Может я позволяю себе слишком много,
Повторяя всегда "больше нет никого"
И ты судишь меня недостаточно строго,
Но страшней обвинение, чем приговор
Под апатией скрыта незримо тревога
Может это стремление к небу порочно,
Может я не умею читать между строк.
Заключение в кокон условно-досрочно
Но не вырастут крылья. Ты слишком жесток,
Милосердие с запахом трупного яда,
Весть благую твой ангел приносит из ада,
На двоих разделяя терновый венок,
И на дне потерявшего уровень взгляда
Кто посеял невидимой лжи семена?
Ни один батискаф не касается дна.
Одному увядающих роз ароматы,
Но другому шипов незаметный укол.
Мы себя хоронили, встречая закаты
И подняться не даст тот осиновый кол.
Положив на весы наших мук атрибуты,
Разделить их по весу как камень и пух.
Ожидая тепла, снова слышишь в гробу ты:
"Все касается здесь исключительно двух"
В ненасытном обличьи личинки нелепо
И слова - шелкопряда неровная нить.
Утешение в темном спокойствии склепа.
Я не в силах иначе судьбу изменить.
Где неделю назад извергался Везувий,
Погребальный костер не согреет очаг.
Не пробудят слова заклинания мумий,
Не открыть до сих пор расписной саркофаг.
Как в могиле во сне пребывая глубоком,
Не насытившись смертью, но вновь не живя,
Может быть, я могу разорвать этот кокон
Но оставшись в обличии монстра-червя.
Погребая себя, зеркала занавесив,
Шелк как кровь остается твоим родником.
Погребальным обрядом в судебном процессе,
На холодной плите погребальным венком.
Я как призрак - мой голос всегда невесом
Есть лишь ключ, запирающий двери-ловушки
Зеркала разбивают меня изнутри
Остановишь едва заводные игрушки.
Ты опять зажигаешь гробы-фонари
Заменяя полет колесом
Поворот не туда
И еще одна проба
Ярость - клетка стыда
И решений суда
Не выносят у гроба
Сделав воду вином
Добродетель пороком
И мечты об одном -
Невесомость и кокон