Писатели о Дереке Уолкотте
Уолкотт прежде всего очаровывает... О таких поэтах можно сказать, что стихи их неотразимы не просто умелой сцепкой образов с идеями, но языком, который приводит в восторг сам по себе, ритмами, которые кажутся спонтанными, сценами, которые живо рисуются воображению. Если поэт может так писать, то он мастер.
ЛУИС СИМПСОН
Уолкотт пишет на английском, ощущая скрытую магию этого языка так, как не многие (может быть даже вернее сказать - ни один) из его современников, рожденных в лоне английской речи.
РОБЕРТ ГРЕЙВЗ
Вест-Индия - громадный архипелаг, раз в пять больше греческого. Если бы поэзия определялась только материальным опытом, Уолкотт располагал бы материалом, в пять раз превосходящим тот, что был в распоряжении барда, писавшего на ионийском диалекте и тоже любившего море. В самом деле, если есть поэт, с которым у Уолкотта много общего, то он отнюдь не английский: скорее это - автор "Илиады" и "Одиссеи" или же автор "О природе вещей". Ибо изобразительная сила у Уолкотта - поистине эпическая... Скоро уже сорок лет, как его пульсирующие строки неудержимо накатываются на английский язык подобно приливным волнам и намывают архипелаг стихотворений, без которого карта современной литературы сливалась бы с обоями. Он дает нам больше, чем себя или "мир"; он дает нам ощущение бесконечности, воплощенной в языке, равно как и в океане, всегда присутствующем в его стихах: и фоном, и передним планом, и как тема, и как метр.
ИОСИФ БРОДСКИЙ
Рожденный от смешения рас и этносов на вест-индском острове Сент-Люсия, где говорят исключительно на франко-английском диалекте патуа, поэт и драматург Дерек Уолкотт образовался как человек британской культуры. Изучив английский как второй язык, он этим усвоенным в школьные годы языком овладел в совершенстве. Критики с неизменной похвалой пишут о его языке, и в числе многих - английский поэт и романист Роберт Грейвз, который по словам сотрудницы литературного приложения к "Таймз" Вики Фивер, высказался даже в таком духе, что Уолкотт пишет на английском с таким ощущением внутренней магии этого языка, до которого далеко многим (если не всем) его современникам. В Меморандуме Шведской академии по поводу присуждения Уолкотту Нобелевской премии за литературу в 1992 году, есть согласно цитате из "Детройт Фри Пресс", слова о том, что "вест-индская культура обрела в его лице великого поэта". Уолкотт - первый коренной житель карибских островов, удостоившийся этой премии. Согласно тому же источнику, меморандум гласит, что "своими литературными произведениями Уолкотт проторил дорогу своей культурной среде, но одновременно через эти произведения он обращается к каждому из нас".
Главная тема Уолкотта-поэта - противоречие между "черными" и "белыми", между людьми и правителями, а также между элементами карибской и западной цивилизаций, равно присутствующими в его родословной. В "О чем говорят потемки", интродукции к книге "Сон на Обезьяньей горе и другие пьесы" Уолкотт обращается к своему "шизоидному" отрочеству, распадавшемуся на две жизни - внутреннюю жизнь самой поэзии и внешнюю жизнь поступка и диалекта.
Исследователь Уолкотта Роберт Д. Хаммер в своей книге о поэте замечает, что такая шизоидность типична для вест-индцев вообще, а так как Уолкотт произошел от белых дедов и черных бабок и с отцовской и с материнской стороны, то он являет живой пример "разделенных" приверженностей и отторжений и "общественно" присутствует во взвешенном состоянии между двух миров. Его широко цитируемое стихотворение "Оклик далекой Африки" ( из книги "В зеленой ночи. Стихотворения 1948-1960) - как раз об этом непростом культурном самоопределении.
Да, я всосал раздел, он у меня в крови...
Имперского я проклял чинуша,
но ты, английский, был язык любви,
ты, Африка, была моя душа!
Предать обоих вас? Вернуть вам взятое?..
В другом стихотворении, "Шхуна Флайт" из сборника "Царство звездных яблок" поэт от имени тринидадского моряка Шайбина оценивает свое, человека со смешанной кровью, место в мире, разделенном на белых и черных:
Одни заковали мне руки, вздохнув: "История!",
другие сочли слишком светлым для их гордыни.
Не достаточно белый для белых и не довольно черный для черных, он в начальных строках стихотворения так говорит о себе:
Я ниггера впитал, голландца и британца,
пройдя колониальное горнило -
возможно, я никто; быть может, нация.
Уязвленный контроверзами своего происхождения, Уолкотт пришел к тому, что принял и свой остров, и свое колониальное наследие. То, что он возлюбил обе эти стороны своего "я", со всей очевидностью раскрывается в его работе. И вполне справедливо сказанное Хаммером: "Выпестованный на преданиях о богах, злых духах и коварных обманщиках, передаваемых поколениями невольников, Уолкотт хотел пересказать народные вымыслы, и это удалось ему. С другой стороны, поскольку он испытывал влечение к классическому наследию Запада и был им образован, он хотел обратиться к традиционно европейской тематике, и это ему тоже удалось. Как наследник двух живых, сильных культур, он прививает себе сначала одну, зетем другую и в конце концов на основе этих двух начал создает свой индивидуальный стиль".
Вышедшая в 1997 году книга "Щедрое даяние" ("Bounty") - собрание лирических стихотворений, многие из которых написаны в излюбленной Данте Алигьери терцинной форме. Присутствие Данте ощутимо в стихах, где речь идет о языковом колониализме, об истории. В других речь идет о возрасте, о смерти, о неизбежных утратах. Одно из стихотворений представляет собой двойной панегирик - покойной матери и впавшему в безумие английскому романтику Джону Клару. Стареющий поэт задумывается о конечности земного существования. Пишущая для "Нью Лидер" усматривает в содержании и форме поэтических произведений Уолкотта дантовское эхо. "Подобно Данту, - пишет она, - Уолкотт моделирует мистическое странствие в ближнее и отдаленное прошлое, исслеживая жизни и смерти близких ему людей, находя в этом и средство смягчить боль от утрат". Другие критики воздают Уолкотт хвалу за языковое мастерство и поэтическую технику.
"Образы сохраняют повторяемость, перекрестность, приобретают новые ассоциативные коннотации в этих стихах, несущих в себе благородное обличье цветного стекла, помраченного, но продолжающего быть проводником света", - заключает на страницах "Таймз" Пико Лойер. Адаму Киршу из "Нью Рипаблик" представляется, что в "Щедром даянии" доведены до совершенства испытанные приемы поэта. В частности, он пишет: "Лишь немногие поэты в разные эпохи доработались до подлинного стилевого своеобразия, но еще меньше тех, кто обрел своеобразие зрелого стиля. Зрелый же стиль Уолкотта, развившийся в книге "Середина лета" и в дальнейшем совершенствовавшийся, - это его лучший стиль".
Думается, что к своим островным корням Уолкотт вполне приближается в драматургии.
ДЭВИД ВЭЙС