ПАУТИНКА
Знаю, что есть иные области, да, видно, пути мне туда заказаны. Не вытянула меня моя паутинка. Теперь отсиживаюсь в моем закуте и размышляю о том, кого бы в него позвать.
Звали уже и сиреневую дымку в избу, и красное солнце на дачу, и статую на ужин, и Вседержителя в кумовья.
Желт и черен огонь.
Вот их бы, может быть, и позвать. Желтых и черных.
Черные клочья волос. Черные сверкающие глаза. Желто-смуглые щеки обличали в нем иностранца. Под истертым черным галстуком на желтоватой манишке фальшивый алмаз.
Замолкший на полуслове итальянец-импровизатор.
А вы кто такой? Маленькие, беспокойные черные глаза. Худощавые, жилистые и маленькие руки красовались в светло-желтых перчатках. Сюртук, галстук и жилет постоянно черного цвета. Молодежь прозвала Мефистофелем.
Ну, конечно, доктор Вернер, кавказский секундант.
Черные, курчавые как у негра волосы и желтые башмаки. Что-то от возлюбленных вами инсектов, господин фон Корен.
Черный военный сюртук и лисье лицо. Вот вы каким стали, полумилорд-полукупец, во дни Шамиля и Мурата.
Черные и желтые - так называют проповедников смерти.
Странно, все вы повествовали про убийства или были впрямую к ним причастны. Но ни один из вас не пролил горячей крови и не сошел с ума. И потом, эта подозрительная варваризованность крови, пристрастий, манер.
Или этот. Выступает, выпятив грудь. Идеальный парик, черный как смоль, с восковым пробором. Господин директор тюрьмы, отдайте мне Цинцинната.
А вот еще. Юрий Олеша мог умереть на футбольном поле. Однако инспектор учебного округа Марданов, царской красоты армянин из воска и черной пакли, обратил внимание на то, что этот маленький футболист несколько бледен. Всем им надо играть в чужих жизнях роковые роли.
Дивный оксюморон базальтового монгола.
Дальше лица постепенно стираются, оставляя пространство между историей и зоологией.
Черная роза на желтой заре.
Черная Ходынка и желтая Цусима.
Радость Иудеи и царский штандарт.
От лимонной Невы до Черного моря.
Перья воронежского щегла и канарейка заката на черноморском рейде. Закон осенней рощицы - лебединый клюв.
И, если рана чернела под пожаром желтых вершин, то не иначе как на чумном пиру сидели юные жены.
Желтизна шотландских волос на черной телеге.
И тот, товарищ щегла, который начинался как Меркуцио, а закончился как Вальсингам. Чума на оба дома и хвала чуме!
Я вижу, раздергивая занавеску, как подбирается черная телега к воротам.
Нет, не шотландскими волосами играет ветер - но сухой желтизной страниц.
Сколько дивных, властительных книг отдают на костер почти уже не нужные библиотеки!
Желт и черен огонь. 451 градус по Фаренгейту.