Что в Ад нисходит, горше всех страдая?
Нет, не грехи – но те из добрых дел,
Что поздний грех души затмить успел.
Так девушка, уже почти святая,
Грешит и гибнет. Чёрных бесов стая
Таких несёт рыдающим снопом,
Гадюками обмотанным кругом,
Под землю, в топкой тьме нагромождая.
Дань ямы, ждёт их смрадная обитель,
Хоть Книга Жизни золотом страницы
По воле Божьей в полдень их звала.
Глаза и кудри меркнут, но Мучитель
Не смотрит больше, грустен без Блудницы,
И Грех цветёт, сжигая мир дотла.
Sonnet LXXXV.
Vain Virtues
What is the sorriest thing that enters Hell?
None of the sins, – but this or that fair deed
Which a soul's sin at length could supersede.
These yet are virgins, whom death's timely knell
Might once have sainted; whom the fiends compel
Together now, in snake-bound shuddering sheaves
Of anguish, while the pit's pollution leaves
Their refuse maidenhood abominable.
Night sucks them down, the tribute of the pit,
Whose names, half entered in the book of Life,
Were God's desire at noon. And as their hair
And eyes sink last, the Torturer deigns no whit
To gaze, but, yearning, waits his destined wife,
The Sin still blithe on earth that sent them there.