[* Здесь - окончание статьи, с частично ещё непереведёнными, показательными стихами; М.Гюбрис, 2012, начало - http://www.stihi.ru/2012/02/28/1786 *]
“TO A SKYLARK” (*здесь полный текст, ред.) ;
«Весной 1820г», - рассказывает миссис Шелли, - «мы провели неделю или две близ Легорна, (*то самое Ливорно на ит.яз.*), снимая там дом одного из друзей, кого не было, пока тот ездил в Англию. Настал очаровательный, совсем-совсем летний вечер, и, пока мы ещё блуждали в переулках, где изгороди из мирт были как балюстрады для светлячков, мы услыхали вдруг песнопение того небесного жаворонка, кто как раз и одарил его (*т.е. Шелли*) вдохновением к наиболее прекрасному стиху.» - Moxon’s edition of 1840, p.278.
Шелли подбирал размер этого стихотворения с большой, радостной щепетильностью. Начальная спешность в четырёх первых строках, сопровождаемая экспансивностью длинного Александрийского стиля, выражает устремленное рвение и продолженность жаворонка. Есть прелесть сходного типа в Шейкспировской песне, произведённая путём удвоения рифмы: -
Hark! hark! the lark at heaven’s gate sings,
And Phoebus ‘gins ARISE
His steeds to water at those springs
On chalic’d flowers that LIES:
And winking mary-buds begin
To ope their golden EYES:
With everything that pretty bin,
My lady sweet, arise. (* слова выделены Хантом *)
Эти «чашеобразные цветы, что там» есть нон-грамматическая позволительность в поэзии для многих школярствующих писателей своего времени; и, будет честным сказать, что позднее как раз и появился такой не-аккуратист; однако, существует великая разница…(..?..) мира, между тем, что есть в том позволительность (стилистической) силы, а что – бедности.
1. “…In profuse strains of unpremeditated art” («..в изобильных интонациях непреднамеренного искусства» - стр. из «Оды к Жаворонку»; Хант выделял строки цифрами – от редакт. ) – За время того, как…(..?..) , – в не-имаджинарной и не-музыкальной поэзии прошлого века, стала складываться мысль о том, что Александрийский стиль всегда должен разделяться на…(..?..), ради большей прелестности звучания; сие, должно сказать, есть монотонность. Истина же в том, что пауза может быть внезапно сделана где угодно, или же подчас мало обозначена, как то, в случае сим, в одно из несбивчивых и характеризующих мгновений…(..?..) в нас. Взглянем также и на 8ю станцу. Александрийский стиль….(..?..) выражает наиболее прелестное музыкальное чувство.
2. “..Like a high-born maiden
In a palace tower.” - ( «…как высокорожденная дева, во дворцовой башне.»)
Здесь нельзя не обратить внимание на акценты, сделанные в слове “^love-^laden”, столь прекрасно переходящих в ударение в строке следующей –
Soothing her ^love-^laden
^Soul in a secret hour. – («…Успокаивающая свою любовью-переполненную
Душу в тайный час…»)
Музыкальность всей станцы есть милейшая прелесть; прелесть…(..чего?..) внутри мягкости, прелестность и мелодики, и вариативности. …………………………………..............................
………………………………………………………………………………………………………..
………………………………………………………………………………………………………..
…………………………………… (…?... ) ……………………………………………..
……………../ Редактор не может не пропустить 16 стр. из-за непригодности текста. /………………..
……………………………………………………………………………………………………….
“It gives a very echo to the seat
Where love is throned.” - («…И эхом то исходит вкруг,
От трона, где царит любовь.»)
Существует также другой пассаж Шейкспира, в каком, этак, и с большей особенностью приходят на ум –
Ditties highly penn’d,
Sung by a fair queen in a summer bower,
With ravishing division to her lute. – («….Забавно-грамотные строки,
Что спеты королевой милой во беседке летней,
Да в устремлении восторга лютне доброй.»)
Но как и Шейкспир, – кто не писал этот пассаж ни ради подчёркнутой лиричности, ни в скольком-то желании наполнить место сие уж столь большой любовью или сентиментом, – так же, равно, и современник, о ком было бы неуважительно сказать, что оный пытался сие, во смыслах таковых, превзойти. Музыка стремима в первые две строки следующей станцы: –
Like a glow-worm golden
In a dell of dew; - («…как светлячок злачёный,
В ложбинке там росы;») –
Мелодия столь же счастливая в этакой неправильной своей аллитерации, сколь и во всём том, что определяет её контрапункт. И художественная расцветка сей станцы столь же прекрасна, сколь и музыка.
3. “Thou scorner of the ground.” – (« Ты презритель сей земли» /как праха, как грязи/ ) – Наиболее благородное и выразительное завершение сей станцы. Не к тому, чтобы жаворонок, в каком-либо вульгарном смысле слова, «проклинал» землю, и всего лишь потому, что он над нею: но к тому, конечно же, что никто помимо истинно поэта никогда не способен в прощании оставить сии «общные», обжитые места со столь небесным триумфом.
……………………………………
( далее, в статье следуют тексты нескольких стихотворений подряд. – от ред.)
A GARISH DAY.
(said by a potent ruffian.)
CONTEMPLATION OF VIOLENCE.
(by a man not bad.)
A ROCK AND THE CHASM.
LOVELINESS INEXPRESSIBLE.
EXISTANCE IN SPACE.
DEVOTEDNESS UNREQUIRING.
TO A LADY WITH GUITAR.
Сие есть Катуллианская мелодия первой воды. Преображение мечтающего леса, из дерева становящегося гитарой, вероятно, произошло под влиянием Катуллового Посвящения Галере, - поэма, в которой, как мне известно, Шелли был весьма искушён и сведущ, и каковую он, в особенности, причислял к тем, что доставляли ему истинное удовольствие; особенно, из-за памятного в ней посвящения старому доброму кораблю на пути в Диоскурию. Воображение современного поэта побеждает воображение архаическое; в манере же грациозности, они вполне оказываются равны друг другу; и, вот, так, примером сему служит один уникальный шеллийский пассаж прямо к тексту оригинала (*т.е. Катулла*) : -
Ubi iste, post phaselus, antea fuit
Comata silva: nam Cytorio in jugo
Loquente saepe sibilum edidit com^a. (лат.)
For of old, what now you see
A galley, was a leafy tree
On the Cytorian heights, and there
Talk’d to the wind with whistling hair.
MUSIC, MEMORY, AND LOVE.
TO______________
(*в заглавии, запятая пред союзом «and» - подобна паузному многоточию пред словом любовь. – от ред. *)
1. “Music when soft voices die” («Музыка, когда смолкают нежны голоса») – Эта песня – весьма любима и почитаема музыкантами: и не удивительно. Бюмонт и Флетчер никогда не сочиняли ничего, что было бы, в равной степени, и прекрасным, и добрым.
Конец статьи.