Когда тот конь, во чреве людном чьём
Рождалась гибель, бросил тень на Трою,
То старцы, помня – греки лгут порою,
Заставили Елену петь про дом.
"Друзья, – шептала – я одна, идём!"
Улисс дрожал от ужаса. Герою
Пришлось ладонью прикрывать сырою
Рты воинов – и стихло всё потом.
Привязан к мачте, он – избегнув жал
Могилы затеняющих актиний –
Сирен поющий остров миновал,
И чары их умерил ветер синий. . . .
Душа, тебе ли песни те не любы,
Победы щёку жгут ли Смерти губы?
Sonnet LXXXVII.
Death's Songsters
When first that horse, within whose populous womb
The birth was death, o'ershadowed Troy with fate,
Her elders, dubious of its Grecian freight,
Brought Helen there to sing the songs of home;
She whispered, "Friends, I am alone; come, come!"
Then, crouched within, Ulysses waxed afraid,
And on his comrades' quivering mouths he laid
His hands, and held them till the voice was dumb.
The same was he who, lashed to his own mast,
There where the sea-flowers screen the charnel-caves,
Beside the sirens' singing island pass'd,
Till sweetness failed along the inveterate waves. . . .
Say, soul, – are songs of Death no heaven to thee,
Nor shames her lip the cheek of Victory?