Из цикла "Масенькие истории большой жизни"
На днях подсмотренное в дороге действо напомнило мне живо времена нашей юности беспечной, в меру наглой и клинически неунывающей. Каждое действо воспринималось через призму непознанного, через увлекательнейшую игру название которой – жизнь. Рутина буден взяла со временем со многих свою дань. У меня же эта юношеская привычка укоренилась в сознании, примиряя порой с серостью окружающих буден.
Вот и в этот раз позвали меня с дачи в душную столицу вести печальные, к которым можно было бы уже в силу возраста и привыкнуть, но душа не позволяет смириться с неизбежным. И ехал я поддержать институтского друга, Женю Князева, потерявшего супругу. За две недели совершенно здоровый человек буквально сгорел. Женя позвал на поминки, а в этом нельзя отказать.
Горько, когда у твоих близких несчастье, но и думать об этом постоянно – себя травить неизбежностью уже происшедшего. Но мыслям не прикажешь, и перекатываются они, как валуны в горной речке, пока не уткнутся в какое-либо препятствие.
Вот и на этот раз такое препятствие нарисовалось в лице парнишки-контролера в паре с девчушкой-контролером. В конце вагона такая же молоденькая парочка контролеров и охранник-вьюнош – настоящая молодежная бригада. Это уже было что-то новенькое. Обычно молодые безбилетники от пожилых контролеров бегают – здесь же все наоборот.
Вспомнились свои молодые годы, как мы, студентики, бегали от строгих пожилых дядь. При наших, хотя и повышенных, сорокарублевых стипендиях тратиться на билеты было не принято – вот и изыскивали возможности бесплатно посещать родственников-москвичей. От Обнинска, где мы учились, до столицы девяносто километров и почти два часа пути, но это москвичам, а мне еще от Москвы до Орехово-Зуево требовалось пару часов. Вот и ездили бесплатно, воюя с контролерами – когда мирным путем, перерисовывая даты на использованных билетах, но чаще воинственно, запирая переходные двери тамбуров. Не у всякой бригады контролеров был соответствующий трехгранный ключ, и мы тормозили их на целый перегон.
Правда, они тоже учились и очень быстро, и вскоре без ключей уже не ездили. Оставался самый простой и самый надежный способ – перебегать в уже проверенные вагоны. Конечно, дело это было хлопотное, но оно того стоило, и смотрели мы на него не как на досадное мероприятие, а как на увлекательную игру. Контролеры, как правило, были людьми пожилыми, и гоняться за нами им было не с руки.
Минуло полстолетия, а молодежь все так же успешно воюет с контролерами, перебегая в уже проверенные вагоны. Правда, им, пожалуй, стало гораздо труднее делать это, чем нам, шестидесятникам. Бригады контролеров выросли, обзавелись обязательными охранниками, да и «шмонать» электрички стали не разово, а по нескольку раз за рейс, но и зайцы не перевелись.
«Aljager-kom-aljager» (на войне, как на войне) – совершенствуется оружие и, в пику, совершенствуется защита. Похоже, что нападение на этот раз «прыгнуло выше головы» – молодежная бригада контролеров, а как выяснилось позже, и не одна, или одна, но в очень расширенном (на несколько вагонов сразу) составе практически пресекла все пути отступления безбилетникам. Зоркие и легкие на ногу служители и ревнители закона не ленились и вернуться, чтобы «прищучить» «перебежчиков».
По правде говоря, мне такое нововведение пришлось не по душе – со стороны железнодорожников это был запрещенный прием, удар ниже пояса и, похоже, что метод этот пока не прижился. Может быть, это была разовая акция для тех же студентов, подрабатывающих во время летних каникул. Что бы там ни было, но больше я такой молодежной экзотики не встречал.
Мысли-валуны, упокоенные на время коллизиями юности и настоящей действительности, опять было закачались, норовя покатиться по течению жизни, но надо отдать должное Жене, который сумел этот скорбный для себя день превратить в вечер светлой памяти о любимом человеке. Были родные ушедшей супруги, сын Жени и Сережа Гусаров, приехавший из Обнинска. Светлый и грустный вечер начал перетекать в ночь, наши ряды редели и вскоре мы остались с Женей вдвоем. Нам было о чем поговорить, вспоминая дни былой юности, совместные работы в стройотряде и совместное увлечение настоящего.
Я как-нибудь расскажу о Жене, об этом уникальном парне, вкусившем от жизни в полной мере всех прелестей и трудностей бытия и оставшемся, как и в юности, с жарким сердцем и светлой душой, способной откликаться на самые отчаянные, порой несуразные предложения и самой генерировать и воплощать в жизнь неординарные идеи. Вот и сейчас воплощал он в жизнь такую бескорыстную и щедрую идею, что, когда он несколько месяцев назад поделился ею со мной, то у меня дух захватило от такого великодушия.
Захватило тогда, а сейчас, видя какую гигантскую работу он уже проделал, и, зная его загруженность своими научно-производственными делами, я еще раз поаплодировал щедрости его души. По жизни и по работе у Жени множество связей и много хороших знакомых, да и друзей много. И вот надумал он издать книгу под рабочим (пока) названием: «Поэзия моих друзей». В эту когорту он великодушно включил и меня, чем весьма мне польстил. Включил с одним условием, что стихотворения для сборника отберет он сам. По правде сказать, меня это очень заинтриговало. Я никогда не задавался целью кому-нибудь понравиться, писал и пишу для себя, сообразуясь со своим видением мира, своими критериями добра и зла и своими понятиями о прекрасном. И все, что я издавал до этого, соответствовало этим понятиям. И вот теперь предоставлялась возможность узнать, а как же тебя, вернее твое творчество, оценивают другие, что в нем нравится им более всего. В какой-то степени это будет избранное, избранное, правда, только Женей, но на это избранное можно было смело положиться.
Так бы и закончился этот долгий день на грустной, но теплой ноте, но видно не судьба была ему остаться таким в памяти. Засидевшись до полуночи, я возвращался домой на автоэкспрессе и вновь, как и ранее, на каменной скамейке у входа станции метро ВДНХ увидел уже описываемого мной (1) спящего бомжа. Все та же, набитая вещами, продуктовая тележка, с боков которой свешивались наполненные полиэтиленовые пакеты, все та же, торочащая из набора вещей, трость. За тележкой, укрытый почти с головой серым байковым одеялом и отвернувшийся к стене, спал наш старый знакомый. Под головой у него было что-то вроде подушки с цветистой наволочкой. Рядом с его тележкой стояла тележка поменьше, нагруженная наполовину, а за ней на той же каменной скамейке спала старушка – всё и все были на месте, как и мои прошлые недоумение и недосказанность, так и настоящее разочарование настоящим.
Тот, кто еще помнит советские времена, тот меня поймет.
1. Не назначенные встречи: http://www.stihi.ru/2016/07/03/5272