Национальный литературно-художественный проект
Галины Шелонниковой
"Гриф... и Странник..." в трёх книгах (2007, 2008. 2010):
http://www.stihi.ru//2012/05/01/2835
Книга первая
"Вещая песня дрозда..."
юношеству
посвящается
рассказ-драма
(продолжение)
Неожиданно прокуковали настенные часы, стрелки которых показывали шестнадцать. «Скоро придут», -- подумала о родителях Лена. Эдик, догадавшись о её мыслях, попытался ей помочь убрать со стола. Но она отрицательно качнула головой и движением руки дала понять, чтобы друзья ушли в комнату. Эдик ответил, что ему нужно бежать на тренировку, но вечером он обязательно заскочит. «Пока», -- кивнул он Саше и скрылся на лестнице. Саша, задержавшись в дверном проёме кухни, взволнованно сказал:
-- У Эдьки настоящий мужской характер. Увидев меня, он насторожился, но руку протянул для знакомства первым, -- он наблюдал за быстрыми движениями Лены (та мыла посуду и ставила её в сушилку), -- Эдик – мировой парень, ты меня слышишь?
«Ты прав», -- соглашалась про себя с ним Лена. Она обожала Эдика. В этом давным-давно призналась и чувств своих не стыдилась. Он отвечал ей той же нежностью. «Я ему нравлюсь», -- самодовольно говорила Лена. Что скрывать, по Эдику вздыхали многие девчонки из школы… Кто погромче, кто потише… Раздавшейся звонок остановил течение мыслей Лены. «Родители», -- пояснила она Саше, которому те обрадовались искренне. Должно быть, ещё помнили его. А чуть позже, за ужином, на семейном совете решили, что, пока суть да дело, он должен пожить у них. Когда объявится тётя, то и разговор будет другой. «В этом доме, Санька, тебе завсегда рады» , -- уже на вокзале обдумывал Саша сказанное отцом Лены, забирая свои вещи из камеры хранения. А в это время Лена ждала Эдика у подъезда своего дома, любуясь тихим вечером. От освещения искрились сугробы, неокрепшие, рыхлые. Едва касаясь пальцем прохладного пушка, обметавшего лавку, Лена вывела на нём: «Вот оно, глупое счастье…» Строка прямо-таки выпрыгнула из памяти под руку. Кто написал, силилась вспомнить Лена? Но, услышав сзади себя скользящие шаги, живо обернулась:
-- Эдичка-а…
-- Попалась, которая кусалась… -- кружил её Эдик, целуя в глаза, в нос, в губы…
-- В подъезд бы, что ли, прятались, -- проворчал кто-то.
--Эдька… люди… -- вывернулась Лена от Эдика, но тут же прильнула к нему. Влажная ворсистая ткань куртки куснула щёки, отчего Лена слегка запрокинула голову. – Где-то шлялся… -- полувопросительно говорила она, обтирая ладонью с его лица мизерные звёзды.
Эдик всё также улыбался, но Лена вдруг ощутила… или ей показалось, как он… напрягся. Прижав к себе девушку, он прошептал: «Бежим в нашу аллею… Бежим?»
Да, у них была своя аллея, ютившаяся в парке, росшем недалеко от дома Лены. Теперь же аллею ласкали ранние сумерки. Обняли и запутались в берёзовом переплетении. Безвольные ветви свисали длинной бахромой. На ней колокольчиками – смёрзшиеся серёжки. При малейших порывах ветра она задевали друг друга, звенели тоскливо, роняя на припорошенную землю матовые блёски. От звона оживал берёзовый свод аллеи, под которым вглубь её (среди прочих глянцевых следов) сейчас убегали иссиня-чёрные следы Эдика и Лены.
-- «Глупое счастье» -- кто написал?
-- Ты что, Лека?! Есенин, конечно, Есенин… Вот послушай: «Стелется синею рясой с поля ночной холодок… Глупое, милое счастье, свежая розовость щёк…» Или вот ещё…
Эдик декламировал Сергея Есенина упоённо, страстно. Лена сначала слушала с желанием, но что-то тяжёлое, пока ею необъяснимое, наполняло её сознание… И, чтобы как-то остановить это нечто, она дёрнула Эдика за руку:
-- Наш Квазимодо… Посидим?
Эдик разметал снежную ленту на изуродованном стволе мощного клёна, разветвлённого до самого подножия. Вспорхнул напуганный дрозд и приютившись поблизости закатил неистовый концерт, а они (эти росточки юности) примостились на уродце, прижавшись друг к другу. Песня дрозда слышалась чересчур резкой, так как отдельные «Слова» он повторял по нескольку раз порывисто.
-- На зимовку остался, -- прошептал Эдик, чтобы ещё раз не вспугнуть птицу, всмотрелся в ветви над головой, но кроме ломанных линий ничего не приметил.
Лена с Эдиком умолкли. Любили вот так молча внутренне прислушаться друг к другу, угадывать мысли, а потом вслух допытываться, верно ли угадали… «Что он скрывает от меня? Читал Есенина много и увлеченно… Давно заметила, что лирика для него успокоительное. Эдька, милый Эдька, что ты скрываешь от меня? Что?.. – Лена терзалась сомнениями. – Совпадение. Просто совпадение, -- ободрила она себя, -- про глупое счастье кто в снегу написал? Он что ли?» -- но тревожность, зародившаяся в ней, не исчезала… «Лека, самая славная девчонка… молодчина, вступилась за Сашку. Он -- отличный парень… Лицо… Какое умное у него лицо… всё светится… Леке курить не позволю, и ходить мимо школы – тоже… Как резко поёт дрозд… Не песня, а лай какой-то, помолчал бы немного, без него тошно…» -- Эдик сейчас думал рассеянно, не выпуская, однако, из хаоса мыслей единственную, мучившую его в этот вечер… Лена развернулась к Эдику. Она скорее почувствовала его мятущееся состояние, нежели уловила задумчивость на его лице.
-- Что скрываешь от меня, Эдичка? – Лена прямо спросила его, в надёжном ответе ожидая растворить безотчётный страх.
-- Я… ду-мал… -- Эдик вздрогнул… Лека никогда вот так, вопросом, не интересовалась о его затаённом, а перечисляла вслух то, что у него, по её определению, могло крутиться в мыслях. Но вопросом… -- Лека, не закалывай уроки и не кури, --слишком поспешно ответил он. –Ты добрая, отзывчивая… А с Сашкой мы станем друзьями… Глупое счастье моё!
Обняв девушку, Эдик с упоением целовал эти вечно вопрошающие глаза, этот удивлённый носик, одностороннюю ямочку на щеке… страстно захватил пухлые губы… Он упивался ею, он готов был расцеловать её всю… Они свалились с уродца… Лена мгновенно вскочила на ноги, поправляя шапочку и пряча под неё выбившуюся прядь. Но странно, она не испытывала ни малейшей обиды. Всё тот же, ни с чем не соразмерный, страх опять пропитывал её.
-- Раз –куку, два – куку, оба шлёпнулись в муку, -- дрожащим непослушным голосом пошутила она.
-- Ты не ушиблась? – Эдику стало неловко. Осторожно, боясь причинить боль, он стряхнул с её спины снег. Повернув к себе, он поцеловал в висок. Лена безропотно прижалась к надёжному (она была твёрдо уверена) парню. – Я доверю тебе маленькую тайну, --прошептал Эдик, -- только на ушко.
--Почему на ушко? Нас никто не подслушивает.
-- Боюсь дрозд сглазит… Впрочем, дрозд -- птица певчая, а значит добрая, не сглазит… --уткнувшись девушке в лицо, Эдик о чём-то долго с ней секретничал…
Сгущались сумерки, и песня дрозда становилась интенсивнее… Свод же аллеи гудел всё тише, в дрёме сопротивлялся засыпающему ветру, словно не желал выпускать его из себя на мир… «Правда… Это правда?!» -- восклицала вслух Лена, перекрывая сонное гудение берёз. В её голосе слышалось радостное изумление. И каждый из них в эти минуты ощущал душевный подъём, словно освободился от распиравших мыслей… А птица певчая надрывалась… казалось, вот-вот сорвёт голосок… «Я, как этот очумелый дрозд…» -- отчего-то утвердилось в девушке. И невдомёк этой юности, идущей рука в руке, что этот дрозд – самец, своим интенсивным концертом он удерживал свой участок для предстоящего апрельского гнездовья. А уже невесть откуда налетевший ветер пытался проломиться сквозь свод берёз, но , обессиленный сонной одурью, стал путаться под ногами Эдика и Лены, изредка гоняя спиралью звонкие листья… «Ступайте, дети… ступайте…» -- едва слышно, надсадно стонали стволы…
(продолжение следует)
Галина Шелонникова
1989
Примеч. авт. – первое издание рассказа "Вещая песня дрозда..." в книге прозы и стихотворений «Запоздалый портрет» (1993):http://www.stihi.ru/2013/01/27/5692
Книги находятся в ведущих библиотеках России, регистрация «РКП».