У одного из крупнейших украинских поэтов Максима Фадеевича Рыльского/ (Максима Тадейовича Рильського, 1895—1964) есть лирическое стихотворение с использованием образов из шекспировской хроники «Генрих IV». Называется «Фальстаф». Я его пробовала перевести (оригинал и мой перевод здесь: http://www.stihi.ru/2019/01/07/10016).
Далее следует небольшая аналитическая заметка об этом стихотворении. Предполагает знание хроники "Генрих IV", обеих частей.
Оригинал еще раз:
Максим Рильський
Фальстаф
Коли Уельський принц зійшов на батьків трон,
Він, як наказує традиції закон,
Перед підданцями промову мав поважну.
Нараз, густу юрбу розсунувши одважно,
Товстий з’явився дід. Його червоний ніс
На масному виду, неначе квітка, ріс,
А з-під навислих брів блищали очі хитрі.
Високо шапочку піднявши у повітрі,
Він крикнув: «Принце мій! Діждались пишних свят!
Це ж я, твій вірний друг, супутник твій і брат,
Фальстаф! Привіт тобі од хересу й дівчаток!»
Та мови п’яної, охриплої початок
Об голос Геніхів розбився, як об щит.
Принц, не бажаючи давати відповіт
На крики й вигуки, безстидні та шалені,
Промовив: «Геть, старий, іди собі від мене!
Тебе не знаю я! Такий колись мені
За віку юного в туманнім снився сні».
Так молодість моя, як невиразна пляма,
Встає й безстидними кричить мені устами:
«Це я, твій вірний друг!» — Але її привіт
У мій щоденний труд вдаряє, як у щит,
І я на вигуки охриплі та шалені
Кажу суворо їй: «Іди собі від мене!
Тебе не знаю я! Така колись мені
Приснилася в тяжкім, давно забутім сні!»
1925
Мой перевод ещё раз:
Максим Рыльский
Фальстаф
Когда Уэльский принц венец отцовский взял,
Он, как обычай непреложно предписал,
К народу обращал торжественное слово.
И вдруг, стыда не зная никакого,
Всех растолкал старик. Толстяк, чей красный нос,
На роже жирной, как цветок ярчайший, рос.
Густы седые брови, взгляд блестит лукавством.
Подбросив шапочку, он непокрыт остался
И крикнул: «Принц мой! Среди радостного дня
Твой спутник, друг и брат приветствует тебя —
Фальстаф! Прими трактира поздравленья!»
Но вдрызг нелепые хмельного выраженья
О голос Генриха разбились, как о щит.
Не пожелал ответить принц, сердит,
На возглас наглого, безумного веселья,
Лишь молвил: «Прочь, старик, оставь меня немедля!
Тебя не знаю! Человек такой
Был сном, минувшим в век мой молодой!»
Так молодость моя, пятном уже поблеклым,
Встает, бесстыжая, с напоминаньем громким:
«Я, друг твой, здесь!» — Но то, что прокричит,
О повседневный труд ударит, как о щит,
И я на возгласы безумного веселья
Ей строго говорю: «Оставь меня немедля!
Тебя не знаю! Прежде был с такой —
Но позабыт тот сон тяжелый мой!»
Перевод 23.10.2018
Помня пьесы, вы заметите различия в изображении всего эпизода между ними и стихами Максима Рыльского. В пьесах Фальстаф не перебивает Генриха, когда тот говорит речь — Генрих шествует с коронации, когда к нему обращается Фальстаф. В стихах Фальстаф раздвигает толпу "одважно" - отважно — но, согласно пьесам, сэра Джона Фальстафа обычно не подозревают в отваге, скорее наоборот. Особо отмеченный очень красный нос Фальстафа — это, вероятно, не только его собственный нос алкоголика, но еще и напоминание о носе Бардольфа, чей нос был заметен своим характерным цветом, вызванным теми же причинами. (А Бардольфа потом повесят. Фальстаф, действительно, обращается к Генриху от имени всей своей компании). Наконец, изображение Фальстафа в первой части стихотворения таково, что можно заключить: лирический герой стихов, который описывает сцену, сочувствует именно Фальстафу. (Глаза не просто хитрые — они блестят. Фальстаф подкидывает не шапку, а именно «шапочку» — не просто небольшой головной убор, но и небольшой намек на уязвимость расчувствовавшегося сэра Джона. Упоминание отваги — тоже полезно, чтобы вызвать сочувствие). А во второй части оказывается, что лирический герой ассоциирует себя не с отвергнутым сэром Джоном, а с отвергнувшим Генрихом.
Что меня отдельно заинтересовало — то, что в отношении Фальстафа употребляется слово «дід», то есть «дед». Это звучит несколько неожиданно. Почему? Обычно, из-за того, что в первой части хроники, в сцене «пьесы в пьесе» Фальстаф изображает Генриха IV, он ассоциируется не с дедом, а с отцом принца. (Иногда в английских текстах его называют «a father figure». Вопрос влюбленности сейчас отставляем). А здесь его назвали дедом. Оттенки значения слова «дед» — не просто «старик», больший старик, чем отец, но и «твои корни», «глубина твоего происхождения», «твое самое нутро». В украинской культурной традиции такое значение, может быть, даже более заметно, в связи со сравнительно частым присутствием образа деда. (См. например, образ деда в повести Александра Довженко «Зачарованная Десна»).
Я захотела подсчитать, тянет ли, действительно, Фальстаф по возрасту на деда принца Генриха. Фальстаф в первой части хроники определяет свой возраст как «some fifty, or, by’r Lady, inclining to threescore» — «примерно пятьдесят или около шестидесяти». Говорит он это незадолго до битвы при Шрусбери, то есть в 1403 г. (С точностью соотносить время в пьесах с историческим нельзя, по сравнению с историческим оно, как известно, сильно уплотнено). Кроме того, во второй части хроники говорится, что он служил пажом, и Дж. Бейт в своей работе «Душа века» посчитал, что это должно было быть около 1358 г. У меня получилось, что Фальстаф тянет по возрасту на деда Генриха, хотя, возможно, с некоторой натяжкой, и он, может быть, несколько моложе генриховского деда по отцовской линии Джона Гонта, кстати, своего тезки. (Джон Гонт родился в 1340 году. Значит, в 1403 году, до которого он не дожил, ему было бы 63 года. Фальстаф, предположим, около 1347 года рождения, тогда в этой сцене в таверне, где он называет возраст «inclining to threescore » ему где-то 56 лет. В этом случае он старше Генриха IV, отца принца, примерно на 20 лет. Сцена коронации принца Генриха по истории происходит через 10 лет, и тогда сэру Джону должно быть, при моем подсчете, соответственно 66 лет или около того. Я пыталась считать именно возраст Фальстафа, а не сэра Джона Олдкасла, его прототипа). Зачем мне все эти подсчеты? — для развлечения.
Но, хотя Фальстаф и назван в стихах Максима Рыльского «дедом», его образ в этом стихотворении — образ оставленной молодости. Это звучит парадоксально, но может быть. Фальстаф, как известно, ведет принципиально легкомысленный образ жизни. С этой точки зрения он по характеру «моложе» принца Генриха, потому что Генрих на самом деле более серьезен. Молодость устарела, и поэтому ее изгоняют. Молодость состарилась — но скорее принц Генрих внезапно выглядит постаревшим.
Стихи Максима Рыльского «Фальстаф» читаются как монолог человека, отказавшегося не просто от прошлого, а от части своей личности. Образ «щита», появляющийся в этих стихах, тоже в этом смысле многозначен: щит — это стена между бывшими друзьями, разделение, символ внезапной непреодолимой холодности, но щит — это и защита для Генриха. (А если нужна защита, значит, вероятно, принц тоже чувствует собственную уязвимость перед главным воспоминанием своей докоролевской жизни. Он в этих стихах все время называется именно принцем, хотя по существу он уже король. В пьесе же в соответствующей сцене ремарка называет его королем. Можно припомнить, что слова «принц» и «король» могут употребляться как синонимы. Но здесь слово «принц» может и свидетельствовать о том, что превращение Генриха в короля произошло еще не до конца).
Лирический герой этих стихов знает, что отказ его от прошлого жесток, и знает, что этот отказ ему необходим. Но это не значит, что он сам не чувствует боли.