ТОТ, КТО ХОЧЕТ ВИДЕТЬ…
( о русских переводах стихотворений Циприана Камиля Норвида - доклад, прочитанный на собрании переводчиков польской литературы в РГГУ)
Наш разговор коснется сегодня сравнительного анализа переводов с польского языка на русский нескольких стихотворений Камиля Циприана Норвида.
Предлагаю построить наш разбор по системе, которую придумали устроители конкурса «Живая литература» для номицации «стихотворный перевод». Первая оценка строится на суждениях людей, причастных поэзии, но судящих о текстах абстрагировано от оригинала. Вторая оценка базируется на суждениях тех, кто сравнивает оригинал и перевод.
Сознавая сложность своего письма для восприятия современников, Норвид писал комментарии к своим стихам, из которых выкристаллизовывались позднее литературно-философские эссе. Он называл себя поэтом эллиптическим, или поэтом умолчания. Норвид писал даже об умолчании как об «активной части речи». По его мнению, не только поэтическая речь, но всякий живой диалог зиждется на умолчании. В любой синтаксической конструкции «умолчание первого предложения высказывается во втором, которое содержит в себе очередное умолчание». И парадоксальным образом поэт сравнивает с этим летописание духовной жизни эпох: то, о чем умалчивает ранняя эпоха, открывается в позднейшей. Мы говорим об этом, имея в виду трудности, связанные с восприятием поэзии Норвида, даже для людей, живущих в польском языке и польской поэзии.
При анализе мы опираемся на собрание сочинений Норвида и на переводы, собранные в книге «Циприан Камиль Норвид. Пилигрим, или последняя сказка», составителем и редактором которой выступил Андрей Базилевский. Я долго думала о том, чьи переводы выбрать материалом для разбора. И вот случайно я натолкнулась на интервью недавно ушедшего из жизни писателя и переводчика-полониста Асара Эппеля. Он говорит там о том, что Норвид переведен на русский слабо. Нам надлежит теперь с этим суждением поспорить либо отчасти согласиться.
Обратимся теперь к стихотворению, известному у нас больше, чем другие произведения Норвида, поскольку отрывок из него прозвучал в фильме Анджея Вайды «Пепел и алмаз».
Оно озаглавлено «W pamietniku» - «В альбом».
1. W pami;tniku
1
Nie tylko, pierw si; najad;szy mandragor,
B;;dzi;y w Limbach szalone kobiety,
Nie tylko Dante i trze;wy Pitagor-
By;em i ja tam... pami;tam, niestety!
2
;eby;em? tom;w dwunastu na dow;d
Pisa;?.. si; nie mam, bo my;l mni; ud;awia;
Jestem zm;czony! wol; jecha; do w;d -
Nie na wyjezdnem si; o Piekle- mawia!
3
Wol; gdzie; jecha; w pilnym interesie,
Patrz;c przed siebie, z ob;;du wyrazem,
Wieki potr;ca;, jak grzyby w lesie,
Ludzi, Epoki!...mi;sza; wszystko razem -
4
By; tam i owdzie - w on czas, dzi; i potem,
Jako si;wy;ej albo ni;ej rzek;o;
A nie r;wniejszym wraca; ko;o-wrotem,
A nie odpomni;, ;e zwiedzi;em Piek;o!...
5
Lecz pytasz: "Owdzie, co? tak wielce trudzi,
I kt;re z bliskich spotka;em postaci?-"
- Tam! braci nie ma, ni bli;nich, ni ludzi,
Tam - tylko studia nad sercami braci!...
6
Tam uczu; nie ma, tylko ich spr;;yny,
Zdaj;ce z siebie wzajemny rachunek,
Do nieu;ytej podobne machiny,
Puszczonej w obieg przez p;d lub trafunek.
7
Tam cel;w nie ma, lecz same rutyny
Pozardzewia;e - i nie ma tam wiek;w -
Dni - nocy - epok - tam tylko godziny
Bij;, jak t;pych utwierdzanie ;wiek;w.
8
Nie okre;lone pierwej cyfr; sta;;,
Lecz fatalno;ci pchni;te raz ostrog;,
Nie znacz; wcale, co? kiedy? si; dzia;o-
w godzin; wybi; liczby jej nie mog;!
9
Rzek;by;: w tyta;skim z wieczno;ci; zapasie,
Mniejsza! czy bij; minuty? czy - lata?
I; ka;da w;tpi o sobie i czasie -
Ka;da - dogania si;, lecz - nie ulata...
10
Jakby wcielonej ci;gle puls Ironii:
S;ysz;c, wiesz naprz;d i wiesz ostatecznie,
;e z godzin ;adna siebie nie dogoni!
;e nie wydzwoni siebie, dzwoni;c wiecznie!
11
A ten systemat spr;;yn, bez ich celu,
Jakby tragedia bez s;;w i aktor;w,
Jak wielu nud;w i rozpaczy wielu
Muzyka, gwa;tem szukaj;ca chor;w:
12
Raz wraz porywa spazmem za wn;trzno;ci,
Jak nie zwyk;ego do morza cz;owieka;
Tylko nie spazmem nudy, lecz w;ciek;o;ci,
Kt;ry, sam nie wiesz, sk;d? i po co? w;cieka.
13
Wtedy to pr;ba jest, wtedy jest waga,
Ile? nadsob; wzi;;e; panowania;
Warto;; si; twoja ci ods;ania naga -
I oto widzisz, kto;-ty?... bez pytania.
14
I ile; zwa; si; tym lub owym w Czasie?..
Lub by;e; zwany imieniem twych dziad;w,
Widzisz - i ile? nabra;e; sam nasi;
Z tradycji? tonu? stylu? lub - przyk;ad;w?
15
Coraz to z ciebie, jako z drzazgi smoln;j,
Woko;o lec; szmaty zapalone;
Gorej;c, nie wiesz, czy? stawasz si; wolny,
Czy to, co twoje, ma by; zatracone?
16
Czy popi;; tylko zostanie i zam;t,
Co idzie w przepa;; z burz;? - czy zostanie
Na dnie popio;u gwia;dzisty dyjament,
Wiekuistego zwyci;stwa zaranie!...
17
Lecz - prawi; o tym i prawi; na dow;d,
;e by;em owdzie? my;l sama ud;awia!
Jestem zm;czony... wol; jecha; do w;d.
Nie na wyjezdnem o Pieklesi; mawia.
18
Wol; wsi;;; na ko;z jakim drabem, kt;ry,
Pr;cz ze swoimi, nierad bywa; z niki;m,
Historii nie zna, ni architektury,
Milczy, jak pomnik, b;d;c sam pomnikiem!
19
Na dwu-kra;cowe wol; ruszy; szlaki
Kraj;w i wiek;w, gdzie przestrze; granic;,
Granica? - czasem... igdzie, znad kulbaki
Patrz;c, firmament ca;y?... okolic;!
Поэт нового времени, подобно Данту, посещает «инферно». Но он застает там не образ страдания, а образ расчеловечивания. Там нет братьев и друзей – только действия колес, пружин и часовых механизмов. Человек в инферно трагически одинок. Он может сгореть до основания, может, правда, оставить миру несгораемый алмаз своей победы, но это зависит от его земных усилий. Ад – больше не тема для поэта. Надо отдохнуть на водах и устремиться в путешествие по странам, которое есть одновременно и странствование во времени. Трудно лишь определить границу между пространством (география, культура, архитектура) и историческим временем. Впрочем, граница эта пролегает по небу, куда и стоит все чаще обращать взгляд путешествующему в истории и в мире.
Мы рассмотрим четыре перевода этого стихотворения. Из них три выполнены крупными поэтами – Иосифом Бродским, Владимиром Корниловым, Алексеем Цветковым. Еще один выполнен поэтом и переводчиком Сергеем Шоргиным.
В альбом
(Из фантазии "За кулисами")
1
Помимо Данте, кроме Пифагора,
Помимо женщин, склонных к исступленью,
Когда им чрево пучит мандрагора,
И я был в Лимбах... помню, к сожаленью!
2
В порядке подтвержденья или моды
Томов двенадцать накатать бы кряду...
Устал! Махну куда-нибудь на воды;
Довольно я постранствовал по Аду!
3
Предпочитаю мыкаться в коляске,
Вращать глазами, клацая зубами,
Века, эпохи смешивая в тряске
В мозгу, как в чаще ягоды с грибами,
4
Быть здесь и там, сегодня, но и после,
Как ниже -- выше -- явствует из текста,
Но и не рваться из пучины вовсе,
И не забыть, что посетил то место...
5
Как было там? Встречался ли с родными
И с ближними? Что делал там так долго?
Там близких нет, лишь опыты над ними,
Над сердцем человеческим -- и только.
6
Там чувств не видно. Только их пружины,
Взаимосвязью одержимы мнимой,
Подобие бессмысленной машины,
Инерцией в движенье приводимой.
7
Там целей нет. Там введена в систему
Бесцельность. Нет и Времени. В коросте
Там циферблаты без цифири в стену
Тупые заколачивают гвозди.
8
Но не событий считыватель точных,
А неизбежности колючий ноготь,
Переводящий стрелки их, источник
Их стрекота и дребезга, должно быть.
9
Что большая для Вечности потеря:
Минута, год ли? Вскидывая руки,
Самим себе и времени не веря,
Не колокол свиданья, но разлуки.
10
Они друг другу внемлют, настигая,
Иронии глухой не изменивши:
За каждою минутою -- другая.
Хоть век звони, не по себе звонишь ты.
11
И вечный этот двигатель бесцельный
Трагедия без текста и актера,
Отчаянья и скуки беспредельной
Мелодия, взыскующая хора.
12
Он сотрясает судорогой чрево,
Как океан, когда в нем первый раз мы.
Но это спазмы ярости и гнева,
Непониманья их причины спазмы.
13
Вот испытанье подлинное. То есть,
Собой владея иль трясясь от дрожи,
Ты здесь осознаешь, чего ты стоишь,
И что ты есть в действительности -- тоже.
14
Пристали ль имена тебе и клички,
Что выдумало время -- или предок,
И что в тебе от моды, от привычки,
И что -- твое, ты видишь напоследок.
15
Как древо, просмоленное, пыланьем
Ты там охвачен весь, но не уверен
В свободе, порождаемой сгораньем:
Не будешь ли ты по ветру развеян?
16
Останется ли хаос лишь и масса
Пустой золы? Иль результат конечный:
Под грудой пепла -- твердого алмаза
Звезда, залог победы вековечной!..
17
А впрочем -- хватит. Разрешенье споров,
Что был там, нахожу невыносимым.
Качу на воды! Обалдел от сборов,
И описанья Ада не по силам.
18
Да, право же, довольно! В седла вскочим.
Попутчик мой -- верзила конопатый,
Не смыслит ни в истории, ни в прочем,
Как статуя молчит, и сам -- как статуй.
19
С двумя концами выберем дорогу:
На север -- страны, а эпохи -- с юга.
Граница им -- пространство... ей-же Богу!
А небосвод -- лишь пыльная округа.
________________________________________
(Перевод Иосифа Бродского)
В АЛЬБОМ
1
Безумных жен, вкусивших мандрагору,
Пускали в Ад. Бывать, с судьбой не споря,
Там Данту довелось, и Пифагору –
И я там был… И не забыл, о горе!
2
Я был там! Что ж, теперь десятитомный
Писать отчет? О, нет… Я задыхаюсь…
Схожденье в Ад – сюжетец не альбомный,
А я устал… На воды отправляюсь.
3
Куда-нибудь… Лететь в безумной спешке,
Метать вперед невидящие взгляды,
Чтобы слились эпохи, словно вешки,
Чтоб, как грибы, срывать веков громады.
4
Пускай былое с будущим сплетутся,
Смешаются столетья и мгновенья,
Чтобы на старый след свой не вернуться,
Чтоб Ад остался в пропасти забвенья.
5
Но спросишь ты: «Кого ж в краях печальных
Глухого Лимба повстречал тогда ты?» –
Там нет людей! Ни близких нет, ни дальних.
Для изученья души там разъяты.
6
Не чувства, нет! – колеса и пружины,
Механика безжизненных расчетов.
Когда-то заведенные машины,
Вертясь, не замедляют оборотов.
7
Размеренно, в бесцельности постылой –
Ни дня, ни ночи, ни зимы, ни лета –
Здесь час за часом падает уныло,
Как будто гвозди забивают где-то.
8
И нет часам числа или названья,
Событий нет с отмеченною датой,
Нет устремленья – только колебанье,
Запущенное фатумом когда-то.
9
Здесь время против вечности восстало,
Мгновенья от годов неотличимы,
И каждый час, не ведая начала,
Бежит сам за собой… по кругу… мимо.
10
И чудится дрожанье злой усмешки
В попытке обогнать себя… за краем,
И понял я: в бесплодной этой спешке
Недвижен каждый час и нескончаем.
11
Трагедия – но без речей и масок,
Колес, пружин – бессильное скрипенье,
Томленье музыки без нот и красок,
Напрасно жаждущей излиться в пенье.
12
И внутренности судорогой схватит,
Как от морской болезни в непогоду.
Не скука, нет, а ярость душит – хватит! –
И нет причины ей, и нет исхода.
13
Познаешь тут свой вес, исчислишь меру –
Кто ты таков? Владеешь ли собою?
Все то, что раньше принимал на веру,
Безжалостно обнажено судьбою.
14
Собой ли был ты? Чье носил ты имя? –
Свое? Иль призанял его у предков?
Какие мысли можешь звать своими,
А что набрал чужого из последков?
15
Ты в пламя брошен веткою сосновой –
Дотла сгоришь ли? Искрами развеет
Всего тебя? – иль, для свободы новой,
В пожаре сердцевина уцелеет?
16
И в горстке пепла, для чужого глаза
Сгоревшей жизни жалкого итога,
Блеснет ли грань нетленного алмаза –
Победы ослепительной залога?
17
Но я измучен тяжестью огромной,
И говорить нет сил… Я задыхаюсь!
Схожденье в Ад – сюжетец не альбомный,
И я устал… На воды отправляюсь.
18
И спутника бы выбрать – нелюдима,
Угрюмого и чуждого наукам,
Чтобы сидел, как пень, глазел бы мимо,
Не нарушал молчания ни звуком.
19
И мчаться! Сквозь пространства и эпохи,
Через века – пути не разбирая,
Чтобы мелькали страны, как сполохи,
Чтоб – во все небо! – без конца и края!
Перевод Владимира Корнилова
В альбом.
Как в старину, опившись мандрагоры,
Сходили в Лету сонные менады,
Как мудрый Дант по следу Пифагора, –
Я побывал там... Я замкнул плеяду.
Доказывать? губить тома и годы?..
Всё уже мысли и перо бесплодней;
Я утомился! Я хочу на воды!
Не время говорить о Преисподней.
Куда-то ехать в интересе жадном,
Смотреть до боли, жить в едином вздохе.
Как в коробе грибы в лесу прохладном,
Мешать века, народы и эпохи!..
Жить здесь и там; потом, тогда и ныне;
В забвенье укрываться от возврата, –
А не вертеться ободом в машине,
Не вспоминать, что был в Аду когда-то!..
Ты спросишь, что там? При подобном риске
Кого сумел из близких повстречать я?
– Там нет ни братьев, ни друзей, ни близких,
Там упражненья над сердцами братьев!..
Там чувств не знают – только их пружины,
Сводящие запутанные счеты;
Там рычаги заржавленной машины
Исправно совершают обороты.
Там целей нет, во всем царит рутина.
Там нет веков – годам не знают цену.
Там каждый час с усердием кретина
Тупым гвоздем проламывают стену.
Порожняком, не ведая истоков,
Хлыстом судьбы гонимые однако,
Часы в столпотворении жестоком
Текут без цифры, имени и знака!
Ты скажешь: вечность сослепу таранят
Года, минуты – в поисках победы, –
Но каждый миг самим собою занят
И катится по собственному следу...
Как будто пульс Иронии затронет
Тебя, и вдруг постигнешь безупречно,
Что ни один тебя не перегонит,
Не вызвонит, вызванивая вечно!
И вся машина в скрежете и стуке –
Трагедия без реплик и актеров,
Как месиво отчаянья и скуки,
Как музыка, взыскующая хоров;
И спазмами на горле стынут руки,
Как будто бьешься средь морской пучины.
Но спазмами бесчинства – а не муки –
Которому не выискать причины.
Такая проба и такая мера!
Твоя цена – в твоем истлевшем теле.
Душа стоит нагая, как химера,
И сразу видишь, кто ты в самом деле.
И кто б ты ни был – в том ли, в этом веке,
Под чьим гербом ни довелось родиться, –
Ты видишь, как растут на человеке
Вериги тона, стиля и традиций...
Горишь, как щепка, на смолистом сколе,
Золою изошел наполовину.
Горишь, не зная, обретешь ли волю
Или затронет пламя сердцевину.
Сгоришь ли весь, до основанья, разом,
На подать ветру? – или из-под пепла
Заполыхает радужным алмазом
Твоя победа, что в огне окрепла!..
Но так писать – мучительные роды.
Рука дрожит, и мысли безысходней.
Я утомился... Я хочу на воды.
Не время говорить о Преисподней.
Сесть на коня с каким-нибудь верзилой,
С кем прежде люди дела не имели,
Чтоб он молчал, как памятник унылый,
И памятником был на самом деле!
По бесконечной выехать дороге
Веков и стран... по улицам Вселенной,
И – в стременах вытягивая ноги,
Глядеть на небо в поволоке пенной!..
Перевод Алексея Цветкова
Ц.К.Норвид. Из дневника.
Раздел: Наследники Лозинского (Рубрика)
(с польского)
1.
Во мгле безумья женщины бродили,
Съев мандрагору, в первом круге Ада.
В Аду и Данте с Пифагором были,
И мне случилось… Помню – вот досада!
2.
Для подтвержденья – сочинять ли оды,
Писать ли книги? Но чего же ради?
Нет сил и мыслей! Еду я на воды!
Кто ж на дорогу говорит об Аде?
3.
Мне б лучше мчаться по делам, в тревоге,
С безумным видом и с горящим глазом,
И, как грибы в лесу, сметать с дороги
Века, эпохи и народы – разом!
4.
Быть раньше, после, быть и здесь, и где-то
Хочу, как выше (ниже) говорится,
И – чтоб не вспомнить нисхожденье это,
Круго-воротом впредь не воротиться!
5.
«Что ж в этом где-то? – требуешь ответа. –
Ты встретил близких? Видел ли мученья?»
– Там нету близких, там и дальних нету.
В Аду чинится душам изученье.
6.
Там вместо чувства – голые пружины,
Взаимного расчёта натяженье,
Подобие заброшенной машины,
Пришедшей по случайности в движенье.
7.
Там вместо целей – ржавая рутина,
Нет дней, столетий; и эпох не знают.
Но бьют куранты ежечасно, чинно –
Как гвозди в стену тупо забивают.
8.
Часы не знают точного отсчёта;
Пинок начальный получив от рока,
Не скажут: “было в это время – то-то”,
Числом ударов только лгут жестоко.
9.
Мгновенья, годы с вечностью в сраженье
Равно ничтожны; кто же их считает?
И в них не время – вечное сомненье,
Они в погоне – но не пролетают.
10.
Насмешек ритмы в звоне так заметны!
И ты навеки понимаешь ясно:
Себя настигнуть час стремится – тщетно,
Себя мечтает прозвонить – напрасно!
11.
Пружин бесцельных глупое проворство –
Как помесь скуки, горечи и вздора,
Как в трагедийной пьесе – безактерство,
Как звуки песни, алчущие хора.
12.
Подобен спазмам от морской хворобы
Эффект от скрипа мерзкого пружины,
И не от скуки тошнота – от злобы,
И этой злобе не найти причины.
13.
Изучен будешь, взвешен и измерен,
Узнаешь меру само-обладанья,
В цене ты станешь собственной уверен,
Увидишь, кто ты, – точно, без гаданья.
14.
Носил ты в жизни то, другое имя,
Иль предки были почвой для амбиций, –
Заметь: бездумно ты признал своими
Примеры, стили, множество традиций.
15.
Ежеминутно, головне подобный,
Струишь ты искры, и в горенья жути
Не знаешь правды про пожар загробный:
Освободит он – иль сожжет до сути?
16.
И что в остатке? Для ветров пожива –
Зола и пепел? Или сохранится
Алмаз под пеплом, вспыхнув горделиво, –
Побед грядущих ранняя зарница?
17.
Болтают долго только сумасброды…
А я не буду. И чего же ради?
Нет сил и мыслей! Еду я на воды!
Кто ж на дорогу говорит об Аде?
18.
В седле бы ехать, с нелюдимым паном,
Что не обучен книгам и культуре,
И чтоб молчал он медным истуканом,
И меднолобым был бы по натуре!
19.
Чтоб путь лежал мой к эрам и просторам,
Где время – грань, и где рубеж – пространство;
Чтоб из седла всю ширь окинуть взором –
Всю безграничность звёздного убранства!
Оригинал: см. http://stran-nik.livejournal.com/75233.html .
________________________________________
Перевод Сергея Шоргина
Первый по времени – перевод Алексея Цветкова, сделанный, когда он был студентом МГУ и студистом литобъединения «Луч». Текст не претерпел с тех пор изменений, – больше Алексей Цветков не пытался обращаться к Норвиду.
Переводу присуща большая экспрессивная мощь, рожденная от огромной любви молодого поэта к польской литературе. И даже не зная, чьи это стихи, мы догадываемся, что их автор поляк. Перевод насыщен словами, либо общими для польского и русского языков, либо фонетически/морфологически сходствующими с польскими: «порожняком», «стужа», «подать», «памятник», «поволока», «заполыхает». Вот как передан отрывок, звучащий в фильме Вайды:
Такая проба и такая мера!
Твоя цена – в твоем истлевшем теле.
Душа стоит нагая, как химера,
И сразу видишь, кто ты в самом деле.
И кто б ты ни был – в том ли, в этом веке,
Под чьим гербом ни довелось родиться, –
Ты видишь, как растут на человеке
Вериги тона, стиля и традиций...
Горишь, как щепка, на смолистом сколе,
Золою изошел наполовину.
Горишь, не зная, обретешь ли волю
Или затронет пламя сердцевину.
Сгоришь ли весь, до основанья, разом,
На подать ветру? – или из-под пепла
Заполыхает радужным алмазом
Твоя победа, что в огне окрепла!..
Иосиф Бродский переводил некоторые стихотворения Норвида раньше Цветкова, но «В альбом» он перевел после того, как познакомился с переводом Цветкова. Я бы сказала, что перевод этот не скрывает и даже во весь голос утверждает, что он не первый. Он явно сделан по ознакомлении с текстом Цветкова, и местами он редакторски его «переписывает».
У Цветкова:
Там чувств не знают – только их пружины,
Сводящие запутанные счеты;
Там рычаги заржавленной машины
Исправно совершают обороты.
У Бродского:
Там чувств не видно. Только их пружины,
Взаимосвязью одержимы мнимой,
Подобие бессмысленной машины,
Инерцией в движенье приводимой.
Строфа Бродского в виду отсутствия глагольных конструкций явно проигрывает в экспрессии.
Сравним с оригиналом:
Tam uczu; nie ma, tylko ich spr;;yny,
Zdaj;ce z siebie wzajemny rachunek,
Do nieu;ytej podobne machiny,
Puszczonej w obieg przez p;d lub trafunek.
Замечательное «puszonej w obieg» не имеет аналога у Цветкова, в то же время и обратный авторскому порядок слов у Бродского явно снижает образ.
Эта же строфа у Шоргина:
Там вместо чувства – голые пружины,
Взаимного расчёта натяженье,
Подобие заброшенной машины,
Пришедшей по случайности в движенье.
Неудачно здесь отождествление пружин с машиной в целом.
У Корнилова:
Не чувства, нет! – колеса и пружины,
Механика безжизненных расчетов,
Когда-то заведенные машины,
Вертясь, не замедляют оборотов.
Здесь образ распадается: выходит, что вращаются не колёса, а вся машина целиком.
Вот одиннадцатая строфа.
A ten systemat spr;;yn, bez ich celu,
Jakby tragedia bez s;;w i aktor;w,
Jak wielu nud;w i rozpaczy wielu
Muzyka, gwa;tem szukaj;ca chor;w:
У Цветкова:
И вся машина в скрежете и стуке –
Трагедия без реплик и актеров,
Как месиво отчаянья и скуки,
Как музыка, взыскующая хоров…
При пристальном прочтении и здесь обнаруживается шероховатость: «месиво» неприменимо к машине.
У Бродского:
И вечный этот двигатель бесцельный
Трагедия без текста и актера,
Отчаянья и скуки беспредельной
Мелодия, взыскующая хора.
Постановка на рифму единообразных глаголов у Бродского и здесь угнетает экспрессию, при том что калькированы оригинал и ранний перевод.
Может показаться, что я негативно отношусь к Бродскому-переводчику, но это не так. Мне представляется, что именно это стихотворение по какой-то причине не удалось поэту. Помешали, возможно, какие-то внешние причины – желание сыграть роль наставника в отношении младшего поэта, перенос внимания с оригинала на другой перевод. Может быть, имела место реакция Бродского на критику: говорили, что переводы поэта слишком похожи на его стихи ( надо сказать, что в умении личностно «стушеваться» он в случае с Норвидом преуспел: очень трудно признать принадлежность рассматриваемого текста перу Бродского). Как бы то ни было, этот перевод представляется мне не удавшимся.
Норвид писал не всегда технически совершенно, и если Мицкевича очень желательно переводить, рифмуя точно, то в переводах Норвида могут быть намеки на сбой. Бродский однако поначалу стремится к точной рифмовке.
Сохранились черновики перевода Иосифа Бродского. В начальной строфе у него, как и у Цветкова, присутствует разнопадежная рифма: «мандрагору – Пифагора». Подобные рифмы допускал в переводах Пастернак. Как бы то ни было, они немного смущают, ослабляют музыку стиха. И Бродский добился точной рифмы. Но после четвертой строфы он напропалую срывается на неточную рифмовку. Причем, если рифма «текста – места» имеет аналоги у Норвида, если можно, скрепя сердце, согласиться с графическими рифмоидами, построенными на чередовании глухих и звонких: «в коросте – гвозди», «в первый раз мы – спазмы», то рифмы типа «долго – только», «изменивши – звонишь ты»,
«то есть – стоишь», «уверен – развеян» производят впечатление простой небрежности.
Система просторечий, взятая Бродским, уводит из девятнадцатого века: «махну на воды», «качу на воды», «обалдел от сборов», «как статуя молчит, и сам – как с т а т у й».
Неудачна седьмая строфа:
Там целей нет. Там введена в систему
Бесцельность. Нет и Времени. В коросте
Там циферблаты без цифири в стену
Тупые заколачивают гвозди.
В оригинале ВСТАВКА
Циферблат без цифири уже становится просто кругом, и как циферблатом заколачивать гвозди «в коросте» и «в стену», - всё это очень трудно себе представить. Бродский явил как поэт блистательное владение анжабмеманом. Возможно, он хотел показать, что Норвид плохо владел этим приемом, но тут налицо просто неуклюжесть синтаксиса. Переводчику всегда надо прочитывать свое переложение абстрагировано от оригинала.
Большую трудность представляет собой перевод последней, девятнадцатой строфы.
ВСТАВКА
Речь идет об определении границы между культурой и историей. У Норвида здесь сложная эллиптическая конструкция, неизбежно требующая от переводчика некоторого домысливания. Мне представляется, что тут в своем роде гейневская ирония. Граница проходит в небе. Потому не задавай вопросов и обратись к созерцанию.
Вот как передана завершающая строфа Цветковым:
По бесконечной выехать дороге
Веков и стран... по улицам Вселенной,
И – в стременах вытягивая ноги,
Глядеть на небо в поволоке пенной!..
Акцент на противопоставлении культуры и истории, об их границе не ставится в переводе. С самого начала перевод был сориентирован более на пафос, нежели на иронию,
поэтому и здесь произошло некоторое смещение акцента. Ведь у Норвида дважды повторяет слово «граница».
Более точно (хотя налицо момент переосмысления) и без ущерба для художественного достоинства эта строфа переведена Сергеем Шоргиным:
Чтоб путь лежал мой к эрам и просторам,
Где время – грань, и где рубеж – пространство;
Чтоб из седла всю ширь окинуть взором –
Всю безграничность звёздного убранства!
Построение Норвида очень близко Бродскому-поэту, для которого тема соотношения пространства и времени – одна из основополагающих. В отношении реалий Бродский переводит точно, но пластического образа модели Вселенной, как мне кажется, не возникает:
С двумя концами выберем дорогу:
На север -- страны, а эпохи -- с юга.
Граница им -- пространство... ей-же Богу!
А небосвод -- лишь пыльная округа.
В жанровом отношении поэтическое творчество Норвида необычайно разнообразно. Наряду с поэмами, элегиями, стихотворными посвящениями он пишет сатиры, часто короткие – в любимом поляками жанре фрашки. Вот фрашка, получившая наибольшее число версий по-русски.
Ich sila
Ogromne wojska, bitne genera;y,
Policje - tajne, widne i dwu-p;ciowe -
Przeciwko komu; tak si; pojedna;y?
- Przeciwko kilku my;lom... co nienowe!
Эпиграмма
Гвардейцы, генералы, служба тыла,
Министры, пресса, звон колоколов!..
А для чего сошлась вся эта сила?
Чтоб истребить пяток-десяток слов...
(Киприан Норвид, перевод Ю.Даниэля)
Полчище
Фрашка
От солдатни до генералитета,
Агентов тайных, явных и сановных –
На чью армаду брошено все это? –
На горстку мыслей – да и то не новых!..
(Перевод А.Гелескула)
Их сила
(Фрашка)
Как много их тут… Генералы, пехота,
Полиция рода и сорта любого…
На что же идет здесь такая охота?
Всего лишь на несколько мыслей… Не ново!
(Перевод В.Рутминского)
Их сила
(Шутка)
Войска, фельдмаршалы, огромнейшая рать
Шпиков – двуполых, явных, бестелесных, -
Против чего они собрались воевать?
- Против идей… давно уже известных!..
(Перевод Д.Самойлова)
Эпиграмма
Лихие генералы, отборные полки,
Двухснастная полиция, в погонах и без оных.
Да на кого ж это войной они пошли?
А попросту на слово, что, впрочем, и не ново.
(Перевод Н.Горбаневской)
Объединение сил
Начальство в штабах, пехотинцев звенья,
Филёры в женской и мужской одежде,
И много прочих сил для истребленья.
А начиналось Мыслью… Всё, как прежде.
(Перевод А.Шараповой)
Несколько мыслей – это, надо думать, не политические идеи, а мысли чисто духовного свойства, чем и вызван пародический (и одновременно драматический) тон этой миниатюры.
Механизм стихотворного перевода таков, что реалии почти неизбежно отчасти заменяются и видоизменяются, что имеет место и во всех без исключения переводах данной фрашки. А вот что касается ритма, то на коротком пространстве очень желательна его точная передача. В этом отношении перевод Н.Горбаневской диссонирует со всем рядом. Поскольку повторные переводы неизбежно полемичны к предыдущим, то риск переосмысления оригинала от первого перевода к последующим неизбежно возрастает.
Покорная слуга тоже впадает в переосмысление: в моем переводе получается, что мысль не только жертва, но и причина агрессии, что непосредственно не прочитывается в оригинале. К своему оправданию скажу, что я не вводила это стихотворение в официальный корпус – только с пометкой «из».
Норвида рассматривают как поэта интеллектуального, отошедшего от романтической традиции. Но интеллектуализм предполагает диалог с окружением, а Норвид творил в романтическом окружении, поэтому писал он и стихи явно романтического звучания.
К таким относится стихотворение «Спартак» - мы нашли три его русские версии.
2. Spartakus
Ubi defuit orbis...
1
Za drug;, trzeci; skon;w met;
Gladiator r;k; podni;s; sw;,
"To - nie to, krzycz;c, SI;A, nie to,
To nie to M;DRO;;, co dzi; zw;...
Sam Jowisz mi nie gro;ny wi;cej,
Minerwa sama z siebie drwi:
Wam - widz;w dwakro; sto tysi;cy -
Co dzie; ju; trzeba ;ez i krwi...
Przyszli;cie drz;c i w;tpi;c razem,
Gdzie dusza wietrzy; i gdzie moc?...
A my wam - ksi;g; i obrazem,
A g;os nasz ku wam - pocisk z proc.
- Przyszli;cie drz;c i w;tpi;c razem,
Ca;a ju; ;wiat;o;; wasza - NOC!"
2
Za drug;, trzeci; skon;w met;
Gladiator r;k; podni;s; sw;:
"To - nie to, krzycz;c, MI;O;;, nie to,
To nie to PRZYJA;;, co dzi; zw;...
Z Kastorem Polluks, druhy dawne,
W ca;usach sobie wierno;; kln;;
A Wenus w;osy ma przyprawne,
Rumie;ce z potem w ma;; jej lgn;...
- Siedli;cie, g;azy, w g;az;w kole
A; mchu poro;nie na was sier;:
I dusz; wasz; - nasze-bole,
I cia;em waszym - naszych-;wier;;
- Siedli;cie, g;azy, w g;az;w kole,
Ca;e ju; ;ycie wasze: ;mier;!"
Pisa;em 1857
СПАРТАК
1
За второй и третьей финишной чертою
Гладиатор по'днял длань свою:
«Всё не то, что СИЛА с криком к бо'ю,
Даже МУДРОСТЬ, что зовем в бою...
Сам Юпитер уж не грозен боле,
А Минерва… право, только смех.
Вам зевак — сто тысяч дважды в поле,
Каждый день лишь слезы, кровь и грех.
Вы пришли, дрожа и сомневаясь,
Где душа и где былая мощь?
Мы же, книгой и науками стараясь,
Поливали знания вам дождь.
Вы пришли, дрожа и сомневаясь,
Просвещение всё ваше — это НОЩЬ*.»
2
За второй и третьей финишной чертою
Гладиатор по'днял длань свою:
«Всё не то, что МИЛОСТЬ с криком к бо'ю,
Даже ДРУЖБА, что зовем в бою…
Вот Кастор и Поллукс, други наши,
В поцелуях верность уж клянут,
А Венеры волос вьется краше,
И румянец с потом в масть идут.
Вы же сели, камни и колёса,
Поросла быльем уж круговерть:
Ваши души — боли нашей грёза,
Тело ваше — плоти нашей четь**;
Вы же сели, камни и колёса,
Ваша жизнь: воистину лишь смерть!»
1857
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
* нощь (устар.) — ночь. См. в словаре Ефремовой:
http://dic.academic.ru/dic.nsf/efremova/198100/Нощь
** четь (устар.) — четвёртая часть чего-либо, четверть.
См. значение слова в Викисловаре.
https://ru.wiktionary.org/wiki/четь
(Перевод В.Валевского)
СПАРТАК
Ubi defuit orbis...
1
Три боя принял гладиатор
И дланью погрозил рядам:
«И Мощь, - кричит в амфитеатр, -
И Мудрость видите не там…»
Юпитер жалок мне, Минерва
Теперь себе самой смешна,
Вам, двумстам тысяч, ежедневно
Нужны рыданья, кровь нужна.
Пришли, смятением гонимы,
Постичь наш дух и нашу мощь…
Для вас мы – книги и картины,
Наш клич – как свист пращи точь-в-точь.
- Пришли, смятением гонимы,
И весь ваш свет – всего лишь ночь!»
2
Три боя принял гладиатор
И дланью погрозил рядам:
«Любовь, - кричит в амфитеатр, -
И Дружбу видите не там!..
Кастор, целуя Полидевка,
Их верность давнюю клянет;
Со щек Венеры, лысой девки,
С румянами стекает пот…
Сидите, камни, в получаше,
И скоро мхом покроет вас.
Отвага ваша – муки наши,
А ваше тело – наша казнь.
- Сидите, камни, в получаше,
И ваша жизнь – лишь смерть и мразь!»
1857
Перевод Владимира Корнилова
ГЛАДИАТОР
Ubi defuit orbis...
Рек гладиатор, выжив в первом
И во втором бою подряд:
«Нет, Мощь – не то, что бьет по нервам,
И Мудрость – нет, не то, что мнят…
Юпитер молниями высечь
Горазд лишь, а Минерва – смех…
Вам, коих дважды по сто тысяч,
Лишь кровь нужна, одна на всех…
Узнать, в чем сила, вы на скамьи
Уселись, жадно трепеща…
А мы – как книга перед вами
Судьбы, наш голос – как праща…
- Ваш свет – как мрак перед глазами,
Как смерть, но только сообща!»
Рек гладиатор, выжив в первом
И во втором бою подряд:
«Любовь – не то, что бьет по нервам,
И Дружба – нет, не то, что мнят…
Поллукс и Кастор, их манеры,
Их поцелуи и тычки
Зовете верностью? С Венеры
Вы сдергиваете парики?
- Вы громоздитесь друг на друге,
Как оползень… Признайтесь хоть:
От боли больше вы в испуге,
Чем мы, чьи члены – наша плоть.
И это вашей жизни в круге
Арены наша смерть – ломоть!»
Перевод Ильи Кутика
Трудность перевода здесь – передача параллелизма конструкции. Кроме того, непросто найти ёмкое слово для обозначения зрительных рядов в колизее. Валевский вообще уходит от определения, у Кутика – нейтральное «арена», у Корнилова – «получаша». Это могло быть интересным решением, но следовало как-то предварить введение этого чисто архитектурного понятия.
Вообще концовка этого стихотворения неудачна у всех. Смысл ее тот, что сидящие на арене подобны камням, из которых арена сложена, и что сам факт их жизни становится фактом смерти для сражающихся на арене.
В переводе Корнилова, конечно, присутствует поэтическая энергетика:
Сидите, камни, в получаше,
И скоро мхом покроет вас.
Отвага ваша – муки наши,
А ваше тело – наша казнь.
- Сидите, камни, в получаше,
И ваша жизнь – лишь смерть и мразь!»
Но почему – отвага? С другой стороны, слово «мразь» внеположно спокойному тону обличения, как это имеет место у Норвида.
Вовсе лишено логики переложение Кутика:
- Вы громоздитесь друг на друге,
Как оползень… Признайтесь хоть:
От боли больше вы в испуге,
Чем мы, чьи члены – наша плоть.
И это вашей жизни в круге
Арены наша смерть – ломоть!»
Оползня и нет у Норвида, и это противоречит каменному статизму, который присущ римской публике в представлении поэта. От чьей боли в испуге римляне? «Мы, чьи члены – наша плоть» - тавтология. Донновской мысли о том, что гибель другого убивает и нас, нет в стихотворении. Что значит: «ломоть жизни»?
Ваше сердце—часть души Миноса,
Тело ваше—жижа, а не твердь.
Вы же сели, камни и колеса,
Ваша жизнь—сама слепая смерть!
В переводе Валевского реалии, не присущие тексту. Минос никак не вписывается в образный ряд стихотворения. Стихотворение пронизано упоминанием образов богов и героев, которые служат для общества Рима предметом поклонения и подражания, и их разоблачает Спартак как недостойных возвеличения и почитания, причем мысль его в стихотворении христиански революционная. Подумалось: а может быть переводчик перепутал Миноса с Мидасом?
В переводе важно артистическое перевоплощение, в отсутствие которого теряются и чистота интонации, и самый смысл.
В заключение прочтем стихотворение «Марионетки» в двух, на мой взгляд, очень достойных переводах – Андрея Базилевского и Анатолия Гелескула. Переводы однако отличаются друг от друга. Насколько мне известно, оба поэта работали независимо друг от друга. Интенции у переводчиков были разными: Гелескул стремился представить идеальный образ стихотворения, который в оригинале написан в нарушение некоторых правил просодии. Базилевский стремился показать особенности авторской манеры. Мне представляется, что два этих подхода равночестны.
Marionetki
I
Jak si; nie nudzi;? gdy oto nad globem
Milion gwiazd cichych si; ;wieci,
A ka;da innym ja;nieje sposobem,
A wszystko stoi - i leci...
II
I ziemia stoi - i wiek;w otch;anie,
I wszyscy ;ywi w tej chwili,
Z kt;rych i jednej kostki nie zostanie,
Cho; b;d; ludzie, jak byli...
III
Jak si; nie nudzi; na scenie tak ma;;j,
Tak niemistrzowsko zrobion;j,
Gdzie wszystkie wszystkich Idea;y gra;y,
A teatr ;yciem p;acony -
IV
Doprawdy, nie wiem, jak tu chwil; dobi;,
Nudy mi; bior; najszczersze;
Co by tu na to, prosz; Pani, zrobi;,
Czy pisa; proz;, czy wiersze - ?
V
Czy nic nie pisa;... tylko w s;o;ca blasku
Si;;; czyta; romans ciekawy:
Co pisa; Potop na ziarneczkach piasku,
Pewno dla ludzkiej zabawy (!) -
VI
Lub jeszcze lepiej - znam dzielniejszy spos;b
Przeciw tej nudzie przekl;t;j:
Zapomnie; ludzi, a bywa; u os;b
- Krawat mie; ;licznie zapi;ty...!
МАРИОНЕТКИ
1
Как не хандрить?.. когда тихая стая
Неповторимых созвездий
Медлит над нами - а мы, отлетая,
Так и остались на месте…
2
Все, как и было, и каждый, кто ныне
Жив еще, рядит и судит -
А через миг его нет и в помине,
Да ведь людей не убудет.
3
Тошно в театрик такой захудалый
Ради пустой оперетты
И неумелой игры в идеалы
Жизнью платить за билеты…
4
Господи, чем же прогнать эту скуку,
Что поселилась без спросу?
Время угробив на скорую руку,
Вирши строчить или прозу?
5
Или замолкнуть?.. забыться в теплыни
И перечитывать главы,
Те, что Потоп на песчинках пустыни
Нам написал для забавы…
6
Нудность и скука… а впрочем, знакомы
Средства от этих напастей:
Брезгуй людьми и ходи на приемы
- Галстук надев поцветастей.
пер. А. Гелескула
МАРИОНЕТКИ
1
Как не скучать тут? Когда над планетой
Тихих звёзд миллионы мерцают,
И каждая светит особенным светом…
Застыло все – разлетаясь.
2
Земля застыла – и бездны столетий –
И все, кто живы и жили –
От кого и пылински не станет на свете,
Хоть будут люди, как были…
3
Как не скучать тут, на сцене столь малой,
Где антураж так невзрачен,
Где всякий в любые играл Идеалы…
Театр тот жизнью оплачен.
4
Не знаю, право, как убить минуту,
Тоска в душе, как заноза;
Что длелать, Пани, когда всё так смутно –
Стихи писать или прозу? –
5
Или… под солнцем читать до смерти
Романа древнего главы:
Что на песчинках Потопом начертан –
Видно, для нашей забавы (?) –
6
А лучше – знаю самый верный способ
Против тоски окаянной:
Бывать на л ю д я х , а л ю д е й забросить,
- Галстук на шею вязать без изъяна!..
(перевод Андрея Базилевского)
По-жмудски Норвид значит «тот, кто хочет видеть». Предполагаю, что поэт видит теперь нас и понимает себя на языке, которого не знал. Мы постарались, думаю, объективно говорить о том, что удалось и что не удалось в его переводах, абстрагируясь от того, выступали переводчиками маститые поэты или молодые, начинающие. Желаю вам, тем из вас, кто пишет стихи и переводит, принять участие в новых изданиях Норвида и других поэтов Польши.