Я молю судьбу за Вас -1

Галина Рогалёва
Краткий биографический очерк о Г.Головатом "Правда жизни моей" читайте в этом же сборнике. Произведения поэта на стр.http://stihi.ru/avtor/gengol

                Я МОЛЮ СУДЬБУ ЗА ВАС...

В начале октября 1976 года я получила по почте весьма оригинальное письмо такого содержания:
                П О В Е С Т КА
Гражданка Рогалева Г.И., настоящим Вы уведомляетесь в том, что Вам надлежит явиться в НАРОДНЫЙ СУД ПРИСЯЖНЫХ ЗАСЕДАТЕЛЕЙ  в качестве свидетеля или обвиняемого (суд разберется) по «ДЕЛУ О НАНЕСЕНИИ ОСКОРБЛЕНИЙ  гражданке Российской Советской Литературе, а также О НАНЕСЕНИИ УВЕЧИЙ гражданину Русскому Языку посредством худосочных и косноязычных сочинений, якобы (суд разберется) имеющих отношение к вышеуказанным гражданам».
Суд состоится в воскресенье 10 октября с.г. в помещении частной квартиры по ул.ГАГАРИНА,12, КВ.47 (телефон не работает).
НАЧАЛО в 15.00 по читинскому времени.
ПРИМЕЧАНИЕ: неявка по неуважительной причине влечет за собой ответственность в соответствии с «Уложением о наказаниях ЛОН»*.
Секретарь суда  Г.А.Головатый.
*ЛОН – литературное объединение «Надежда»

Вот с таких приглашений на очередные литпосиделки творческого объединения Надежда», инициатором и вдохновителем которого был Геннадий Головатый, началось мое сближение с поэтом. За неимением телефона я получала эти приглашения по почте в течение 1975-76 г.г. почти ежемесячно. Они писались от руки или печатались на машинке, некоторые приходили на бланках и в фирменных конвертах «Забайкальского рабочего» или «Комсомольца Забайкалья».
Несколько таких листочков и конвертов в связке с другими записками, открытками и письмами Головатого хранятся в моем архиве как реликвии того счастливого, наполненного творческим горением времени. В одном из приглашений нахожу девиз «Надежды»: «А удача – награда за смелость!», в другом сообщается о спецвыпуске литературно-художественного клуба «Гуран» в «Комсомольце Забайкалья» с нашими произведениями. В третьем предлагалось приготовить для прочтения несколько своих стихотворений: «на других посмотрели, надо же и себя показать!»…
Там на Гагарина, 12 - в небольшой квартирке Головатых - гостеприимно привечали всех, кто хоть однажды каким-то образом проявил или пытался проявить себя в творчестве. Здесь я познакомилась с Еленой Стефанович, Николаем Ярославцевым, Виктором Коврижником, Андреем Кучерявенко, Ольгой Мичудо, Вячеславом Вьюновым, Михаилом Вишняковым, рано ушедшим из жизни талантливым баснописцем Леонидом Хазановым… На «огонек» заглядывал композитор Леонид Аверьянов, многие  журналисты областных газет, радио и телевидения, в том числе корреспондент молодежной редакции радио Надежда Шалаева, с которой мы вскоре подружились. Сама я попала в объединение после публикации моего стихотворения в областной «молодежке». Помню, с каким замиранием сердца открыла конверт с первым приглашением, размашисто подписанным Головатым. Имя это знала уже лет десять: в 1965 году школьницей внимательно следила за трансляцией по радио семинара молодых писателей Сибири с его участием. Помнила наизусть почти все стихи из его первых книжек, но и представить не могла, что когда-то окажусь в доме поэта, и уж тем более, войду в круг близких ему людей.

В тетрадке, с которой я осенью 1975 года переступила порог головатовской квартиры, было с десяток  коряво написанных стихов, которые и показать-то было стыдно. Но Головатый умудрился среди этих неумелых строчек разглядеть что-то стоящее и взял пару стихотворений для публикации в газете, пообещав их немного подправить. Меня поразило, насколько в его редакции изменились стихи. Вроде бы  остались моими и в то же время качественно обновились. Поначалу это даже вызвало некоторое внутреннее сопротивление, но после, поучаствовав в обсуждении других авторов, поняла, что стихи требуют определенной огранки и только вдохновения для их написания недостаточно.
Вскоре общение с Головатым стало для меня, как глоток свежего воздуха. Посиделки у него не только давали хороший творческий тренинг, приобщали к настоящей поэзии, но и заставляли по-новому смотреть на жизнь. Геннадий Алексеевич неустанно повторял начинающим: хотите хорошо писать – читайте каждый день стихи хороших поэтов. А как-то напомнил слова Чехова о том, что поводом к созданию произведения может быть все, на что упадет взгляд – вплоть до неприглядной пепельницы. Надо только дать волю воображению.
Что мы и делали! Сама атмосфера общения – доброжелательная и в то же время деловая, вызывала желание писать, пробовать свои силы в разных жанрах, экспериментировать с размером, рифмой и ритмом. Мы обсуждали творчество друг друга, пуская рукописи по кругу, писали на заданную тему, делали переводы с подстрочников… Читали Цветаеву, Пастернака, Ахматову, книги которых по тем временам трудно было достать. Здесь я впервые услышала о  Споке, Карнеги, Шопенгауэре, Солженицыне, Николае Рубцове…
Головатый обладал не только широкими знаниями, но и острым пытливым умом. Нередко он устраивал интеллектуальные игры, предлагая, скажем, расшифровать значение фамилии каждого из присутствующих. Он находил в этом особый смысл. И подтверждал свою мысль, выведенной формулой: Державин – первый державный поэт, Пушкин – как выстрел пушки прозвучал в начале 19 века, Маяковский – светоч (маяк) революции.  В четырех буквах Блок – прорисовывается весь, даже внешний облик автора «Двенадцати», а звукосочетание фамилии Есенин вызывает ощущение нежности, грусти, светлых стихов о любви, о природе…
- «Лирический герой»? Это все придумки специалистов от литературы, - заявил  мне Головатый, когда я попыталась защитить свое слабенькое стихотворение, якобы, наполненное чувствами некой моей героини. - Не верьте, Галя, в эти филологические штучки, - главное лицо в любом, и уж тем более лирическом произведении – автор, его мысли излагают герои, его словами думают. Не бойтесь своего Я, от его истинного проявления Ваши стихи только выиграют.
В официальных писательских кругах не очень-то жаловали наши сборы, подозревали в каких-то неблагоприятных вещах, называли объединение салоном. Но, клянусь, ничего антиобщественного здесь не происходило. В основе встреч была любовь к литературе и потребность в общении с единомышленниками. Мы читали свои и чужие стихи, критиковали друг друга, устраивали соревнования и розыгрыши.  Нередко на наших посиделках появлялся кто-то новенький – человек из «глубинки», а то и из центра. Внимание к каждому было неподдельное. Иногда Геннадий Алексеевич устраивал выставки своих художественных работ – рисовал он отменно.
  В то время я заканчивала филфак пединститута,  работала в школе пионервожатой, мечтая попасть в газету. Головатый всячески поддерживал это желание, и с его легкой руки первые мои шаги в журналистику начались именно тогда. Он же посоветовал мне попробовать свои силы в «районке», что я и сделала, отправившись в 1980 году в пос.Могойтуй, где открылась новая газета - «Восход».
Но… до той поры оставалось еще около пяти, и как оказалось, очень непростых лет.
А пока время было почти счастливое. У Геннадия Алексеевича - хорошая семья, подрастают дочка Ивушка и сын Данилка, готовится к печати в Восточно-Сибирском издательстве третья книжка стихов, в ближайших планах - издание книги в Москве, вступление в Союз писателей… Несмотря на недуг он полон сил и творческой энергии, открыт для общения со всеми. Но что-то тревожащее душу уже нависало над нами. Может быть, именно тогда и появилось у Головатого это щемящее стихотворение:
Журчала в речке вечная вода,
Кукушка жить сто лет нам обещала…
Ничто, ничто конца не предвещало –
И сорвалась, и падает звезда!..

В 1976 году я, по окончании института, начала работать в отделе пропаганды и культмассовой работы обкома комсомола. Пришлось часто бывать в командировках и пропускать наши «посиделки», но при всяком удобном случае я бежала к Головатому. Наши беседы становились глубже и не только о творчестве – о смысле жизни, о ситуации в стране, о положении инвалидов – к тому времени он активно включился в движение за создание российского общества инвалидов. Наше доверие друг к другу росло, и, когда ему в силу обстоятельств приходилось оставаться одному, что при его немощи было немыслимо, я ухаживала за ним – кормила, оставалась на ночь. Поддерживал и он меня - дельным советом, добрым словом, просто человеческим участием.
 «Милая Галя, добрый мой ангел, как мне хочется помочь Вам! Что я могу сделать или, вернее, что надо (подчеркнуто Г.Г.) сделать для Вас вообще, чтобы поправиться верней и быстрей? Напишите, передайте. Вдруг я смогу организовать? А пока – давайте верить, что все будет хорошо. Я молю судьбу за Вас. Гена». Эта открытка была передана мне в марте 1977 года в дни серьезной болезни. Мне пришлось тогда довольно долго лежать в больнице, а потом еще и обращаться за консультацией в Иркутский кардиоцентр.
Примечательна здесь подпись – «Гена». Весь период нашего знакомства - с 1975 по 2001 год - мы были на Вы, и иначе чем «Геннадий Алексеевич» я его не называла. Но в редких случаях это «Гена» было высшей точкой его расположения ко мне и давало право в полной мере рассчитывать на поддержку. В ситуациях, когда более сильные люди поворачивались спиной, это дорогого стоило!
В 1977 году в Иркутске вышел сборник стихов Головатого «Я открыл». Геннадий Алексеевич преподнес мне его 19 октября  с такой надписью: «Галине Рогалевой – надежному товарищу, с которым я пошел бы в разведку и к Северному полюсу». А через месяц вручил еще один экземпляр этой книжки, на внутренней стороне обложки которой были слова Антуана де Сент-Экзюпери: «Быть может, жизнь и отрывает нас от товарищей и не дает нам много о них думать, а все равно где-то, бог весть где, они существуют – молчаливые, забытые, но всегда верные! И когда наши дороги сходятся, как они нам рады, как весело нас тормошат! А ждать – ждать мы привыкли». Небольшой томик Экзюпери был в то время настольной книгой Головатого и он постоянно цитировал оттуда целые абзацы, буквально влюбляя нас  в «Военного летчика» и «Планету людей».  Позже, когда мы будем уже далеко друг от друга, он  вновь вспомнит те благословенные слова.
  В числе бесценных подарков этого периода также увесистый том литературных заметок Константина Симонова «Сегодня и давно» («Советский писатель», М.,1976). В дарственной надписи выражается надежда, что книга поможет мне достичь литературных успехов. Недавно я перечитала размышления, воспоминания, записки известного писателя и с горькой усмешкой вернула их на книжную полку – не оправдала я Ваших надежд, Геннадий Алексеевич!...

Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/01/29/5893