***
Если сломался, то можно, конечно, просто упасть и смотреть в темноту. Рваные раны длиной в бесконечность будут ползти от груди к животу. Боли утраты - голодные волки, мигом сожрут все надежды на свет. Горсти семян превратятся в осколки, льдом прорастут в не пришедший рассвет.
Можно сжимать в кулаках свои мысли - острые бритвы, что режут насквозь, режут глазами предателей-близких, тех, кто не слышит ни криков, ни просьб. Фото их вскоре забьются под ребра,
яд их ухмылок отправится в кровь. Каждый удар поначалу был "добрым", каждый сулил лишь совет да любовь.
Можно по сердцу размазывать слёзы, пальцами шарить в могиле мечты. Можно задаться жестоким вопросом: можно ли выжить, упав с высоты?
Вроде, сломавшись, есть шанс починиться. Сам будешь дольше, но могут помочь - кто-то случайный как первая птица, ранней весной прилетевшая в ночь.
Вроде вставали с поломанным сердцем. Вроде бывали такие как ты - те, кто разбился в попытке согреться, в поисках близких, любви и мечты: Падали больно, пытались подняться, снова цеплялись за горный хребет. Сами чинились, и ты не сдавайся. Может, сейчас я пишу о тебе...
(с) Deacon
Кот Басё
Радость моя, происходит какая-то ерунда. Мы с тобой, не любившие никогда, умеющие наотмашь и от винта, каждую ночь выходим теперь летать. Поднимаемся над горами, над морем заходим на первый круг, звезды во мне сгорают, штурвал выбрасывает из рук, крылья царапают спину неба, оно выгибается надо мной, я чувствую млечным нервом, как в недрах твоих темно. Звездный дождь начинается и пламя в ладони льёт, мы же были случайными, бредущими над землёй, мы, привычные к радарам и позывным, отключили их — сердцам они не нужны. Мы нигде не отмечены — без приборов, сигналов, карт, там, внизу, диспетчеры получают второй инфаркт, нами полнится воздух, сводки и выпуски новостей, мы проходим насквозь — в облаках не бывает стен. Радость моя, происходит что-то огромное, как закат. Мы уходим из дома, ищем небесные берега, поднимаемся выше и выше — дыши, дыши.
Господь говорит, что так начинают жить.
Наталья Захарцева
" Вот новая весна, вот старый парк, вот сивкина счастливая подкова. Есть время жить, а больше никакого (хотя со мной поспорил бы Ремарк). Но есть надежда. Вера есть гарант стабильности в заоблачных хоромах. Твой Бог — любовь.
Твой демиург не промах, причём довольно сносный музыкант. Ему об этом часто говорят друзья по раю, господа при нимбах, бродячие циклоны при калимбах. Настраивают птичий звукоряд, подкручивают яркость города. Шагают из прекрасного дал;ка метельщики без страха и упр;ка. У них опять апрельская страда. Великие — попробуй их задень. Ещё потомки высекут в граните.
Из первых космонавтов твой хранитель. К тому же самый подходящий день спуститься с пришвартованной звезды по гладким тросам и стальным лианам, чтобы каким-то маленьким землянам приснились марсианские сады, цветочный трепет,
бабочкина дрожь, смолистый запах деревенской бани.
Потом чтоб дождь по крыше барабанил. Возможно, лунный заяц. Он хорош.
Вот дерево, вот камень, вот свеча, вот красота — глядеть не наглядеться. В тебе тво; отчаянное детство случается, резвясь и хохоча. Хватает сердца, не хватает рук обняться (из приборного отсека меня опровергает Громозека). И зв;зды над, и музыка вокруг."
Наталья Захарцева.
Кот Басё
Под Ла-Маншем одиннадцать долгих лье, но куда бы на север ты ни бежала, наша общая нежность, луна во льве, засыпает на склонах Килиманджаро. Завтра ты приедешь на Лейстер-сквер, за спиной Шекспира, с изнанки кадра, будут желтые листья в седой траве, истлевающий голос старинной карты. Отыщи тот лист, что хранит внутри малахит и охру, резной рисунок, береги единственный материк, разделенный экватором наших судеб. И спускаясь к тяжелой густой реке, оглянись, чтоб увидеть туман над башней, уводящий львицу на поводке из прохладного вечера в день вчерашний.
Другие статьи в литературном дневнике:
