня престолов нет,
самой попасть мне впору на лафет.
Подходит ли ко мне Смерть? Не заметно.
Но Смертью бит червовый мой валет.
Отныне мне жить сделалось во вред.
Зачем жить без любви, пусть и безбедно!
Привязанность душ к жизни – право, блеф.
Меня не сможет внятно и корректно
в обратном убедить орава стерв», –
терзалась Генриетта вслух конкретно.
В один сплошной и оголённый нерв
враз обратился двор принцессы «вредной».
Непослушанье «стерв» – удар «стилетный».
Однако, двор принцессы – не риелтор,
чтоб заносить овце упрямой шлейф,
ища ей на том свете новый хлев.
Назвав подружек худшими из стерв
за то, что не пускали Генриетту,
принцесса на погост рвалась из стен.
Подруги еле сдерживали эту
затею: рано мол, по всем приметам,
свой дух нам выколачивать из тел,
ход жизни зря хандрой, мол, оклеветан…
…Судьба горька жестокостью частей…
От каждой получая по «привету»,
принцесса вникла: невезучесть – ей!
От жизни отдаляли Генриетту,
как если бы распяли на кресте,
иль всё сломали, сделав бесхребетной.
Ей наложеньем на себя кистей
свести мечталось счёты с жизнью тщетной.
Любимого не стало. Мрак густел,
мир стал вокруг казаться беспросветным.
Великолепье кожи, мышц, костей
зарыли, ибо бог её был смертным.
Под страхом ожиданья злых вестей
ей сделаться хотелось неприметной
и гнать всех домочадцев и гостей.
А те её сочли индифферентной.
Натура Генриетты – не кисель,
но горе душу сделало инертной.
Невзгод лавина, или сплетен сель –
бывает неприятностей несметно,
но драма перевешивает все.
Оплакивая милого посмертно,
принцесса дней на пять слегла в постель,
но после захандрила без вестей.
Тревожно с ними, а без них – дремотно…
…Иметь бретёров бесноватых модно
в числе телохранителей не зря…
…Бутвиль – дружок убитого д’Эгмона –
был вызван Генриеттой несмотря
на то, что доктора неугомонно
вокруг неё крутились уж с утра.
Принцесса всех послала поимённо
(мол, шли бы курсом клизмы докторА)
и повод для того нашла резонный,
когда Бутвиль вбежал к ней, полусонной.
– …Принцесса, не убейте красотой!
От вашей красоты все занедужим!
Ну, до чего же вы милы собой!
И бледность вам к лицу. Бывает хуже.
Украсите собой любой собор.
– Бутвиль, вы в комплиментах неуклюжи.
– А я – не мадригальный крохобор,
а ваш телохранитель. Щелкопёр
давно лишь околачивал бы груши.
Скажите мне, из-за чего сыр-бор?
Я вызван срочно, а зачем, не в курсе.
– Бутвиль, без новостей вы до сих пор?!
Я в трауре. И не в моём вы вкусе.
– Позвольте мне поправить вам капор.
– Оставьте эти ваши муси-пуси!
– Держу, поскольку я не щелкопёр,
свой перст у ситуации на пульсе
и мчался к вам сейчас во весь опор.
– Вы – соня иль по девкам гастролёр?
Так медленно лишь ползают на пузе!
– Хоть час у вас украв, я – просто вор.
Принцесса! Я в разведке – не обуза!
На след напал я там, где граф Рошфор
отметился без шороха и хруста.
В круг слуг Армана внёс Рошфор раздор.
Запуган был лакей, но голос труса
деньгами я купил. Сплошной разор!
На ухо мне слуга поведал грустно:
хозяина в живых и в здравых чувствах
в ту ночь последний видел де Рошфор.
Но можно ль верить слугам, если чушь их
не каждый раз сойдёт за разговор,
напоминая кваканье лягушек!
– Меня хотите взять вы на измор?
Да граф – головорез из самых ушлых!
Чего же ждём мы?! Графа на ковёр!
Вам мало от меня приказов устных?
– Но это ведь не кто-то, а Рошфор!
– Да будь он хоть любимым педерастом
английского монарха! Мне плевать!
Поймать и допросить его с пристрастьем!
– Он может оказаться непричастным.
– Под пытками не сможет он соврать!
Как будто тут у нас под носом гладь
парижской добродетели! Всё вздорно!
Арман убит! Кому-то в том зазорно
признаться честно. Пусть ответит граф.
– Нет вашему высочеству резона
так дико волноваться. Я не прав.
Мне ваша импонирует решимость.
Я этак вас испытывал на вшивость.
За риск не презирая и за пыл,
Рошфора заманил я и споил.
Снотворное в вино. Так получилось,
что крепко граф уснул. Я предварил
его допрос препровожденьем дальним
в один надёжный дом с подвалом тайным.
Прелатского пса там и разбужу,
где пленник не устроит нам бузу.
Сопротивленье стало бы летальным…
– Мерси, что не ошиблась в вас фатально,
проби'руя глаз ваших бирюзу.
– Да за Армана я элементарно
и сам, кого хотите, загрызу!..
. . .
…Увязнув в ситуации, как в луже,
подняв курс выживанья до наук,
был страхами мозг графа перегружен.
Рошфор за жизнь цеплялся, что паук:
– …Бутвиль, вы предо мной во всеоружье,
а я привязан к стулу. Мне каюк?
– Я зол на вас, Рошфор! Но не дерусь же!
А то б уже убил до сроков мук!
Пока ещё вы граф, а не говнюк,
признайтесь нам, Рошфор, иль будет хуже,
зачем убит д’Эгмон?! – Умру от чуши.
– Умрёте вы, как большинство гадюк!
– Бутвиль! Что за дела! Чей мозг опух,
чтоб тут меня держать?! Куда уж хуже!
– Рошфор, пред вами та, чей лучший друг
заколот вами в собственном саду же.
Колитесь, иль отправлю прямо в ад!
– Скорблю, что жизнь ему не обновят.
Ко мне что за претензии, не знаю!
Нисколько я ни в чём не виноват!
– Уверены, что я на ваш нимб лаю?
Уловки ваши вас не обелят.
– Ох, вечно я во что-то сам влипаю.
Ла Рош-Гюйон имел особый блат.
Таких ребят не режут, как цыплят.
Чем этакому гадить всяко парню,
скорей уж сам себя я закопаю!
Как мог его убить я! Наш прелат
вернул в Париж д’Эгмона на контракт,
тем самым отменив его опалу.
А я служу прелату. Этот факт
никак вы не оспорите на пару.
Влиятельному внутренне и вне,
мне ваш наезд, Бутвиль, по барабану!
Хотите вскрыть меня?! Взять на вине?!
Но вам не приравнять меня к рапану.
Вот так, Бутвиль. Я – с жертвой наравне.
Попался зря принцессе на допрос я.
До злобы в её адрес не дорос я…
У вашего высочества ко мне
какие есть ещё о том вопросы?
– Ещё недавно были на коне,
а нынче, граф, вас Рок в подвал забросил,
откуда выход есть, а может, нет.
Никто о вас не будет, граф, жалеть.
Ведь даже не узнают ваши парни,
куда и почему вы вдруг пропали.
Неужто вам не встать вновь с ними в ряд?!
Что ж вы молчите, как дегенерат?!
Лицо у вас не бледно, а багряно.
Страх потеряли – выдам дубликат!
Для вас любая ваша просьба – рана.
Вас домыслы мои изобличат.
Не стройте из себя сейчас барана!
Вы выбрали, подобно кобре, сад,
чтоб жалить безнаказанно и рьяно
доверившегося в ночи Армана!
Не станете, надеюсь, отрицать
с ужимками Пьеро из балагана,
что после смерти бедного Армана,
на следующий день, что нас и злит,
лакея запугали вы кошмарно,
чтоб тот не рассказал про ваш визит
в ту ночь к д’Эгмону. – Это так. Что ж, рано
иль поздно бы всплыло… Но разве странно,
что смерть д’Эгмона не на мне висит?!
Трагически с погибелью Армана
совпал той ночью мой к нему визит.
Меня ведь даже совесть не казнит!
Не дрался на дуэлях я аж с мая,
поэтому душа и не саднит.
– Вы с некоторых пор за мирный быт,
а шпага – недотрога да и только?
Острили языком лишь, тараторка?!
И сад безлюдный вам не подфартил?
– Армана только пальцем – честно! – торкал.
И в сторону клинок свой отводил.
– Рошфор! Упрямство ваше – безнадёга,
поскольку нет за вами правоты!
Упорствовать осталось вам недолго.
Взамен еды вас ждёт сейчас карболка.
Без пыток, но без пищи и воды,
мы вас оставим тут на милость Бога,
чтоб лишь слова правдивые одни
нам выдали вы через двое суток.
Быть может, метод наш для вас и жуток,
но сами виноваты вы, Рошфор.
Упорство ваше – вам же приговор.
Увидим мы, насколько слаб и хвор
предстанет несговорчивый упрямец.
А тут ещё и крысы дерзко танец
исполнят перед вами свой во тьме.
Короче, на войне как на войне.
Вы или крысы – кто-то первый дрогнет…
Представьте, что ни капли тут, ни крох нет.
Сей стол и подобает наглецу.
Я верю, что молчанье вам к лицу,
когда от обезвоживанья сохнет
язык ваш и твердеют камнем сопли.
Но даже я, злодейка, закричу,
когда десятки крыс, иль даже сотни,
сбегутся вас глодать: ешь, не хочу!
– Куда же вы уходите?! Постойте!
Я правду вам сказал! Я не молчу!
– Бутвиль, пойдёмте! В этом идиоте
растёт желанье пить свою мочу…
(продолжение в http://www.stihi.ru/2017/01/20/4159)