Начало: http://www.stihi.ru/2013/11/09/8650
Апрель... Долгожданный апрель – поворот к весне настоящей. Казалось, первые тёплые ветры вдохнули в людей маломальскую уверенность на день сегодняшний и завтрашний.
Сугробы темнели от злости, жалуясь уходящим холодам на свою судьбу. Кряхтели и оседали, плакали тонкими ручейками, как бесцветной кровью уходящей зимы.
Небо очнулось... Потянулось, как младая дева... Стало выше и голубее... Солнышко, протерев глазки, собрало тёплые ветра в ладошки и разогнало серые тучи... Белоснежные барашки облаков – куда милее человеческому взору.
От проталин поднимался дымкой неповторимый аромат, напоминающий крестьянину добрый совет о «санях и телеге». Стали мужики поглядывать на плуги да бороны, перетряхивать-перелопачивать крохи семенного зерна, крушить и топтать мышиные гнёзда, дабы сохранить самое ценное.
А как же? Коли не пахать и не сеять – зачем жить?!
На Благовещенье месили детские ножки лужи... Порхала ребятня от околицы до околицы с печёными «жаворонками» в руках. Звенели заливистыми колокольчиками детские голоса: «Жаворонки прилетите – вёсну красну принесите!!!»
Отвечает весна на детские призывы... Откликается «заячьими хвостиками» вербы, тонкими зелёными травинками, клочками коровьей шерсти на варежках и первыми конопушками на носах... «Гля-кось, как Васятку солнышко расцеловало!!!»
Река беременела от талых вод, вспухала, обнимая продрогшие берега, цепляясь за стволы корявых ив. Остатки зимы проплывали на льдинах, прощаясь с насиженными местами.
Грачи – первые вестники весны, деловито осматривали прошлогодние гнёзда, толкаясь и ругаясь, отстаивая свою собственность.
Совсем как люди... В базарный день...
* * *
Юшка млел на волжском бережке, в овражном затишке, с удочкой в руках. Прищурившись, таскал на хлебный мякиш крупную краснопёрку, которую звали в народе «подлёдной». Ох, и жирна была, матушка! Та брюхе «сала» - в полпальца!!! На посол – в самый раз, на жарёху – ещё пуще, а в щербе-поплевухе – самое место!!! Рядышком Ванятка да Федька, старшаки глафирины. Те, кто помельче, расселись позади, на поваленной ветле, засыпая Юшку вопросами и отвлекая от ответственного дела.
Я, скромный жизнеописатель юшкиного бытия, наблюдал эту милую сцену и дивился мудрости и простоте этого неграмотного крестьянина. Не книги, не школа научили его, а сама жизнь...
- Дядь Илья, а как рыба водой дышит?
- А ты... в ж-ж-а-а-ру... ж-ж-абрями хло-о-паешь? А во-о-ды ко-о-лодезной х-хле-ебнёшь, будто во-оздуха дох-нёшь... Так и рыба... Ей вода – как во-о-здух...
- А, вот...Червяк земляной... Он, чё-ли, землёй дышит?!
- От, о-о-лух! Ч-ч-е-ервь, он, норы к-к-о-пает... С в-в-ыходом на с-с-вет Бо-о-жий... По-о-сему, он... как и мы... В-в-оздухом дышит... Как и мы...
- Дядя, а цветочки дышат?
- А как же... А-а-ромат-то, от них ка-а-ков! В-в-воздух в-в-ды-ы-хают, а-а-ромат вы-ы-дыхают...
- А по облакам можно ходить?
- Ты что? А-а-нгел?
- Не-а...
- А-а-нгел бе-естеле-е-сный сам... Как во-о-здух... Он мо-о-о-жет... А ты жрёшь мно-ого, по-о-сему и по з-земле хо-о-дишь... Д-де-ерьмо в небо не-е пу-у-щает...
Покатилась ребятня со смеху...
Не удержался я, спустился по склону, дабы присоединиться к тёплой ватаге. Встретили меня уважительно. Все, как один, встали и поклонились, сбросив картузы. Я поклонился в ответ и примостился рядышком.
Маленькая Варька, опустив глаза, подбежала ко мне и сунула в ладонь замусоленный кусочек сахара: «На!» Это, пожалуй, было проявлением наивысшего доверия.
- Илья! А вы хотели бы грамоте обучиться?
- Не пг-ро-о-чь... Ток... Ко-о-соротый я... Да... И... Стар уж...
- Боже милостивый! Какой же вы старик? И... Учиться никогда не поздно! Рискнём?!
- Ой... Эт, чёй... Мне с де-е-тьми в ш-ш-колу х-х-одить?
- Зачем же? Можно у меня на дому.
И стал Юшка самым прилежным моим учеником.
Добрым обычаем было у меня вечернее чаепитие с Иваном Трофимовичем, местным фельдшером. Мы дотемна говорили с ним на разные темы, жарко спорили да быстро мирились.
А теперь к нам присоединился Юшка. Третий, как говорится, не лишний. Он жадно впитывал каждое наше слово, но не вставлял своих рассуждений, стесняясь своей природной увечности. К тому же неудобно ему было перед «господами образованными».
«Кто я, а кто – Вы», - смущённо выдавливал он, потупив взор.
Штудируя азбуку, старательно выводя буквы карандашом, Юшка становился похожим на большого ребёнка. Таких искренних и непосредственных глаз, горящих и искрящихся жаждой познания, давненько я не видывал.
Дар Божий чувствовался в этом человечище. В нём, как в былинном Святогоре, сочеталась природная сила земли-матушки, стремление познать всё и вся, подкреплённые мужицкой сметливостью.
Был ли Юшка единственным экземпляром рода человеческого? Не думаю... Испокон веков русский мужик таковым, что вводило иноземцев в изумление и страх. «Тёмный русский» был, есть и будет для всего мира загадкой, которую никому и никогда не разгадать...
В течение нескольких недель Юшка довольно уверенно стал читать по слогам. Покусился и на «Арифметику» Магницкого, весьма преуспев на начальных этапах. Я много рассказывал ему о мире, о странах, о людях... Слушал он меня, раскрыв рот, и складывал в своей голове картину мира... Одному ему понятную, доступную и осмысленную...
* * *
Недолго продолжались эти увлекательные занятия. Минуло Светлое Христово Воскресение, и Юшка ушёл с другими мужиками в рыбную артель.
Вновь приезжал Топильский... Но не показался он убогому таким страшным, каким почудился во время допроса в сельсовете. В тревожной тишине он рассказывал о голодающих рабочих в Москве, Петрограде и других российских городах. Из рук в руки бережно передавались фотокарточки с рабочими и их детьми, умершими от голода, замученными белогвардейцами и бандитами всех мастей.
Уполномоченный говорил, и хотелось ему верить. Положив руку на сердце, он просил мужиков выйти на реку, а баб – быть готовыми к засолке и переработке рыбы.
И не было в его голосе металла... Казалось, что ещё минуту, и умолять он народ станет. Переглядывались, перешёптывались... Пожимали плечами и сомневались... А после того, как Топильский пообещал хороший семейный «котёл», «обчество» одобрительно загудело и согласилось на добровольные работы.
Рыболовецкая тоня расположилась на «фартовом» месте – на широком заплёске, в двенадцати верстах ниже по течению. Волга здесь делала большой и плавный поворот, будто специально устроив чудное место для азартных артельщиков.
Как и было обещано, артель снабдили всем необходимым: лодки и мётчики, прорези и бударки, разнообразные снасти. Работай – не ленись!!!
Юшку определили загребным на мётчик. А куда было девать его силушку недюжинную? И вёсла для него соорудили особые: на пол-аршина длиннее и лопатистей в пере. Загребал богатырь так, что «пускальщики» едва успевали поправлять грузы да балберы. Когда «пяточный» встречал край невода, в дело вступали «котельщики», которые тянули невод к пологому берегу. Рыбу «зюзьгами» перекидывали в бударки, которые направлялись к огромным «прорезям», в которых улов дожидался тяглового парохода.
За светлое время суток рыбаки успевали сделать по десятку с гаком «замётов», наполняя и наполняя «копилку общественного добра». Через день проверяли «вентиря», и раз в десять дней отправлялись в баню и на свидание с семьями.
Топильский приезжал на пароходе. Произносил пламенные речи, крепко пожимал заскорузлые руки рыбаков и благодарил... Благодарил люд за добросовестный труд.
* * *
В эти тяжёлые, но славные дни Юшка чувствовал себя счастливым. Он был сопричастен общему делу. Он уже не был «страхолюдиной», от которого шарахались в стороны. Он стал равноправным и равнозначимым тружеником, деля на равных и солёный пот и сердечную благодарность от людей.
Горд был Юшка и тем, что весь семейный «котёл» переправлялся Глафире с детишками. Помня о своём обещании, он был уверен в том, что не останутся они голодными ни летом, ни зимой. Ехать в «банный день» к ней он стеснялся. Перебивался мытьём в реке с казённым мылом. Но думки о ней, доброй вдовушке, ни на мгновение не покидали его помыслов.
Сидя вечером у костра, Юшка слушал балагурящих рыбаков и думал: «А не обманул Ленин... Не обманул... Добрые глаза у него на портрете... Не должен был обмануть... Дай ему, Бог, сил справиться с «контрой»... И наступит общий мир и благоденствие... Не будет на свете убогих и обиженных... Таких, как он...»
Эти светлые мысли придавали ему столько сил, что он легко вставал он до зари, разжигал костёр и будил мужиков к новому трудовому дню...
*
* Мётчик – судно со специальным помостом, с которого пускали невод.
* Бударка – лодка средних размеров со специальными ящиками для рыбы.
* Прорезь – большое деревянное судно, плавучесть которому обеспечивали нос и корма. В середине же доски располагались со щелями для прохода воды. В таком садке рыба не погибала несколько дней.
* Загребной – сильный рыбак, управляющий вёслами правильным запуском невода.
* Балберы – поплавки на сети.
* «Пяточный» - руководитель пуска и правильного приёма невода, дабы не упустить улов.
* «Котельщики» - рыбаки, вытягивающие невод на отмель.
* Зюзьга – большой сачок на длинной ручке для перегрузки рыбы.
(5 декабря 2013 г. 17.35.)
Юшка. Глава 14: http://www.stihi.ru/2013/12/06/10355