Ольховая серёжка
Даже у самых отъявленных графоманов есть интересные вещи…
Уронит ли ветер / в ладони серёжку ольховую,
начнёт ли кукушка / сквозь крик поездов куковать,
задумаюсь вновь, / и, как нанятый, жизнь истолковываю
и вновь прихожу / к невозможности истолковать.
Себя низвести / до пылиночки в звёздной туманности,
конечно, старо, / но поддельных величий умней,
и нет униженья / в осознанной собственной малости —
величие жизни / печально осознанно в ней.
Серёжка ольховая, / лёгкая, будто пуховая,
но сдунешь её — / все окажется в мире не так,
а, видимо, жизнь / не такая уж вещь пустяковая,
когда в ней ничто / не похоже на просто пустяк.
Серёжка ольховая / выше любого пророчества.
Тот станет другим, / кто тихонько её разломил.
Пусть нам не дано / изменить все немедля, как хочется, —
когда изменяемся мы, / изменяется мир.
И мы переходим / в какое-то новое качество
и вдаль отплываем / к неведомой новой земле,
и не замечаем, / что начали странно покачиваться
на новой воде / и совсем на другом корабле.
Когда возникает / беззвёздное чувство отчаленности
от тех берегов, / где рассветы с надеждой встречал,
мой милый товарищ, / ей-богу, не надо отчаиваться —
поверь в неизвестный, / пугающе чёрный причал.
Не страшно вблизи / то, что часто пугает нас издали.
Там тоже глаза, голоса, / огоньки сигарет.
Немножко обвыкнешь, и скрип этой призрачной пристани
расскажет тебе, / что единственной пристани нет.
Яснеет душа, / переменами неозлобимая.
Друзей, не понявших / и даже предавших, — прости.
Прости и пойми, / если даже разлюбит любимая,
серёжкой ольховой / с ладони её отпусти.
И пристани новой не верь, / если станет прилипчивой.
Призванье твоё — / беспричальная дальняя даль.
С шурупов сорвись, / если станешь привычно привинченный,
и снова отчаль / и плыви по другую печаль.
Пускай говорят: / «Ну, когда он и впрямь образумится!»
А ты не волнуйся — / всех сразу нельзя ублажить.
Презренный резон: / «Всё уляжется, всё образуется…»
Когда образуется всё — / то и незачем жить.
И необъяснимое — / это совсем не бессмыслица.
Все переоценки / нимало смущать не должны, —
ведь жизни цена / не понизится / и не повысится —
она неизменна тому, / чему нету цены.
С чего это я? / Да с того, что одна бестолковая
кукушка-болтушка / мне долгую жизнь ворожит.
С чего это я? / Да с того, что серёжка ольховая
лежит на ладони и, / словно живая, / дрожит…
© Евгений Евтушенко, 1975.
Другие статьи в литературном дневнике:
