Константин Кедров о Егор Радов Якутия Константин Кедров о Егор Радов Якутия Егор Радов. "Якутия", М.: "Зебра Е". Настоящая литература всегда загадочна. Есть какая-то тайна в прозе Егора Радова. Он всегда кого-нибудь пародирует, но чаще всего самого себя. Вообще- то перед нами пародия на вычурный стиль Ницше и ницшеанцев, но очень близкая и родная: "О, мое солнце, река и небо! Когда я люблю тебя, то горы перестают сиять и просторы перестают цвести. Когда я с тобой, то реки выходят сами из себя и планеты перестают вращаться вокруг оси". Вы можете приобрести Бретели силиконовые "Julimex". RK126 онлайн. Якутия для Радова - наиболее полный образ России.Множество придуманных слов типа "заелдыз" придают роману о холодной Якутии особую теплоту."Пришло якутское время, и древняя тайна открывает свое лицо". Черты реальной Якутии и Якутска в романе, конечно же, есть.Но это все обман, речь идет о чем- то своем, личном и сокровенном."Хочу быть юкагиром", - восклицает Радов. Юкагир, мчащийся по ледяной бесконечности в собачьей упряжке, - это он, писатель, а может, даже поэт.Ведь и Пушкин в своем "Памятнике" вспомнил почему-то тунгуса "и ныне дикого".Тунгус у Пушкина есть некая крайняя точка отсчета до начала цивилизации. Такой точкой для Радова стала его литературная Якутия: "Он встал напротив, раскрыл глаза и увидел прозрачную луну, которая лежала на блюде, как отрубленная голова или срезанная дыня".Тут все намного сложнее, чем, скажем, у того же Пелевина. Там точка отсчета - Чапай, которого все смотрели или даже читали.Здесь вроде тоже все знакомо до боли, но как-то уж очень неожиданно: "Софрон резко допил жиздру и налил себе чучу".Ну кто же не знает Жиздру? Сообщение ТАСС: "Наши войска в районе Жиздры. А вот что такое чуча? И почему жиздру (в данном случае с маленькой буквы) пьют, как самогон, да еще запивают какой-то чучей.Однако через несколько строк Софрон выпьет чучу и запьет ее жиздрой.Иногда вспоминается еще и проза Платонова с его революционерами, охваченными пламенной мечтой: "Однажды он шел через мост и желал свободы своему народу, который был присоединен перешейком к полюсу". Радов, пожалуй, единственный в России прозаик-философ.Он философствует не мыслями, а самой речью: "Тот, кто существует второй раз внутри описываемого момента нынешнего мира, имеет имя, состоящее из звуков, и его имя звучит "Жукаускас", и оно похоже на все".Главный герой романа Софрон Жукаускас в финале повествования узнает о себе страшную ницшеанскую тайну: он и есть Верховная Личность Бога. Узнав эту тайну, "он тут же превратился в жужелицу".Чем-то он похож на Унгерна и Чалая Пелевина, но "Якутия" была написана и даже издана однажды задолго до "Чапаева и Пустоты".То издание как-то затерялось в вихре перестройки, будем надеяться, что это не затеряется. Тут дело не в сюжете, конечно, достаточно банальном и давно отработанном, а в языке: "Вездеход и вездеход, рыча и рыча, подъехал и подъехал к белому и белому, чуму и чуму".Хорошо сказано! "Это двоичный стиль!" - крикнул человек, стоящий возле белого чума".Одним словом, автор прав: "Мир есть мое развлеченье".Радов играет во все. В данном случае он поиграл в Якутию, ледяную страну поэзии.География и политика тут почти ни при чем.Радов играет во что-то страшное, ледяное и бесконечное, как Якутия и Россия. Все разговоры в романе проваливаются в эти бездны.Однажды герой достигает 23- го дна.Не буду описывать остальные 22 слоя. Литература это еще и способ освобождения от языка. Лингвистическая философия давно открыла, что язык диктует нам все. Мы становимся рабами собственной речи на сознательном и подсознательном уровнях. Проза Радова - путь к лингвистической свободе, еще никем не провозглашенной и не обозначенной в конституциях и декларациях самых свободных обществ и государств.
© Copyright: Кедров-Челищев, 2021.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
