Михаил АнищенкоПАЛЬЦЫ
Всю жизнь, где таял вечный мрак, Мы были равные, как пальцы, Страною сжатые в кулак. Но за чертою «или-или», Где умерла любовь и честь, Нам всё, что было, подменили И отравили всё, что есть. И там, где вечные паяцы Победой пирровой горды, Кричат отрубленные пальцы И запечатанные рты. И я кричу в ночи: «Родные! В разливе морока и тьмы, Вот эти, жалкие и злые, Неужто это тоже мы?» Ликуют турки и китайцы, Высоцкий плачет: «Всё не так!» Но растопыренные пальцы Уже не сложатся в кулак. Я УСТАЛ Я никто. Я больной и усталый. Меня бросила Родина-мать. И большие слоистые скалы Мне не хочется больше ломать. Этот мир мне враждебен и жуток. Всходит в небе звезда торгаша; И ликует огромный желудок Там, где раньше светилась душа.
КТО Я? ЧТО Я? Небу ль ясному внимаю, Ветры ль буйные бужу, Что за жизнь? Не понимаю. Что за путь? Не разгляжу. Посреди земного вздора Поздно азбуку учить. Я и танца от танцора Не умею отличить. Ах вы ягоды-цветочки, Непонятный жребий мой… Умирая в одиночке, Я заведую тюрьмой. МЫ Не зря мы ждали у причала. Река, почти что не дыша, Как поезд, дёрнулась сначала, Потом вздохнула и пошла. Скрутились змеями потоки, Стряхнули синие горбы… И были льдины одиноки В расколе жизни и судьбы. Вздымая к небу тучи пыли, Под очарованной луной, Они ещё все вместе плыли, Но умирали по одной. Они скрипели, голосили, Но уносились в море тьмы… И так же ты, моя Россия, И так же мы, и так же мы. ТАЙНА ОСЕННЕГО ПИСЬМА Мне письмо прислали дети И с рисунками тетрадь. Не велят мне в Шелехмети Эти дети – умирать. Дети мудрые, как Вишна, Пишут, с богом заодно: «Не грустите, дядя Миша, Мы приедем к вам, на дно. Мы дадим еды собаке, И на чуровом песке Мысли чёрные, как раки, Сварим в вашем котелке. Будем слушать вас за чаем, Много дней и много лет. Мы от вас души не чаем Потому что вы поэт!» Я курю, смеюсь и таю, Пью наливку под луной И всю ночь письмо читаю, Сочинённое женой. Надо мной худая крыша, Перекошено окно… «Не грустите, дядя Миша, Мы приедем к вам, на дно». ДЫМ ОТЕЧЕСТВА Опускай меня в землю, товарищ, Заноси над бессмертием лом. Словно искорка русских пожарищ, Я лечу над сгоревшим селом. Вот и кончились думы о хлебе, О добре и немереном зле… Дым отечества сладок на небе, Но дышать не даёт на земле. КТО-ТО УМЕР На отшибе погоста пустого, Возле жёлтых размазанных гор Я с кладбищенским сторожем снова Беспросветный веду разговор. Я сказал ему: «Видимо, скоро Грянет мой неизбежный черёд...» Но ответил кладбищенский сторож: – Тот, кто жив, никогда не умрёт. Я вернулся домой и три ночи Всё ходил и качал головой: Как узнать, кто живой, кто не очень, А кто вовсе уже не живой? Под иконою свечка горела. Я смотрел в ледяное окно. А жена на меня не смотрела, Словно я уже умер давно. В тихом доме мне стало постыло, Взял я водку и пил из горла. Ах, любимая, как ты остыла, Словно в прошлом году умерла!
Усмехнулся в ночи смоляной... Ах ты, сторож, кладбищенский сторож, Что ты, сторож, наделал со мной? КОРЕШОК Я сожгу зачитанные книги. Добрые и злые – всё равно. Странники, бродяги и расстриги Пьют со мной зелёное вино. Чёрные корявые коренья, Травы, затаённые от глаз, Сколько раз я падал на колени, Под луной отыскивая вас. Пробираясь к соме и жаризне, Бродит люд за Чуровой горой, Где длиннее памяти и жизни Корешки встречаются, порой. Разгребёт он землю, растревожит, И простой какой-то лопушок Тянет, тянет – вытянуть не может, И порвать не может корешок. Упадет он в травы. Как мессия – Разведёт руками облака, И прошепчет: «Матушка Россия! Как же ты, родная, глубока!» Наберёт брусники да морошки. И, в село вернувшись в полумгле, Будет думать, сидя на порожке, О себе, о небе, о земле... И опять за рощи и овраги, Где всегда, как в памяти, темно, Странники, расстриги и бродяги Будут пить зелёное вино.
Опять мороз идёт по коже. Кричат во тьму глаза и рты. Черты России не похожи На богом данные черты. И я, надеждою измерив Пространство памяти своей, Таю в душе тревогу зверя И нежность белых лебедей. Мельчают даты и годины, Дурманом полнится экран. И Русь, как девочка на льдине, Согреть не может океан. Наш путь – без духа, без возврата, Среди невидимых сетей. В туманной области разврата Теряет Родина детей. Порой покажется – светает Над полем, речкой и цветком... Но всё быстрее льдина тает Под каждым русским городком. Страна берёзового ситца Ещё как будто бы жива, Но на престол уже садится Иван, не помнящий родства. И я, грядущему не веря, Вдали от мира и людей, В своей душе лелею зверя И убиваю лебедей. ХОРОШО Снегири мои, зяблики, вороны, Туготравье и батюшка-лес, Хорошо, когда каждому поровну Достаётся земли и небес! Хорошо мне от тихого дождика, Хорошо, что у храмов и слег Для святого отца и безбожника Одинаковый сыплется снег. Хорошо, что берёзы не бедствуют, Не злословит речная вода, Что душа моя с небом соседствует И сливается с ним навсегда. Хорошо, что с холодного пёнышка Можно в небо смотреть без помех, Где моё заповедное солнышко Поднимается сразу для всех!
Я сам не свой. Я пропадаю. Я одинок, колюч и сер; И сам с собой не совпадаю, Как парус с ужасом галер. В знаменьях мечется десница, Но я разлад в душе таю. Мне жизнь неведомая снится, Уничтожая жизнь мою. В ночи, свечения не чая, Топлю отчаянье в вине, На вечный зов не отвечая Случайных чаяний во мне. Ещё чуть-чуть. Ещё немного. Жизнь, как записка, коротка. Но я терплю, и помню Бога, Как запах слёз и молока. Ещё я помню тьму причала И тяжесть звёздного ковша… И то, как мне не подчинялась На вырост данная душа.
© Copyright: Татьяна Тареева, 2018.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
