ФИЛИП СИДНИ
Из книги "Аркадия"
ПЕСНЯ ПАСТУХА ЛАНГИТА
День гас; гуляя за моей дудой,
Над Истром стадо малое белелось.
Почти сокрылось солнце за горой,
Под сводом шалаша мне быть хотелось,
И вся природа в черный плащ оделась;
Один светляк горел в сей поздний час —
Товарищ всех, кто бодрствовал иль пас.
И скудной мерой небо доставляло
Монеты в дымных облаков казну —
Звезд мелких горстку. Вся земля дремала.
Для гротов темных горную страну
Покинули стада. Клонясь ко сну,
Умолкли птахи. Соловей их хору
Не шел на смену. Август был в ту пору.
Я от волненья был едва живой,
Ничто хоть не внушало опасенья,
Но, за овец ручаясь головой,
Дрожал за эти слабые творенья
Так, как за жизнь мою со дня рожденья
Не трепетал. Вот на траву я сел
И, чтоб не заблудиться им, запел.
Ту песнь я знал от пастуха Лангита;
Меж тех, кто приводил на Истр стада,
Его же имя было знаменито,
Он человек был чести и стыда,
И юношей воспитывал всегда
В любви к Тому, кто трон меж звезд поставил,
И горним миром с высоты той правил.
И музыку учил он чтить, чей лад
Дает согласье меж умом и волей,
Чьи ноты верхние в Раю парят,
А низкие не тонут в злой юдоли;
Он пел, как жили пастухи на воле,
Дружили, холили свои стада
И сильно враждовали иногда.
Меня любя, он все же опасался,
Не будет ли мне юность западня,
Хоть на мою правдивость полагался.
Потом, состарясь, на закате дня
Он Коригену передал меня...
Но вот его рассказ, который ныне
Я овцам повторил в ночной пустыне.
Давно когда-то (не скажу когда)
Земля (и матерь наша, и могила)
Не знала тех, кто строит города,
Одних зверей в обилии плодила;
Тем подобала кротость, этим сила;
День их был прост: еда, скитанья, сон —
Никто им свыше не чинил препон.
Они благоразумно, мудро жили,
Зато и правда на земле была;
Львы, тигры с овцами еще дружили,
Оленю леопард не делал зла,
Не страшен был вид змия и орла:
Так пользуются волей невозбранно
Сенаторы в отсутствие тирана.
Но то ли ропот между них возник
(Сердца же слабых зависть посещает),
То ль слишком каждый к своему привык
(Ведь даже самку зверь и ту меняет),
Но хор посланцем к богу приступает:
Рычанье слышно, ржанье, щебет, лай,
Блеянье, писк — царя им подавай!
Царя! — сказали всеми языками
(Тогда была их совершенна речь),
И птахи закивали головами,
Юпитера спеша на зов привлечь,
Лишь филин тщился их предостеречь:
«Раскаетесь потом, но будет поздно!»
Все тщетно. Скрылся он в пустыне звездной.
Юпитер (мудрый мудро говорит)
Тогда им рек: Я рад вам даровати,
Что просите. Бог щедро вас дарит,
Напоминая редко об отплате,
Огнем небесным. Ну а что вам кстати,
Что нет — должны вы сами разрешить.
Подумайте. Не следует спешить.
Такая весть зверей развеселила,
И стал Юпитер раздавать дары.
Льву — сердце, леопарду — прыть и сила,
Стать лошади, синице дар игры,
А соловью ночных рулад пиры,
Слону могучий дар запоминанья,
А попугаю речь для подражанья.
Лисице хитрость, льстить уменье псу,
Ослу и мулу кроткое терпенье,
Орлу паренье, телке глаз красу,
Мартышке малой — точное движенье,
Медведю залезать на ствол уменье,
Пушистый белый горностаю мех,
Оленю робость и красивый спех.
Содеял муравья рабочим скромным,
Бег зайцу дал, задумчивость коту,
Наставил аиста к делам духовным,
Искусство строить даровал кроту,
Дал цапле дар стоянья на посту,
Хамелеону угождать науку,
Венец орудий обезьяне — руку.
И каждый горд дарованным, и рад,
Лишь ждет царя под стать себе на троне,
Те говорят — пусть будет он пернат,
Те — быстр и резв, как лани или кони,
Те — пусть как дуб растет себе на склоне.
Но властью бог того решил облечь,
Кому дана единственному речь.
Так наступило царство человека,
И он командовать зверями стал,
Назначил каждому свое от века,
Чтоб всяк ел, пил и наготу скрывал.
И тем себя средь ближних выделял,
Что говорил не «я», а «мы», включая
В себя весь мир. Вот власть его какая!
Он на седалище своем воссел
Так, что прогнать его не помышляли,
И мир железом грозным овладел,
Орудья красоту земли терзали,
Чтоб недра тучные хлеба давали,
И ни расплакаться, ни застонать
При том не смела всех живущих мать.
Меж тем все чаще ссорились соседи,
И звери благородные тогда
(Пантеры, леопарды, львы, медведи),
Презрев мир слабых, словно господа,
В пустыню удалились, а туда
Шел голод. Царь сказал: «Творите злое!»
Чтоб их потом казнить число большое.
Еще ожесточился сильных род,
И много сотворилось дел негодных;
И царь меж слабых выделил господ —
Уже не хищников, но благородных,
Стада и хлеб на нивах плодородных
Пес, конь и сокол вместе стерегли:
Сгубили многих, многих и спасли.
Но знатные — и эти одичали,
И дух сопротивленья в них возрос,
Лучи их славы тоже гаснуть стали,
В ошейник голову просунул пес,
Конь сбрую тяжеленную понес,
А сокола в неволе жить отдали,
О чем немало птахи горевали.
Но самым слабым было хуже всех —
Они не знали от царя защиты;
Сперва лишь перья брал он, шерсть и мех,
Теперь же плоть им разрывал, несытый,
А то иные были перебиты
Уже без смысла всякого, зазря,
Для развлеченья праздного царя.
О человек, земли тиран ужасный,
Ты честию и словом пренебрег!
Ты сам из крови — кровь не лей напрасно!
Тебя страшит конец — не будь жесток!
А смерть растений небу ль не упрек?
Что ж, глядя, как кладут под нож твой шеи
Овца и птица, ты не стал добрее?
Так восемь я часов играл и пел.
Нет, не умом, но сердцем разумели
Мои овечки повесть страшных дел.
Уже за Истром сумерки густели,
И я повел их, сытых, на постели.
Из черного стал серым неба свод —
Знак пастуху, что новый день грядет.