Рецензии на произведение «Конкурс поэм и больших форм»

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

20 шагов по следам Чёрной Лисы. Римейк

(римейк на книгу Елены Мудровой
«Сказки Чёрной Лисы»)

http://www.stihi.ru/2013/11/08/8453

1

Едва, едва ли,
вошёл я в Лисий лес и…
вижу, что я – снег.
Наверно, вспомнил,
что когда-то был дождём
и... меня земля
ловила ртом открытым.
А мне хотелось
дождаться что застыну
и смогу летать.

2

В лесу Лисы я
немой родился снова -
не мой был голос,
разный – двух цветов:
один был как небесный,
а другой земной.
Их насып'али вместе
в кормушку-рот мне!
Её держал открытой
чтоб ловить ещё.

3

Снег, дорогая!
Да, это здесь не новость -
он идёт всегда.
Мать говорила:
"зимой, чтоб не влюблялась -
немой то станешь."
Я позабыла это.
И вот - немая.
В руках дырявых тает
мёрзлая вода.

4

Потом она мне
проговорила молча:
Змеиный дым есть -
зимой зимят так
в снежной чешуе дома.
И там не пишут
вилами… раз нет воды -
застыла речка.
И, от добра добра нет.
И смерть с любовью.

5

А лето - в лете…
Не кипит сирень уже…
Язык хоть вырви –
не идут слова
хоть четырёхэтажной
стопкой их сложи.
И лишь за отраженье
в зеркальном небе
птичьих голосов – схватись,
держись – не падай.

6

И говорила…
слов никто не слышал.
Те в воду канув,
в глубину ручья -
журчат себе на птичьем.
Хранит их память
у двух сердец в сосудах
с прозрачной кровью.
А утром, на рассвете,
плывёт на лодке.

7

Плывёт мгновенье
в тех рыбах или птицах.
И… на крючке ты -
пойманный, поняв,
что, и не ты их ловишь -
в тех смыслах истин.
Сама река к тебе всё
приносит в двери,
и...ищет выход в окнах,
и стоит в ногах.

8

Ещё в лесу том
тишина и враг её,
им надо было
убить друг друга.
А кто-то подбородком
ловко подбирал
летящий скрипки голос
и не касался
клавиш, чтобы оживить
молчанье снова.

9

А музыка там -
«до-ре-ми», её луна
выплёвывает
будто «ду-ры-мы».
Спроси: луна - причём здесь?
Он падает сам,
голос - с луны свалился!
Значит он ничей,
и выпорхнёт, как птица
из разрыва рта.

10

Слова там – радость.
Но, и без них не трудно.
Алхимик-ветер
сжигает тело -
дует на огонь чтобы
согрелись листья
и золото впитали
из сказки Лисьей.
Слов имена найдёшь сам -
те, что не знаешь.

11

И сгораешь сам -
как будто прорастает
ржаное семя
внутри у тела.
И видишь свет и голод -
Лису послушать.
Она сама, сама всё:
мать, ребёнок, бог…
И бог берёт других, но…
её не хочет.
12

Дитя Лисы есть:
большой – в полнеба, чёрный
с луной во рту он.
Хранитель красных
двух её сердец (они
нужны ей очень).
Дитя молчит, бросает
голоса с луны,
пока обида Лисья
как имбирь горчит.

13

Что ж, так уютно
в лесу Лисы мне – снегу?
Она всё ищет
своего дитя.
То лунный Будда-мальчик,
а то ягненок.
Один траву пощиплет,
а другой - меня.
И все молчат как рыбы
в рот воды набрав.

14

Она всех любит,
в кармане карту носит -
лоскут от неба,
прожжённый солнцем.
А он уплыл, как рыба
и был ли вовсе
тот мальчик в карте этой?
И знал ли сам он,
что в нём абсурда больше,
чем идеала.

15

Подует ветер
в лоскут тот синий. Где те
паруса его?
Но, не найти их, только
следы карандаша там
он ей оставил:
на небе, на песке и…
и где-то рядом -
на блюдечке кораблик!
А может, радость?

16

Там город «а» есть,
а город «б» Лису ест.
Он, как столица
выдаёт слова
отсутствующим взглядом.
А они мертвы
(как будто мы – живые!)
привыкли к смерти.
Что ж, нам не привыкать к ней -
Всё отцветаем.
17

Там край безумья
он нам не страшен – серый…
Земля немая -
слов не говорит.
Её словам не учат.
А, звериный рык
и щебет птичий не врут.
Благословенны.
Как кровь в тех Лисьих стихах
уже застывших.
18

И, морю скажет:
ну, замри! Оно замрёт.
И света глыба
пройдёт все сети.
Хоть, в общем, тоже баба,
и без чешуи,
но бьётся словно рыба
об лёд всем сердцем.
Будто на двоих оно -
её и рыбье.
19

Любовь прольётся
из сердца прямо в реку
и станет легче
идти ей снова.
А ты стоишь недвижен
в груди и в речке
и в молоке и мёде
и не уходишь.
Стал истукана вроде -
Ваня-дурачок.
20

Летит из клетки
грудной улов до неба
к тому, кто смотрит -
стоит напротив.
И, становясь неясным
испытаешь ты
к той смерти… только нежность.
Снег рассыпает
всё новые страницы…

Смотрите - снег всё!
___________________

Из цикла "Ясные стихи"

Анар Лизари   11.11.2018 12:27   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

Наш виноград и хвастливая родня
http://www.stihi.ru/2018/02/27/5207

Рыжая Ляля   09.11.2018 23:50   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

Существуя со снами

http://stihi.ru/2018/11/09/9231

Аюна Аюна

Ирина Плевинская   09.11.2018 22:04   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

бэтмен сдался властям

http://www.stihi.ru/2015/03/26/4347

I. Явка с повинной

Ох вы гой еси надёжи государевы,
дознаватель Петрищев сотоварищи!
Вам несу я головушку повинную,
явку письменную в комиксах рисованных.

В девяносто первом годе я повадился
вместо горькой пить водицу мухоморную -
к ней привадила меня Агнесса Марковна,
костюмер Театра драмы и комедии.

От грибного пития и щей с капустою
стали мне являться Троцкий с Кагановичем,
и грузин рябой (забыл его фамилию) -
вот они-то мне расклали всё по полочкам.

Разъясняли, да перстами в морду тыкали:
Ты, Егор, у нас душа пассионарная.
Пусть ты сторож при заводе «Красный выборжец»,
но сильна в тебе закваска пролетарская!

Изведи ты спекулянтов да процентщиков,
да продавшихся бессовестных совслужащих,
для того тебе в кладовке революция
сберегла лопату, спички и дурман-траву.

II. Бэтмен Аркадий: спички, лопата, стетоскоп

В целях тайны и партийной конспирации,
называй себя Егор теперь Аркадием.
А костюм для дела выпроси у Марковны -
Дед Мороз там, или Бэтмен - что понравится.

Стал я в сумерках со спичками расхаживать,
разжигать повсюду пламень революции:
то спалю им казино с рулеткой подлою,
то бутик сожгу с тряпьём дольчегаббановским.

А когда сто тысяч спичек всё же кончились -
стал ходить в костюме Бэтмена с лопатою,
чтобы люди не узнали, не окликнули -
стетоскоп на шею вешал поликлиничный.

Раскопал асфальт вокруг проклятой мэрии,
исцарапал сотни чёрных «Волг» чиновничьих,
испоганил депутатских дач с полтысячи -
разбросал навоз по патио с бассейнами.

Только силушка моя пассионарная
по причине недосыпа мя оставила -
был я застан спящим в смену мою сторожем,
и уволен нах с завода «Красный выборжец».

III. Народный герой

А простой народ во всём меня поддерживал,
у метро мне завсегда на хлеб подкидывал.
Только я недоедал и всё откладывал -
накопил семьсот три тыщи по копеечке.

Как завидят бабки Бэтмена с лопатою,
из авосек тут же воду мухоморную
достают и угощают: пей, родименький,
мы ведь тоже служим делу революции!

Года три тому лопата моя кончилась -
источилась, истончилась да рассыпалась.
И пришлось мне ради счастия народного
всю партийную дурман-траву задействовать.

Тут веселие пошло по граду славному:
вот совслужащий хихикает с милицией,
вот барыги-спекулянты рвут наличные,
вот сам мэр вприсядку пляшет с вице-мэрами.

Депутат лобзает будку телефонную,
прокурор корзинкой ловит призрак бабочки,
из собеса выбегают девки голые -
побеждает мал-помалу революция!

IV. Слизни и победа революции

А когда уж и дурман-трава закончилась,
стал я мыслить по масштабам коминтерновским:
в Амстердаме основал ячейку партии,
и завод стал строить спичечно-лопаточный.

Но сгубило меня бедствие нежданное:
слизни летом мухоморные плантации
так объели, извели да изничтожили,
что настойку стало не на чем настаивать.

И пропало наважденье мухоморное -
устыдился я деяний несознательных,
и понёс свою повинную головушку
в розыскной отдел к товарищу Петрищеву.

В вещмешке со мной костюм лихого Бэтмена
и пакет со стетоскопом поликлиничным.
Как в тумане прожил эту четверть века я.
Говорят, что Горбачёв давно на пенсии.

И грузин рябой (забыл его фамилию)
не является мне больше с укоризною.
И нигде окрест не видно «Волг» чиновничьих.
Знать, взаправду победила революция!

Жиль Де Брюн   29.10.2018 03:03   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

Всех приветствую! Выбрал логически законченный отрывок из более объёмного произведения. По размеру, вроде, в 8000 знаков помещаюсь. На усмотрение редакторов.
*
Возвращение таёжника...
http://www.stihi.ru/2018/08/02/7578

*

Я вышел рано, «налегке» –
рюкзак, ружьё, жратвы на сутки:
салат, бекон, конфи из утки,
бутылка клюквы в «коньяке»,

полпуда по`рсы из ершей...
А для торговых отношений –
медвежья желчь, рога оленей,
меха куниц и соболей.

Я навестил свой старый схрон.
Здесь всё осталось, как и было –
табак, мука, три пачки мыла
и в банках рыбный закусон.

Потом шагал, по мере сил,
с учётом груза, даже бодро.
Дого`да подарил мне вёдро,
чтоб я грязищу не месил.

В посёлок прибыл ввечеру –
усталый, но весьма довольный.
Узрел на старой мукомольне
бессмертный лозунг «Мир и труд!»

Овин, с фасадом на восход,
стоял уныло, в том же месте,
где я когда-то с Нею вместе
встречал полночный вертолёт.

Ох, эти серые глаза –
они мне снятся и поныне,
и губы с горечью полыни,
и в ушках серьги – бирюза...

Я вспомнил каждую деталь
тех дней, когда «Профессор» грубо
съязвил: «Пожар. Нашли два трупа.
Жаль почтальоншу, очень жаль!»

Стемнело. Приближалась ночь.
А я не выбрал, где приткнуться.
Взошла луна – щербатым блюдцем,
натужно силясь мне помочь!

Посёлок спал без задних ног,
молчали шавки... почему-то.
Я брёл знакомым мне маршрутом,
туда, где раньше жил дедок.

Не знаю, что меня влекло,
возможно, смутная надежда –
что дом на месте, как и прежде,
а байка про пожар – фуфло!

Я был там через пять минут.
А после... час сидел тоскливо
на лавке возле старой сливы.
Здесь точно больше не живут!

Сарай, однако, не сгорел.
Отличный выбор для ночлега!
Солома, старая телега...
Ну, чем бродяге не «Нotel».

Я спал тревожно. Пару раз
ходил на двор смолить цигарку.
Мне было холодно и жарко,
саднило грудь, слезило глаз,

тянуло с левой стороны
и отдавало под лопатку,
короче, было очень гадко –
ни дать, ни взять – синдром луны.

Но, наконец, я впал в отруб,
почти в предутреннем муаре...
Мне снились – жуткий запах гари,
огонь, толпа, звучанье труб;

мне снились ведьмы на кострах
и экзекуторы в лосинах,
вампиры, колья из осины,
красотки с глиной в волосах,

погост, оградка-самодел,
венок из жести «От колхоза...»
и дед Степан, с прогнившим носом,
просил стопарь на опохмел.

Проснулся поздно. Весь в поту –
в сарае, видно, было душно...
Рюкзак запрятал под дерюжкой,
его здесь точно не найдут.

На завтрак хряпнул сотку грамм,
я все же был «аристократом»,
и вышел в свет, слегка поддатым –
«ловить улыбки милых дам».

Погода – тишь, да благодать!
На небе ни единой тучки.
И я пошёл искать толкучку,
где мог бы кой-чего продать.

Но что-то ёкнуло в груди,
а, может, показалось просто –
сперва решил свернуть к погосту,
мне, в целом, было по пути.

Могила деда заросла –
за ней никто не мониторил...
В часовне спал бухой Григорий –
наследный гробокоп села.

Он мне спросонья разъяснил,
что дед Степан с дояркой Маней
уснули голыми по-пьяни...
И дед бычок не загасил!

– А внучка? Что с девицы взять!
В Тюмень смоталась... через месяц.
Теперь на почте баба Леся...
Ей скоро восемьдесят пять.

*

Я здесь застрял на пару дней,
стараясь не светиться сильно.
Загнал товар, постригся «стильно»,
дал званый ужин для «друзей».

Григорий, иже с ним Федот,
Назар и две колхозных крали
на шару весело бухали –
«за мой успех» и «мой доход»!

Я им представился Фомой –
сержантом сводного отряда
элитной егерской бригады,
совхоза «Красный Зверобой».

Поил я их не просто так,
а с целью выведать потоньше –
тюменский адрес почтальонши...
За ней, мол, числится косяк.

Майор Козлов, мой обер-босс –
начальник взвода «крупной дичи»,
её давно бесплодно ищет...
А я – его глаза и нос»!

Они вкушали эту хрень
с довольным видом сопричастья...
И заложили бабку Настю,
мол, та писала Ей... в Тюмень.

Но, баба Настя померла,
не далее, как в прошлый вторник.
Остался сын – колхозный шорник,
почётный алконавт села.

Он, типа, редкостный говнюк,
но, за бутылок десять пива,
продаст все бабкины архивы,
включая пяльцы и утюг.

Хоть пива не было, Федот –
довольно малахольный малый –
мне показал его бунгало,
сказав, что водка подойдёт.

Короче, всё у нас срослось!
На третий день, по «гулкой рани»,
я к трассе пёхом тарабанил,
а это – с гаком десять вёрст.

И нёс в кармане два письма,
в простых конвертах, неказистых:
Дом десять, улица Чекистов.
– Весьма, товарищи, весьма...

Погода снова подвела.
И, хоть я был к дождю нейтрален,
шагал, мечтая о финале –
купель, кровать... и все дела!

Потом, в «КАМАЗе», дальнобой,
меня пригрев почти на сутки,
травил смешные прибаутки
про прелесть жизни кочевой.

Кормил, поил, не брал ясак
(хотя я был готов делиться),
учил, «лечил» и матерился –
мол, кто – за куш, а он – за так!

И, наконец, привез в Тюмень,
куда и сам тащил поклажу –
пятнадцать тонн мохеро-пряжи
китайской фирмы «По и Бень».

– Давай, Геолог, хвост трубой!
И главное – не ссы... без дела!
Мы попрощались возле стелы.
Ему – направо, мне – домой.

*

Прошёл уже почти что год...
А всё осталось, как и было –
до боли серо и уныло –
склады, бараки, спиртзавод,

депо пожарного полка,
санчасть, трупарня, вытрезвитель,
пивной ларёк, ДК «Строитель»,
забор с эмблемой «Спартака».

Водой залитый котлован
«ударной» стройки «Дома быта»...
И тот же чан, и тот же битум,
и тот же сирый автокран.

Меня встречал дворовый пёс –
седой, улыбчивый, незлобный...
А вот и дверь моей хрущобы,
похоже, чёрт меня донёс!

Ключи хранил хромой Харлам –
сосед по лестничной площадке.
Он жил один, бухал нещадно
и выл на звёзды по ночам.

Он в двадцать два прошёл Афган,
вернее, малость не допёхал.
Но, по сравненью с другом Лёхой,
был точно жив... и вечно пьян.

Я с ним за Лёху накатил,
потом за Саньку и Андрюху,
и за костлявую старуху...
Затем ушёл. А он завыл.

Потом я долго отмокал
во чреве ванного корыта
и пел, кося под «одесситов»:
«Я здесь... какой базар-вокзал».

Потом почти полсуток дрых,
грешно сказать, но, как убитый.
Мне снились – горы, танк разбитый
и Лёха, раненный под дых;

работал Санин пулемёт,
Андрюха подносил гранаты,
и десять «духов» бородатых
ползли расщелиной, в обход.

Проснулся поздно. Весь в поту –
в квартире, видно, было душно...
И стал обдумывать натужно –
что «петь», когда Её найду?

К обеду, прямо неглиже,
узнал, что завтра День Победы –
в дверях стоял Харлам одетый,
опохмелившийся уже!

Он шёл на праздничный банкет,
чем был немало озабочен,
и выглядел нарядно очень –
костыль, тельняшка и берет.

«Концерт начнётся ровно в час, –
читал он медленно и квёло, –
в стенах 6-ой районной школы...
Вот, речь по случаю припас!»

Потом помялся и спросил –
не мог бы я пойти с ним вместе,
чтоб рассказать его невесте,
про то, «как он душманов бил»!

– Идём, но я ж ни в зуб ногой!
Ты где служил? Под Кандагаром?
А кто она? Ужель Тамара?
– Нет! Так... училка... из шестой!

Я в школе не был с давних пор –
ни в этой, ни в другой похожей.
Зачем смущать небритой рожей
наивной юности задор?

Мне звуки горна – не в дугу!
А пионерские салюты
всегда вгоняли почему-то
в необъяснимую тоску.

Но, вдруг, припомнился наш бэнд –
орган, ударник, три гитары...
И я на пару с Ринго Старром
скулю: «I wanna be your man».

Короче, я решил сходить,
чтоб тут до срока не прокиснуть,
и привести в порядок мысли –
всяк лучше, чем клопа давить!

Идти нам было пять минут,
но с костылём немного боле.
В пути мы повторили роли –
он – миномётчик, я – «верблюд».

Когда вошли, на сцене хор
уже закончил про «печурку»,
и толстый пятиклассник Юрка
басил про «пламенный мотор».

Потом опрятный ветеран
вещал о роли комиссаров,
и две нимфетки под гитару
ловили «ветры дальних стран».

Ещё был пафосный сюжет:
на тему «Мы и наши деды»,
и школьный ВИА «Самоцветы»,
и завуч – физик «Амперметр».

Мы час слонялись по углам,
вдали от сцены, в тёмном зале,
и будто бы чего-то ждали,
точнее, ждал один, Харлам.

Он был насуплен и суров,
и передумал быть героем,
похоже, вспомнил про былое:
и про друзей, и про врагов.

Потом сипел, понизив тон,
что, мол, «невеста» – не невеста,
а так – по линии собеса,
ему назначенный патрон.

Он приставал к ней пару раз...
на тему нового протеза,
потом влюбился до зарезу:
– Отшила! Ни за что не даст!

И указал чуток левей,
где я увидел, без лорнета –
в кружке старух из педсовета,
Её – объект моих страстей!

Я был настолько увлечён,
что не узрил, как кореш вышел
и, говорят, залез на крышу...
– Пятнадцать метров... на бетон!

Потом был кипеш и базар!
Все расходились чёрным ходом,
менты водили хороводы
и дворник драил тротуар.

*

– Привет! А я тебя ждала,
по крайней мере, год... Иль, больше!
Во мне от прежней почтальонши –
зола... Остывшая зола!

Сергей Непоэтов   28.10.2018 11:32   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

Житие в семейном общежитии

http://www.stihi.ru/2015/12/15/7077

Когда соседка закрывала буфет на ключ,
а своих детей запирала в комнате,
чтобы не бегали по казённому коридору,
русский язык становился велик и могуч,
потому что из третьей комнаты пели хором:
муж, его жена, сестра жены и некто деверь.
Румяный Валерик спал в коляске у черного хода,
туда выходили покурить все мужья после футбола
и лица курящих были лицами трудового народа.
Они не любили художников и студенческих жен.
За нережимность работы без трудовых книжек,
за городские пейзажи, портреты и натюрморты,
за распущенность темных волос, за капризы,
и за то что наша жизнь состояла не из работы и дома,
а целиком из жизни...
/Петя/
Когда дети соседей приоткрывали дверь мастерской
и заглядывали в мирискусства,
папаши говорили – вот сынок, будешь плохо учиться,
вырастешь как ‘эти, и в холодильнике твоем будет пусто.
А дети хотели быть как мы. но не смели. И только один –
проходил неслышно, садился на корточках у батареи,
подпирал щеки и звали его – мальчик Петя.
Он никогда не просил кисточки и карандаши,
не говорил ничего и непонятно – думал о чём-то
или спал с открытыми настежь глазами.
Мы говорили – смотри, вот опять мальчик Петя пришёл!
Смеялись над ним, рисовали его, а он
неожиданно ярко краснел ушами, плакал
и убегал к маме...
/тётки/
А мамы мальчиков иногда собирались стаей,
как птицы перед отлетом на юг или север,
складывали свои руки на животы и груди,
самая смелая открывала ногой дверь и
(кто-то из них всё время варил студень)
они входили и начинали нас обличать:
за неумение жить в коллективе коммунальной квартиры,
за неправильные посещения общественных мест.
Мы молчали, в своих акварельных одеждах,
прятали руки за спину, складывали пальцы в крест,
все как один делались похожими на Пьеро или Пьера Ришара
и мамы чужих детей немедленно начинали жалеть нас
и кормили пюре и щами...
/дружба/
А когда наступала осень, все вместе ездили за грибами.
Выходили на станции Домино, собирали волнушки и рыжики,
на обратном пути покупали пиво и сидели на общей кухне
за старым дубовым столом, а рядом кошки играли с мышками.
Сидели на кухне два дня – чистили и солили грибы,
варили пельмени общим котлом, а когда допивали пиво,
то ревновали чужих и своих и кого-то били.
Время от времени появлялись новые дети,
то у художников, то у рабочих людей.
Дети орали, болели ветрянкой, отитом,
ругались врачи, поднимаясь на пятый без лифта…
Время вспоминается как цветные обручи и солнечные калачи.
Дверь была деревянная. и всегда открыта

2012г

Мадо До   26.10.2018 15:05   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

Словарь
http://www.stihi.ru/2018/10/25/3654
.
.
Зачем я на чердак пришла – не помню,
но то, что был крещенский ясный полдень,
сияло солнце – помню как сейчас;
зачем – не знаю – книжный шкаф открыла –
стеклом блеснули дверцы, словно крылья
стрекоз прозрачных в солнечных лучах;

дубовый шкаф, громоздкий и немодный,
перенесли сюда из-за ремонта –
в нём было столько книг, что голова
протестовала – ну а в этот полдень
из любопытства я достала с полки
одну – старинный, с ятями, словарь –

тяжёлый фолиант русско-английский –
внутри нашлись засушенные листья
поблекшие – таким бывает сон,
оставшийся среди воспоминаний
о чём-то добром: детстве, доме, маме –
с далёких незапамятных времён;

давнишний, кем-то собранный гербарий:
казались полустёртыми гербами
листки берёз; потрескалась поталь
осин осенних листьев; клён, шиповник –
гербарий был печали преисполнен
и символов, значения и тайн...

Листая пожелтевшие страницы,
то льна цветок найдя, то медуницы,
рассматривая букв изящный стиль,
я добралась до середины тома,
где странный артефакт какой-то тёмный
хранился меж глаголов и астильб:

пыльца, труха, останки, отпечаток –
след бабочки, уснувшей средь причастий
и прилагательных на букву "С"
мне показался редким фотоснимком,
магическим значком необъяснимым,
феноменом и чудом из чудес –

в словарные страницы впрессовался
и в буквах голограммой красовался
персидский чёрно-синий махаон,
и две страницы в сине-сизых блёстках
хранили абрис крупных крыльев плоских
чешуекрылого иных времён –

из бархатной пыльцы прелестный пленник –
наверное, сюда из параллельных
миров перелетел, чтобы предстать
мне здесь, где в свете солнца пыль искрится,
где я открыла книгу на странице
на "С" – на слове "северъ" с буквой "ять"...

Любуясь дивной бабочкой столетней,
я ощутила дуновенье летней
июльской жизни посреди зимы,
и махаон был, видимо, посланник
неведомых миров, иных пространств и
каких-то измерений неземных;

и тут внезапно, явственно и чётко,
я разглядела лоб высокий с чёлкой
на отпечатке, сделанном пыльцой –
рот, скорбно сжатый, тонкий нос с горбинкой –
в мгновенье я увидела в картинке
Ахматовой надменное лицо...

Но что-то отвлекло моё вниманье,
и обернулся зрительным обманом
мистический ахматовский портрет,
знакомый мне по стародавним фото –
сместился то ли ракурс, то ли фокус –
и образ растворился в серебре:

передо мной печально распластались
пыльцы остатки с блеском сизой стали
фантазией, ожившей наяву –
сквозь крылышки проглядывали буквы –
и вдруг во мне возникло чувство, будто
всё это мне знакомо – дежавю:

я точно знала, что на триста пятой
странице быть должны от свечки пятна,
одно – похожее на остров Крит –
и хоть эмоции – плохой советчик,
но я нашла те два пятна от свечки,
страницу триста пятую открыв...

Словарь и крылья бабочки из шёлка
я видела когда-то; пепел жёлтый
истлевших роз, и тмин, и розмарин
среди листов, и тусклой кожи роскошь –
мне показалось, будто в жизни прошлой
словарь старинный этот был моим;

мне почему-то стало как-то грустно,
и мысль легла на душу тяжким грузом,
что в бабочках причина всех проблем –
и в том, что мне сегодня одиноко,
и в том, что тихо тает свет из окон,
и всё несовершенно на земле –

другая, может, бабочка беспечно
летела на огонь горящей свечки,
свершив случайно аутодафе –
мир строен был, пока она порхала,
но гибель всю систему ввергла в хаос –
и вот – in vivo бабочки эффект...

И долго в зимнем холоде чердачном
я думала: что может это значить?
Откуда эти ощущенья вдруг?
А просто я – звено в сплетённой Клио
истории кровавой несчастливой,
в которой все в конце концов умрут...

Мне не понять, напрасно и стараться,
о чём напомнил прах сухих акаций –
но да – напомнил – что и почему?
Природа этих странных аберраций,
как многое на свете, друг Горацио,
уму непостижима моему...

Линда Ангелина   25.10.2018 19:15   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

Дятел в лесу
http://www.stihi.ru/2018/10/22/3525

Твердят с младых ногтей нам сплошь и рядом:
мол, разве сила есть – ума не надо?
Качают головой, грозят... Но толку мало.

На днях в лесу историю слыхала –
её сорока растрещала всем.

В лесу скопился целый ряд проблем.
Детали не важны, скажу вам просто,
что энтомологического свойства.

Лесной совет – да это и понятно –
решил позвать себе на помощь дятла.
Мол, что вы там кому ни говорите,
ни каркайте, ни ухайте совой,
а всё решится в самом лучшем виде,
ведь он силён безмерно головой.

И вот явился в лес и сел на сук
красноголовый дятел Долбостук
(вот так и звали, если что – загугли).
И говорит, послушав про беду:
– Вы правы, здесь не лес, а просто... джунгли!
Ну, я сейчас порядок наведу!

И как пошёл долбить со всей душой,
выискивать козявок с червяками...
Вот тут и вышел казус небольшой.
Ну, скажем так, нашла коса на камень.

В своём запале дятел Долбостук
уже не видел ничего вокруг
и, нет бы отойти себе ко сну,
уселся на здоровую сосну.
Долбит, долбит, не покладая клюва.

Кукукает кукушка:
– Милый друг,
советец небольшой я дать могу вам?
Смотрите – просто заросли вокруг!
Вон в сохнущей берёзе короед
вам очень подошёл бы, разве нет?
Сосна же эта, ангел мой, здорова!
Но дятел знай себе дубасит снова.

Трясёт хвостом пред дятлом трясогузка:
– Довольно, Долбостук, перезагрузка!
Тут ни жука, ни гусеницы нет,
ты не добудешь пищи на обед!

Увещевали дятла птицы, звери.
А он стучит и никому не верит.
– Нет, – говорит, – я слышу червяка!
Он под корой, ещё немного, братцы,
сейчас найду его наверняка!

И как пошёл с двойною силой бацать:
– Здесь всё гнильё, я знаю лучше вас!
Но тут башка его оторвалась...

Бывает так – иная голова
приделана как будто для потехи,
ей можно только гвозди забивать
или колоть орехи.

Ты басню перечти, запомнить чтоб,
чем кончил этот дятел Долбостук.

Полина Орынянская   23.10.2018 17:56   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

ГоЛеМаТьЯ
http://stihi.ru/2004/03/19-772

Задолго до появления нас,
Творцом несказанно крутым,
Произведено сотворение мировых прикрас
С целью упразднения пустоты.
На все про все ГосподьБогСоздатель
Сто двадцать бого-часов потратил,
Установив рекорд по систематизации хаоса.
Это научный факт.
Маэстро, аккомпанемент, пожалуйста!
Мы начинаем.
И так…

Время нашептывало,
Что пора бы человечка подопытного
Для полноты идиллии,
Хоть одного, но вылепить
Из праха, земли, глины,
Перечень длинный,
Для сокращения повести
На глине и остановимся.
Слепили мужчину по образу и подобию.
Назвали Адамом, в общем, остались довольны им,
Приготовились сотворять женщину.
Но пригляделись - Адам при обжиге дал небольшую трещину.
Ругнулись в сердцах, отложили на время в сторону.
Сотворили мужчину заново,
Адаму-то все равно - адамово!
А после взялись за бракованного.
Цена ему грош,
Но заготовку так просто не разобьешь -
Вложен божественный труд,
Нужно чинить юродивого!
Поверх замазали там и тут,
Брака вблизи не видно,
Да и издали вроде бы.
Супротив «калеки» Адам – хиляк,
Для вечности это пустяк.
Господь работой доволен,
Вписал в трудовой журнал:
Номер один – Адам,
Номер два – Голем.

Далее по писанию,
Практически слово в слово:
Первого в Райский сад,
В еврейский квартал второго.

Колесо истории поворачивается в год на пол градуса,
Богородица дева радуется,
Герои живут каждый в своем краю,
Каждый тянет лямку свою,
Грань между ними не так видна:
Близнецы – люди со странностями.
Колесо истории скрипит годами да градусами,
Наступают сегодняшние времена.

Адама третирует Ближний Восток,
В борьбе за кровавый кусок
Географического одеяла.
На спорной почве идет резня...

Но и о брате забыть нельзя,
Все же родня, зов материала.
К тому же, с братом
Оно не с Брутом!
Голем один, одному трудно.
Поселились рядом.
Дружно живут, хорошо,
Ни обид, ни ссор меж ними.
Адам со спокойной душой,
Предъявив библейское имя,
Испросил тот персонал,
Что его самого изваял
Много веков назад,
мол: "Я и брат,
Мы так похожи с лица,
Мы оба дети Творца,
А тут кутерьма, война,
Нас остается мало...
Нельзя ли начать с начала
Процесс воссоздания расы
Из биомассы?!
Из праха, земли, глины,
Что, в общем, едино,
Лишь бы род не угас".

Создатель принял заказ.
Пение ангелов затихает.
И, верь не верь,
Адамов штампует Гжель,
За Големов взялся Палех.

Работают день и ночь.
Ребята выходят точь-в-точь.
Ни изъяна, ни червоточины.
У обоих руки как надо заточены,
Всё прочее последней модификации.
Ведомствам не подкопаться!
К нулю сведены риски.
У каждого по записке:
У одного – «Прощен»,
У другого – «Освобождён»
Оба твердят про уют и дом,
И о богатстве души.
Короче, чудо как хороши!
И в целях рекламы,
Оба Адамы.

(О Големе в прессе писали редко.
А если писали, то исключительно срам.
Вот и решили на этикетках
Обоим братьям писать «Адам»).

Производство имеет успех,
Экономика летит вверх.
Маркетологи дали сводку -
Братьев берут в охотку.
На Големов больший спрос,
Сказались сила и рост.
Големы идут нарасхват.
Заводу идут барыши.
Завод рад.
Завод спешит.
Пока не сошел бум,
Пока не сошел гам.
Голем, который «Адам»
С Адамом, один к двум!

Возможно, так хорошо
Все бы и дальше шло
Год за годом, за градусом градус,
Не случись неприятный казус.

Один из Адамов имел везение,
То ли от переутомления,
То ли по пьяни,
Споткнуться о камень.
Упал как подкошенный,
Стукнулся рожею,
Заорал во весь голос,
От резонанса частичка керамики откололась,
И, по воле какого-то лешего,
Выщерблина пришлась в аккурат на трещину.
Трещина – гнойная рана,
Со временем увеличилась,
Вскрыла отличия
Големов от Адамов.
Из неё полезла такая мерзость,
Что если бы толща земли разверзлась,
Выпустив из геенны огненной гадов,
То с Големом рядом
Они сошли бы за плюшевые игрушки.
Голем - причина любой заварушки.
Заварушки идут подряд.
Расколотил десяток братцев,
Сколотил отряд,
Началась цепная реакция.
Дальше больше – террор, криминал, паника.
Адамы выродились в адамиков.
У населения повальный криз.
Те, что раньше держались, теперь спились.
На четырех приползли в храм,
Кричат: "Господи помоги, в конец застращал Адам!"

Господи глянул одним глазком
На весь этот винегрет,
Повторять потоп желания нет,
Для проформы погрозил кулаком,
Обогатил идиомой идиш,
Явил знамение дуракам,
Смутьянов прибрал к рукам.
Финиш!

Жители присмирели,
Подсчитали потери
Денежные и человеческие,
Результаты не утешительны:
Выпить не с кем и кушать нечего!
Сосед соседа боится,
В провинции и в столице
Проверки метрик.
Выясняют, кто где был слеплен.
Големы встречаются редко
Что с ними делать в приказе не значится.
Патрули растеряны и озадачены.
Големы заневолены,
Высланы по родным городам.
Ужасней Голема только Адам,
Тот вообще бомба замедленной детонации!

Наука пытается разобраться
Как избежать повторения
Ужасной трагедии, принесшей немало слез.
Есть два варианта ответа на данный вопрос.

Вариант А. Истребить население.
90% жителей – скрытые Големы.
Гражданские войны
Не новость по нынешним временам.
А если случайно падет Адам,
Или пара десятков Адамов,
То же мне драма.
Это ж война!
Сотня невинных - мизерная цена
За шанс избавиться от врагов.
Адам, будь готов!
Всегда готов!
Ура!

Вариант Б:
Не зависимо от того, прав человек или не прав,
Ограждать его от возможных травм,
А также от ситуаций,
Грозящих сказаться
На целостности телесной,
От производственных стрессов,
От бытовых передряг,
От идущих подряд
Чрезмерного перегрева и охлаждения,
От волнения и раздражения,
Всех поголовно
Заботой окружить и любовью,
Холить, ласкать, лелеять,
Оберегать ближнего своего
От всего.
Особенно от падений!

Вот такое кино.
Третьего не дано.
К сказанному добавить нечего.
Если найдете противоречия,
Прежде чем бить автора посоветуйтесь с совестью,
А то мало ли,
В перепалке кусочек какой отколется...

Molniya   23.10.2018 17:20   •   Заявить о нарушении

Рецензия на «Конкурс поэм и больших форм» (Творческая Мастерская Ежи)

Ищите шмеля
http://www.stihi.ru/2015/01/22/2557

Мириады звёзд и планет,
Мириады умов и сознаний –
Мир иллюзий, сияющий свет
Ослепляет… за грань пониманий
Нам с тобой проскользнуть удалось,
Напитавшись амброзией духа –
Всё как надо сложилось, срослось
Из посыла, из слова, из слуха.
По тропинкам из жёлтой пыльцы
За судьбою покорно ходили,
В поводу как пегасы, стрельцы,
Что когда-то кентаврами слыли,
Пряча в прошлом упругие луки
И пустой бесполезный колчан,
В неумелые робкие руки
Отдавали узду сгоряча.
На ошибках, всё больше своих
Постигали сомнений шершавость
И слагали на новый мотив
Сто сонетов про тела усталость,
Сто столетий блуждали впотьмах,
На коленках ползли минным полем,
Сто ответов держали в умах,
На вопросы, что станут паролем.
Замыкалась окружность нуля,
Из нулей удлинялись цепочки,
Неуютной казалась земля…
Из окна Диогеновой бочки
Разглядели присутствий следы
В неопознанных замкнутых сферах…
В лике Марса две капли воды –
Две слезинки в очах Люцифера…
В них как в призме ломались лучи,
Ослепляющих жалящих взглядов.
Плоть вселенной пронзили мечи,
Раскалённых химических ядов,
Устремились, сметая в пути
Все препятствия с лунной дорожки,
Чтоб успеть свой посыл донести
Как добычу для огненной кошки,
Что летела сверхновой кометой
Из созвездий породистых псов,
Чтоб не выдать улыбки победной,
Под чадрою, скрывала лицо,
Млечный путь от востока на запад
Подметала горящим хвостом,
Чуя жертву, спешила на запах,
Погоняя Пегаса хлыстом.
В мегатонном тротиловом взрыве,
В столкновении встречных лавин,
Два сознанья в едином порыве
В чреве тёмных вселенских глубин
Зародились, чтоб долго идти,
Взгромоздив груз ошибок на плечи,
По отрезку земного пути
К перекрёстку предписанной встречи.
Там, где мятой пропахла земля,
Там, где в знойном полынном эфире,
Конь- кентавр, обратившись в шмеля,
На прозрачной хитиновой лире
Под оркестр медуниц и стрекоз
Ей в ночи пропоёт серенады,
И вдыхая пьянящий наркоз,
С нею вместе умчится в плеяды.
На расцвеченный звёздами луг,
Где притихнет смущенный комарик,
Где из нежных и ласковых рук
На свободу отпущенный шарик
Под свечи синеокой мерцание,
Воспарит, как любви фимиам,
В небеса, как земли воздаянье,
Как посланец к далёким мирам…

Михаил Белоногов   26.10.2018 07:10   •   Заявить о нарушении