(Предыдущий фрагмент "5. Месть за любимого",
том "Генриетта", роман "Миледи и все, все, все"
http://www.stihi.ru/2017/01/14/7234)
…Кто друг простых, а кто-то – импозантных.
Среди безродных и особо знатных
к Истории кто глух, кто бодро нем.
Касаясь щепетильных и всеядных,
сбегающих, иль жадных до проблем,
для сцены ярких, в закулисье внятных,
разумных, иль чихающих на тлен,
История злопамятна. Взамен
откроет мир натур незаурядных.
Натура Генриетты – феномен?..
…В Истории от вех не откреститься.
Да, пятна есть досадной белизны.
Смотреть во все глаза, иль сквозь ресницы
нет смысла. Хоть до споров и резни…
…Глаза с портретов. Черепов глазницы…
Героев биографии резвы
настолько, что способны мне присниться.
В привычном ожидании гостинца
от Прошлого, с котором визави,
ну, можно ль Генриеттой не прельститься?!
Моих с ней не заметили уз вы?..
…Всё детство шла сквозь дебри нелюбви.
Мечталось ей уйти от дебрей птицей,
а надо обрастать в стране людьми
и быть земною женщиной все дни…
…Всегда симпатизируя французам
(хотя в раздорах мыкал горе Двор),
разгонимся-ка в прошлое и юзом
парижский облюбуем коридор.
Безбашенность чью-либо как обузу
(с альковом перепутать мог притвор)
не примем за мыслительную узость.
Гвардейцу (что к тому же и бретёр)
наивно выставлять кураж в укор.
Бутвиль плевал на недругов в упор.
Нелепо храбреца ругать за трусость,
не свойственную с отроческих пор.
Развил собачью преданность – за труд кость
он клал на золотой себе прибор.
Принцессы ради, выказав ей чуткость,
Бутвиль и чёрта к стенке бы припёр!
Бутвилю не пенял никто на робость.
На лесть душа в нём вовсе не велась.
Язык гвардейца часто был заборист,
но с девой он – галантный ловелас:
– …У вашего высочества напорист
и бюст, и вообще… весь лик анфас.
– Бутвиль, к вам просто так не брошусь, то есть
известно, в чём ценю я вашу стойкость,
скомандовав «атак» вам, или «фас»!
Вы сразу откликались, не кривясь.
– У вашего высочества жестокость
легла на душу. Именно на вас.
Как девушке пошла б вам больше кротость.
– Бутвиль, упрёки ваши – явно фарс,
а фарс не входит в первоочерёдность.
Каких ещё от вас ждать дел и фраз?!
Какие не давали бы мне клятвы
порадовать меня, вновь всякий раз
являетесь, Бутвиль, не окрылять вы,
а слёзы выжимать из женских глаз!
– Желаний откровенно диковатых
от вашего высочества я жду
уже без удивленья. – Не в кровать их
тащу я, а в подвал. И тайну чту.
Оплачивая ваши все затраты,
издержки сверхсекретности затей,
я сутки предвкушаю результаты
на уровне хотя бы новостей.
И жду я, как садовника ждут ветви,
не видя, топоров, ножей и вил,
когда меня придёте пожалеть вы
отчётом дознавателей, Бутвиль!
Отнюдь не из занудства привереды
я спрашиваю: как там этот гад!..
Ленивым дознавателям приветы
мои вы передали? Им начхать?! –
бессонница на лике Генриетты
оставила глубокую печать. –
Рошфору бы сказать: такой клиент ты,
что Смерть тебя готова подождать!
Устала от вранья. И мне любое
враньё Рошфора в горле поперёк!
Да как же не бояться телу боли,
переживая тысячный пинок?!
У графа кровь, иль знамя голубое?
Бутвиль, как там Рошфор? Всё одинок
в желании свистеть, как ветер в поле?
Упёртый тип! А будет лишь типок!
– Нет, вашему высочеству тупое
орудие для мести, видит Бог,
не дам я! Трудный выпал нам денёк.
Не мстительность отнюдь вас кормит, поит
и… красит вас от темени до ног.
– Допрос сам по себе – для пыток повод.
Других у нас к Рошфору нет дорог.
Палач всё из него вплоть до зубов рвёт?
Бутвиль, взывает к мести лишь любовь! Вот,
с чем жить, собрав права на месть до крох!
– Копилка ваших прав на месть не повод,
чтоб вам из них слоёный печь пирог.
У вашего высочества дух – овод,
но узы с гибким разумом сберёг.
Мой чуткий нос – всего лишь нос. Не хобот.
Я стану лишь по вашей просьбе строг
к тому, на ком вам зло срывать не внове.
Сон чтили как ночной, так и дневной вы,
а ныне все осунулись в конец.
Вы вся в отца! Он был и жнец, и чтец…
– Отец чуть не дожил до паранойи,
сочтя, что перед Богом он – истец.
Мол, Бог дал мало власти над страною,
подсунув вместо золота свинец, –
принцесса усмехнулась. – Не дрянное
наследие во мне как связь сердец
сидит и ведь проклюнется – птенец.
Воздушное, земное, водяное
и огненное свойство, наконец –
всё олицетворял собой отец.
Всем этим откажусь быть наотрез,
пока летаю чем-то вроде моли.
Я вспомнила Марго вдруг и де Моля.
Мне выпал, как Марго, не меньший стресс.
Герой ли погубитель был, дерьмо ли –
живу я местью в память о д’Эгмоне…
К Рошфору не упал мой интерес.
Проходит третий день. Неугомонный
упрямец захотел ли пить и есть?
Иль сил не потерял для антиномий?
Бутвиль! Как там Рошфор? Здоровье? Честь?
– Для вашего высочества мне есть
что нового поведать о д’Эгмоне.
– Рошфор сознался? – Не в убийстве, нет.
– Как?! Он пришёл в восторг от церемоний,
что дал ему подвальный кабинет?!
Но с крысами-то не был он в разлуке?!
Как выжил он, убийца-интриган?!
От крыс – смерть даже хищнице мяуке!
– Не то чтоб оказался я баран…
Мы поспешили с выводами – буки.
Чтоб взять убийц, я лез из кожи – рьян!
Мне жаль Рошфора. С крысами от скуки
сперва он подружился даже… – Дрянь!
– Сломался граф от мук на третьи сутки,
поскольку испугался смерти жуткой,
зато к убийству не причастен впрямь.
Недаром ведь два дня он был упрям.
Держался граф достойно, угрожал нам,
тем паче, что виниться не в чем. Факт.
Но некоторых тайн не удержал он
с таким чередованьем адских вахт.
В ту встречу, не стараясь быть надменным,
как гость старался граф быть незаметным,
с намерением смыться поживей.
В ту ночь был разговор у них конкретным
и не о местном саде и жилье.
– Но встреча ведь случайна их? – Да где там!
Был просто д’Эгмон двойным агентом,
служа в глубокой тайне Ришелье
и шляясь в алом шёлковом белье.
Я думал, друг мой свят зимой и летом,
а он тайком летал на помеле.
– Нельзя же так о друге беззаветном!
Корабль его несло попутным ветром,
фарватер корабля не обмелел.
– Доверенным лицом став де Субиза,
при этом всё – от плана до каприза –
сливал он кардиналу прямиком,
иль через де Рошфора за углом.
Публично не наглел нигде, как крыса.
Короче, мельтешил особняком.
Нисколько непохожий на смутьяна,
разведчик вдаль и под нос смотрит рьяно…
Неприхотливость в нём была видна.
Он чужд пирам был типа Валтасара
и суп мог есть из общего ведра.
Ему не импонировала свара.
Он шествовал походкой от бедра
и мог маскироваться под клошара,
но чаще в свите принца обитал.
В процессе тайном не было кошмара,
пока к Арману не пришла беда…
– Уж если после тёмного пятна
Рошфора не берёт наотмашь кара,
так, стало быть, Рошфор – не аспид, да?
Есть алиби, иль нет, я не вникала.
– В ту ночь, чего для алиби нимало,
Рошфор, который скрытен был всегда,
пришёл с заданьем новым кардинала.
Поведал устно и не наседал.
Не требовал ночлег и одеяло…
Из тридцати возможных он не дал
Арману сам ни одного динара…
– Ваш чёрный юмор – очень плоский дар…
– Путь отступной, конечно же, отрезал,
однако комплименты раскидал.
Рошфор – не провокатор. Не агрессор.
Обычная беседа. Не скандал.
Короче, знаю я, что и когда.
О чём? Ну, я, в конце концов, не цензор.
И так понятно, речь про Ла-Рошель…
А вы не столь расстроены, принцесса,
как я мог ожидать от вас, ма шер.
– По-вашему, храня секрет процесса,
граф дома бел был, а вне дома – сер?
– Тут главное, что он – ас тайных сфер!
– Пусть я и не могу сказать цинично,
что рада знать, какой Арман двуличный,
но, по большому счёту, наш д’Эгмон
отнюдь не виноват пред королём:
ни в стане ларошельском, ни в столичном.
С осиновым колом не погребён.
Короче, Ла Рош-Гюйон публично
порочащим ничем не заклеймён,
нимб зазывал себе на кудри рьяно.
Пусть срок ему Судьба не удлиняла,
позиция его пусть мудрена, но –
для плаванья большому кораблю!
Работая тайком на кардинала,
тем самым он служил и королю.
Мятежником Арман был, вроде, вялым.
Поэтому Луи не предавал он.
Для нас, короче, он – не чёрт в раю.
Постскриптум утешеньем предварю:
двойных агентов может быть навалом,
но наш Арман был лучшим до сих пор –
таким он и останется! Арманом!
– Я сам навеки стал Арманоманом.
Возглавим же хвалебный общий хор
в честь службы, как её мы понимаем!
По службе я на всё, что проще, скор:
в предательстве ни бе, ни ме, ни мяу.
– Бедняга наш д’Эгмон! Как без него
смогу я дальше жить, не представляю!
Какой он был любовник огневой!
– Любой купец не может без товару…
– Товарный вид при мне. Полна? Худа?
– Арман за вас полез бы в драку, да?
И мог на вас бы тратить часть бюджета.
И лишний туз достал бы из манжета…
– Рошфора отпустили? – А куда
прикажете девать его?! Он – жертва.
Пусть наша информация скудна
о подвигах Рошфора, было б тщетно
внушать прелату, что граф – мэтр бузы,
а как по делу – мыльный он пузырь.
Мол, что о нём жалеть! Такой едва ли
вам годен. Скормлен крысам, мол, в подвале…
– Над графом завершится опыт вами?
– Нет, графа отпустил я – в добрый путь!
– А он вам не грозил, что огребут
за всё, мол, похитители по полной?
– Он знает: если что, его прибью!
В публичной чести видит он опору.
Зачем же нас закладывать! Не в пору!
Оглаской подложить себе свинью?!
Не принято такое в волчьей стае.
Пред шефом репутацию свою
Рошфор компрометировать не станет!
Пленение хранить он будет в тайне,
нам не навяжет на свой вкус войну…
(продолжение в http://www.stihi.ru/2017/01/22/8457)