Здесь старые деревья – сосны и дубы,
Серо-зелёные лишайники и мхи,
Земля, не знавшая лопаты, и цветы,
Что сами по себе растут и гибнут. Здесь
Порхают птицы и резвятся белки, и
Блуждают ручейки, и листья ветерки
Шевелят, аромат смолистый развевая,
Приправленный черникой бледно-голубой;
Отрадно приходить сюда, в лесную глушь, -
В нетронутый людьми природы уголок,
Где мысль уносится в туманные века,
К доисторическим простым свободным дням.
Свобода! – нет, ты не красавица младая,
Какой тебя иной поэт изображает:
С копной волос, спадающих из-под венца,
Который водружает римский господин,
Даруя вольницу наложнице своей.
Нет, - ты вооружённый до зубов боец,
С мечом в одной руке и со щитом в другой,
Лицо твоё красивое испещрено
Следами битв былых; энергии полна,
Ты рвёшься в бой, той силой, что тебе дана,
Вдохновлена – и молниями ударяешь:
Никто не остановит небом данной жизни.
Власть злая вырыла темницу для тебя
И оружейники её сковали цепи;
Тираны верят, что ты связана надёжно,
Но нет: дрожат оковы, рушится тюрьма,
Освобождаемая сила велика,
Как разыгравшийся огонь пожара;
К народам обращаешь ты призывный клич,
Они бунтуют, угнетатель удирает.
Свобода, ты не человечества творенье:
Вы близнецы - в благословенных диких кущах,
Когда не много было на земле людей,
Ты вместе с ними звёзды созерцала,
Тростник естественным мелодиям учила,
И рядом с ними в девственных глухих лесах
С единственным врагом их – хищными зверями, -
Пантерой, волком, - билась; с ними разрывала
Покров земли на склоне гор, дождём омытых.
А что до тирании, так она – твой враг,
Хотя представлена подобием святоши,
Непререкаемого старика седого, -
Но ты её постарше; и когда встречает
Тиран взгляд непреклонный мудрых глаз твоих,
Дрожит в своих златых чертогах узурпатор.
Сильнее станешь ты с теченьем лет,
А он с годами немощь обретёт;
Но будет вить силки, пойдёт на хитрость,
Чтобы тебя, беспечную, поймать.
Хлопками вялых рук своих бандитов
Направит из засады на тебя.
Под маской добродетели следить
Его шпионы будут за тобой,
Ловить твои слова и взгляды, жесты,
Велеречиво льстить, а между тем
Его бесята обовьют украдкой
Стальными нитями твой стан - оковы
Из этих нитей на тебе возникнут.
Не время меч свой в ножны убирать,
Свобода, латы не снимай, не спи, –
Твой враг не дремлет никогда, -
Борись. А если отдохнуть захочешь
От буйства и обмана, заходи
Сюда – среди нетронутой природы
Тут соберёшься с духом, ведь твоё
На этом месте проходило детство:
Давно другие выросли деревья,
Но дух твой прежним остаётся здесь.
Текст оригинала:
William Cullen Bryant
The Antiquity Of Freedom
Here are old trees, tall oaks and gnarled pines,
That stream with gray-green mosses; here the ground
Was never trenched by spade, and flowers spring up
Unsown, and die ungathered. It is sweet
To linger here, among the flitting birds
And leaping squirrels, wandering brooks, and winds
That shake the leaves, and scatter, as they pass,
A fragrance from the cedars, thickly set
With pale blue berries. In these peaceful shades--
Peaceful, unpruned, immeasurably old--
My thoughts go up the long dim path of years,
Back to the earliest days of liberty.
Oh FREEDOM! thou art not, as poets dream,
A fair young girl, with light and delicate limbs,
And wavy tresses gushing from the cap
With which the Roman master crowned his slave
When he took off the gyves. A bearded man,
Armed to the teeth, art thou; one mailed hand
Grasps the broad shield, and one the sword; thy brow,
Glorious in beauty though it be, is scarred
With tokens of old wars; thy massive limbs
Are strong with struggling. Power at thee has launched
His bolts, and with his lightnings smitten thee;
They could not quench the life thou hast from heaven.
Merciless power has dug thy dungeon deep,
And his swart armorers, by a thousand fires,
Have forged thy chain; yet, while he deems thee bound,
The links are shivered, and the prison walls
Fall outward; terribly thou springest forth,
As springs the flame above a burning pile,
And shoutest to the nations, who return
Thy shoutings, while the pale oppressor flies.
Thy birthright was not given by human hands:
Thou wert twin-born with man. In pleasant fields,
While yet our race was few, thou sat'st with him,
To tend the quiet flock and watch the stars,
And teach the reed to utter simple airs.
Thou by his side, amid the tangled wood,
Didst war upon the panther and the wolf,
His only foes; and thou with him didst draw
The earliest furrows on the mountain side,
Soft with the deluge. Tyranny himself,
Thy enemy, although of reverend look,
Hoary with many years, and far obeyed,
Is later born than thou; and as he meets
The grave defiance of thine elder eye,
The usurper trembles in his fastnesses.
Thou shalt wax stronger with the lapse of years,
But he shall fade into a feebler age;
Feebler, yet subtler. He shall weave his snares,
And spring them on thy careless steps, and clap
His withered hands, and from their ambush call
His hordes to fall upon thee. He shall send
Quaint maskers, wearing fair and gallant forms,
To catch thy gaze, and uttering graceful words
To charm thy ear; while his sly imps, by stealth,
Twine round thee threads of steel, light thread on thread
That grow to fetters; or bind down thy arms
With chains concealed in chaplets. Oh! not yet
Mayst thou unbrace thy corslet, nor lay by
Thy sword; nor yet, O Freedom! close thy lids
In slumber; for thine enemy never sleeps,
And thou must watch and combat till the day
Of the new earth and heaven. But wouldst thou rest
Awhile from tumult and the frauds of men,
These old and friendly solitudes invite
Thy visit. They, while yet the forest trees
Were young upon the unviolated earth,
And yet the moss-stains on the rock were new,
Beheld thy glorious childhood, and rejoiced.