Тот, кем жива английская речь...
С ДЕРЕКОМ УОЛКОТТОМ беседует Ребекка Прессон
"Нью Леттерз", том 59, N 1 (1992)
Разносторонняя, проявившаяся в разных областях культуры одаренность Дерека Уолкотта, возможно, уходит корнями в его запутанную родословную.
Он родился в Вест-Индии от брака англичанина и африканки, и тема его как драматургии так и поэзии - противоречие между европейской и афро-карибской культурами.
От пьесы к пьесе, от стихотворения к стихотворению - и особенно в своей последней работе, эпической поэме "Омерос" - Уолкотт говорит о бремени культурного наследия ("Омерос" Уолкотта - это нечто вроде карибской "Одиссеи"), о том, как прошлое вступает в битву с героическими характерами людей (все его персонажи без исключения героичны).
Стилевой накал Уолкотта равно импонирует читателям и зрителям.
Прозорливость поэта нашла выражение в его словах: "Отсюда произойдет какая-то очень большая опасность".
В 1992 году Дереку Уолкотту была присуждена Нобелевская премия за литературу.
П. Вы много говорили о том, чего нет в "Омерос". А что, на ваш взгляд, там есть?
У. Это долгий разговор... Я не знаю... Во многих обзорах промелькнуло слово "эпос". Я вот только что перечитал эту книгу, и я вам скажу, что по масштабам - вещь большая, там обширная география, исторический охват - словом, она отвечает этому определению. И все же я с этим определением не согласен по той причине, что книга, где рассказчик один из центральных персонажей, эпосом не является. Это не похоже на героический эпос. Меня в книге много, но я не могу себя в ней рассматривать как эпического героя. Эпический герой действует, принимает решения. Это человек судьбы...
П. Там герой целое селение.
У. Там есть персонажи с чертами героического. Я даже думаю, что отставной английский "сержант-майор" героическая фигура, сколько бы над ним ни смеялись.
П. Это потому, что он пытается зарегистрировать все происходящее?
У. Ну, нет. Он воевал. Он участвовал во Второй мировой войне, последней войне, у которой есть нравственное оправдание. Он служил, вышел в оставку, был ранен, вспоминает об этом. Он вел себя не более героически, чем многие, кто там был. Но героичен сам факт: он там был. Или Ахилл, сама его каждодневная работа - героизм. А себя я не могу зачислить в эту компанию.
П. Действие "Омерос" открывается картинами жизни селения. Все эти рыбаки, каноэ, с которых они ловят... В названии одного из этих каноэ орфографическая ошибка: "In God we Troust".
У. На самом деле была такая ошибка. Иначе я прошел бы мимо этого каноэ. А так я сразу заинтересовался. Неординарная личность этот рыбак. И этой ошибкой сразу подчеркнута искренняя набожность.
П. Ваша поэма ведь и по форме эпическая. Размер приближен к гекзаметру... Но мне кажется, что вы продолжаете разрабатывать характерные для вас приемы. Эти почти сценические диалоги... Нет надобности напоминать читателям, что вы признанный драматург. И вы все время перемежаете лирику и диалог, диалог и повествование. Это своего рода монтаж?
У. Видите ли, я не замахивался сразу на такой протяженный текст. Я думал просто записать различные голоса. Что придется иметь дело с драматическими коллизиями, я не предполагал поначалу. А вообще-то мне приходилось писать сценарии для фильмов, и вы правы: тут можно усмотреть черты кинематографической работы. Когда вещь длинная и сюжетная, начинаешь представлять себе ее возможную экранизацию. С другой стороны, большая поэма обнаруживает общность с романом. Там тоже географические подробности, погода, характеры, поступки. Знаете, в какой-то момент я пришел в восторг от того, что вполне овладел пространством и могу втаскивать в это пространство все что угодно.
П. Это интересно, что вы владеете монтажными ножницами. Ведь то, что вы делаете с пространством и временем... Вот Ахилл плывет в Африку. Чик! - и сразу Елена. Чик! - Сент-Люсия. Чик! - вообще другая эпоха.
У. Важно ведь завести пружину повествования. Для этого надо создать иллюзию, что четыре или пять событий протекают приблизительно одновременно. Или некоторые из них происходили давно, но они вспоминаются или обдумываются наряду с современными событиями. И вот ради правдоподобия надо то перепрыгивать через события, то возвращаться к началу. Похожая техника и в кино, правда?
П. В ваших пьесах часто много персонажей. Знаете, такое впечатление, что в воздухе множество мячей или шаров, и людям надо за ними за всеми уследить. Нет ли тут вызова?
У. Ну, разве у меня так уж много народу? Это все принципиальные действующие лица, их жизнь. Иногда я замедляюсь, хочется проникнуть в суть одного или двух героев поглубже, а потом действие продолжается, втягивает в себя новых людей. Конечно, каждое положение несет в себе драму - как это и в жизни бывает. Скажем, Ахилл, Елена и Гектор - это один сюжет пьесы, или драмы, или одна история. Майор Планкетт с женой - другая история. Или Филоктет с его раной... Это ведь возбуждает, когда один день живешь одной жизнью, а на следующий день переселяешься в другую жизнь - при том, что надо увязать между собой эти разные жизни. Но что бы у меня был какой-то жесткий замысел - сегодня делаю то-то, завтра то-то - такого у меня нет. Что кажется нужным в данную минуту, то и делаю. Иногда я вытягиваю события как бы в цепь, а потом дописываю связующие звенья. По принципу фрески.
П. Вы ощущаете себя отчасти романистом?
У. Романистом нет, но мне досадно, что жанры начинают себя обеднять. Роману подобает быть эпической поэмой. И это уже игра на понижение, когда уходят во фрагментарность, дневниковость, присущую лирическим формам... У каждого свое "эго", но "эго" не интересно. Ничье и никому. Интересно искусство, а вовсе не тот, кто занят искусством.
П. Но была же все-таки отправная точка? Не хотелось ли вам попервоначалу просто дать ясную и отчетливую картину жизни на Карибах?
У. Да, была и такая мысль. Это как исполнение обета... Я испытывал благодарность за ту жизнь, которая у меня там была. Что-то очень простое. Ритм этой жизни, красивые простые люди. Я как-то высокопарно, неточно говорю... Там были истинные ценности. И красота самих островов, конечно, истинная ценность.
П. Мне представляется кульминационной сцена из середины книги, когда у Ахилла солнечный удар, и он совершает воображаемое, духовное странствие в Африку своих предков, которые не были еще порабощены.
У. Да, этот момент - целая история. Ахилл идет, шатаясь, пока не падает от солнечного удара. И в это же самое время он совершает путешествие в Африку. Время сгущено. секунда растянута на недели. Морской стриж указывает ему дорогу к верховьям реки, а до этого они уже преодолели океан... И вот Ахилл видит человек, который в его сознании идентифицируется с его отцом: у него та же походка, внешность. Он открывает в нем все новые черты сходства с отцом, но в то же время это его отдаленный предок.
П. Да, и вот эта часть, где главный герой книги Ахилл встречает своего предка - предка не раба, а свободного человека, - она центральная в книге. Здесь характер Ахилла приобретает новый масштаб... Да, объясните мне вот что. Почему Ахилл в конце спрашивает, что означает его имя и кто он?
У. Я думаю, в условиях колониализма, вообще любых миграций, когда люди попадают в государства не своего языка, начинает смазываться представление человека о себе как личности. И в то же время человек отчаянно пытается сохранить эту индивидуальность, хотя бы и под угрозой осуждения, наказания. Но тут что-то и глубже. Вот, скажем, чехословацкий иммигрант, попав сюда, отказывается от своей неудобопроизносимой фамилии в пользу какого-нибудь Смита. Кто такой мистер Смит? Кто такой Ахилл? Вы должны пройти процедуру переселения в новое имя. Ну, вот совсем простое. Женщина выходит замуж и берет фамилию супруга. С такого-то дня она становится миссис Икс. Но кто она такая, эта миссис Икс?
П. Ну, вот Ахилл, что он решил для себя? Что он Ахилл, сент-люсийский рыбак. Он не африканец, потому что в Африке ему нет счастья.
У. А кто счастлив после возвращения к старому?.. У Ахилла и дома там нет. Вы обращаетесь к третьему поколению переселенцев в Штаты и спрашиваете: почему вы не русский? не японец? не чех? А он вам отвечает: ну, ведь я же американец. Существует американская идея. А у нас американская Индия, и это первее, чем то, что мы черные или испанцы. Когда кто-то говорит, что он американец, это значит, что его американский опыт "прибрал" и цвет кожи, и имя, и его происхождение. Очень важно осознание, что человек часть колониальной идеи. Проще всего заговорить языком политики: обвинить, обличить, отомстить и прочее. Самое же замечательное - это решимость остаться на своем месте и делать что-то полезное для современной действительности. И это будет справедливо для Карибских стран, где собрались все расы... Вот, например, Тринидад. Сирийцы, индусы, китайцы - все там есть. Конечно, это замечательно, сохранять наследие и культуру предков, но все же главное для Тринидада именно его нациаональная многоликость. Там собралось все и отовсюду. Если мне выпало быть тринидадцем, то я должен понимать китайскую культуру, я должен понимать культуру Индии, Африки, Среднего Востока, потому что каждая из них там актуальна.
П. Вы уже затронули тему моего следующего вопроса. Я хотела бы спросить не о героях ваших книг, а о вас, Дереке Уолкотте. У Ахилла есть своя ниша. А вы ведь не знаете определенно, где ваше место. Вы живете сразу в нескольких мирах.
У. Я как-то не думал про это.
П. Вы профессор Бостонского университета...
У. Все то время, что я преподаю, мне хочется качаться на волне. Только этого я хочу. Я понимаю, что вы имеете в виду: что я научился приспосабливаться к тому или иному новому положению, функционировать... Конечно, я не только хочу в прямом смысле качаться на волнах. Просто я предпочел бы работать, писать, заниматься искусством у себя в Вест-Индии. Так что я определенно знаю, где мое место.
(Перевод с английского мой - А.Ш.)