Начало: http://www.stihi.ru/2013/11/09/8650
Сморил Юшку, с мороза да устатку, сон сумбурный...
Снилось ему, будто он, запрягши в плуг белую кобылицу, пашет потную весеннюю землицу... А лошадёнка-то, хоть и бела как снег, но тоща... И вены ейные, свкозь шкуру, фиолетово-красным кровяным током проглядывают...
Пашет Юшка, а позади него грачи чёрные из землицы длиннющих червей выковыривают... И превращаются, прямо на глазах, в саранчу аршинную, заглатывающую не червей, а руки и ноги человечьи...
Видит Юшка, поперёд себя, на меже, коня красного... Только трёхглавого... И сидит на том коне... Ленин... В бабьем платье и буденовке... Сидит, да усмехается... Шепчет что-то, да не слышит Юшка, как не прислушивается...
Оглянулся... А по пахоте – огонь...
Старается Юшка проснуться, да не выходит. Бормочет себе во сне отрывки из «Откровения от Иоанна» о Страшном суде, коне бледном, саранче, гладе и море... И блуднице вавилонской, на звере сидящей... Хочет кричать, да глотка страхом сдавлена...
Мысли только скачут: «Быть беде... И смертушка лютая... рядышком ходит...»
* * *
Очнулся взмокший Юшка оттого, что, чьи-то руки тянули от него ленинский портрет в окладе Николы Угодника.
Вздронул... Подскочил... Продрал зенки... И... Увидел перед собой Глафиру-солдатку...
Та, удивлённо, рассматривала «образ» личинный...
- Ну, здравствуй, Ильюшенька!
- И-и-и... Те-е-е-бе не хворать... Г-г-лаша...
- Эт, хто у тебя? Мученник али угодник?
- Ле-е-нин это... Бог бо-о-о-льшевиков... Гу-у-у-тарят, на-а-а него теперь мо-о-литься на-а-добно...
- Агась...Ишшо чего! Бог он – один... Иисус Христос... Остальние – примазанники и еретики...
- Во-о-т и я... Ду-умаю...
- Думает он... А я крест нательный не снимала, и не сниму... Хоть в ад, хоть на каторгу... Я... Чё, пришла-то... Священника-то, нетути у нас... А ты, вроде как... Божий человек... И в Писании смыслишь... Поутру иордань надоть рубить, да водицу освящать...
Сразумеешь?
- А то!!!
- Да, не «атокай» ты... А то, прыгаючи, подштанники раздерёшь, как друг твой, Тишка...
- А что с ним?
- Что-почто... Вступился он за храм... Когда рушили его, и в клуб преображали... Так Кирька, «новый голова», самолично его и «леворьверта» и прихлопнул... В сердце... Самоё... И хоронить не велел три дня... В назидание...
- Да.... Да... Я ж... Сённи... У не-е-го был... Как при-и-ехал... Чё ж, он мне... Ни-ичё не-е ска-а-зывал...?!
- Ага! Скажет... Задница-то, перед Господом, загажена у Кирюшки... По самы ушки... Тьфу-ты, по евойному, скоморошьему, забалакала... Ты... Только до зари иордань изобрази.. Чтоб глаза лишние не видели...
- Л-а-адно...
Вдова неслышно покинула сторожку так, как и пришла в неё. Юшка облизнул иссохшие губы... То ли от вида женского, толи от новостей сокрушительных...
* * *
То ли ущербная луна... То ли хлопок дерева, лопнувшего на морозе выстрелом... То ли обещание Глафире, вырвали Юшку из смутных сновидений...
Выкопался он из шинелей... Поёжился... Переступая босыми ногами по ледяному полу, подошёл к печи... Вытянув задвижку, скрипнул чугунной дверцей... Выдохнула печка на мороз, и заглазела непотухшими углями...
Подкинул Юшка на угли коры берёзовой, дровишек припасённых звонарём-завклубом, и прислушался к звуку оживающей печи...
Возжёг лампаду, пред чудом сохранившимися, образами.. И долго-долго молился о своём, только ему знаемом...
А «новоикону портретную» рядышком, на стол поставил.. Так... На всякий случай...
После оделся хорошенечко, снял с груди громадный медный крест, прихватил пешню и ведро, и... вывалился в мороз, хватающий за душу...
Похрустывая крещенским снежком, потащился Юшка к волжскому бережку... Шёл, да бормотал про себя молитвы разные... За себя, за Глафиру-солдатку, за Тихона... невинноубиенного... За мамку-хабалку, кровей благородных... Отца единокровного, неведомого... За родителей приёмных, поровших за дело и проказы малолетние... За добрых людей, которые милостыню подавали, в избы пускали на ночёвку... Благодарил иноков и инокинь, кормивших и согревающих его в лихие годины сиротства безвременного, молящихся и жалеющих...
Шёл, и молился... За себя и за всех, на свете живущих...
Выбравшись на наледь, Юшка перекрестился и пал, коленопреклоненно... Молился долго и тщательно... Так, как положено в великий день Крещения Господня...
Долбил Юшка лёд пешнёй... Долбил так, что летели брызги ледяные в корявый рот и за шиворот... Полуметровая ледяная твердь с трудом поддавалась его непомерной силище...
То ли от мороза, то ли от воспоминаний молитвенных, текли по щекам Юшкиным слёзы... То ли сладкие, то ли горькие... А, кто их пробовал на вкус?
Текли... И замерзали тонкими струйками в бороде и усах...
Ладную «иордань» вырубил Юшка... Не как «крыж еретический», а как Отцами Святыми заповедано было – «осьмиконечную»...
Измерял Юшка будущую прорубь своим ростом: рост – в ширину, четыре роста в длину... Полтора – на длинную часть креста и полроста – на «ИНЦИ» и поножье Христово...
Взмок весь... Собрал с себя у "иордани" все свои кресты покаянные, трижды окунул их в волжскую стынь, прочёл молитвы святительные...
Разоблачился... И бросился, нагишом, в стылые воды, продравшие его молнией от пят до «родничка»... Окунулся трижды, и рявкнул, во всеуслышание: «Слава Тебе, Господи!!!
Слава Те-е-бе-е-е-е!!!»
...И потянулся на этот вопль народ крестовоздвиженский... И левые, и правые... «Бледнеющие» и «краснеющие»... Сочувствующие и сопутствующие... Все... Потерянные в смутном времени... Искавшие, но не нашедшие себя в жизни...
* * *
Набирали сельчане воды, из юшкиной иордани, полнющие вёдра... Несли так, будто боялись расплескать капельки благодати на вытоптанной тропочке...
Шли, и возвращались многократно... Дивясь себе, и сравнивая себя с верблюдами, припавшими к водопою, не имеющими сил оторваться от живительной влаги...
Каждому, подходящему к проруби, Юшка напевал праздничный тропарь, кланялся в пояс и желал благоденствия и благополучия...
Кто-то отвечал молитвой, кто-то бросал копеечки на лёд... Юшка, не гнушаясь, собирал подаяние и бормотал: «Спа-а-а-си, Го-о-с-поди! Спа-а-си, Го-о-о-споди! Во-о-о-о славу Хрии-и-и-стову... В-ф-ф-сем све-е-е-чек п-о-о-наставлю...»
Продрог Юшка до самых жил, но уйти от народа не мог... Дрожал, но терпел... Где ж, сыскать такого благоволения, как не в крещенский денёчек?
* * *
От тьмы до полудни много времени прошло... Не звучал звон колокольный, призывающий в храм, и разгоняющий православных к печкам тёплым...
Не было уже того, что ранее казалось привычным и общепринятым...
Как в клуб, на митинг шёл народ... А не к Источнику Животворящему...
Пришла и Глафира с выводком, обождав, пока болтливые рассеются... Набрала водицы, умылась из проруби, и шепнула Юшке, сунув в ладонь медный пятак:
- Ты... Заходи... На обед праздничный...
Позже всех притащился «друг разлюбезный» - Кирька...
- Чё прип-и-и-пёрся, се-е-е-льсоветский го-о-о-лова? Ты-ы-ы ж... Не ве-е-руешь... Ужо...
- Дык... Я такось... На всякий случай... Авось, сгодится... На разнишную потребу... А ты чё – вместо попа?
- На-а-а-бирай и с-с-ту-у-у-пай, о-о-о-тродье иудово... Мо-о-о-ж, г-гре-хи свои смо-о-о-ешь?
- Почто ты меня так, косоротый, крестишь? Не виновный я, а властью новой назначенный...!!!
- С-с-ту-у-па, и ду-у-май... Не до-о-лжностью, а... г-г-о-о-оловой...
Набрав воды, Кирюха потащился вверх по склону, размышляя о кознях, «кои сотворить он может, супротив дурня сельского, своей и... большевистской властью...»
* * *
Оставшись наедине с «иорданью», Юшка думал-подумывал о житье-бытье... Снял с себя все кресты... Хотел бросить в прорубь, да не посмел...
Завернул в тряпицу, и прикопал под корнями ивы приметной...
Оглянулся... Вздрогнул от снега, попавшего за воротник, и побрёл к Глафире... На званный обед...
(25 ноября 2012 г. 21.50.)
Юшка. Глава 11: http://www.stihi.ru/2013/12/04/7597