Начало: http://www.stihi.ru/2013/11/09/8650
Завыло, заголосило село... Нашли односельчане во дворах распятых сельсоветчиков вырезанные семьи... Никого не пожалели «нечаевцы»... Покололи штыками и старых и малых... У Никифора жена под Рождество двух румяных парнишек произвела на свет Божий. Так, их... обоих... одними вилами к земле пригвоздили...
Обессиленный Юшка сидел на земле, подле распятых. Плакал и думал: «Господи! Знаю... Знаю, что на всё воля Твоя, и всё – по Промыслу Твоему... Знаю... Умишком своим разумею, а душа... несогласная... За что, Господи?! Деток малых... за что? Или Ангелы на небе перевелись? За что...?
Знаю... Знаю, что попущаешь беззакония всякие нам, грешным, в поучение. Знаю, что не даёшь креста тяжелее, чем мы можем унести... Но... Почто, Господи...?
Прости... Прости и отпусти, Милосерде...»
Поднялся убогий с земли, окликнул мужиков поздоровше, и отправился снимать убиенных.
Снимали с недовольным ропотком: «Нечай, обычно, три дня не велит снимать. Не накликать бы беды...»
Ругнулся Юшка в сердцах, одёрнул болтунов. Сняли бедных... А куда нести? Кто по ним будет слёзы лить? Некому... Ни самих, теперича, нетути... Ни жён-рыдальниц... Ни деток...
Порешили положить внутри храма. Хоть и не было его теперь, а, как-никак, земля освящённая. Накрыли холстиной и отправили подростков за бабками. Псалтирь читать по усопшим.
Чует Юшка, кто-то толкает его в спину. Оглянулся – Ванятка, старший глафирин.
- Дядь Илья! Сам-то, как? Жив-здоров?
- Да, н-н-и-чё... Вас не тг-ро-о-нули?
- Не-а... Мамка велела тебе прийтить... Обязательно... Придёшь?
- При-ду...
Мальчонка побежал домой, а Юшка направился к берегу Волги. К заветной иве, под корнями которой спрятал он на Крещение все свои кресты.
Ни люди, ни половодье не потревожили тайника. Перебирал мужик кресты... Вспоминал о своём, изредка вытирая скупые слёзы. Шептал страдалец что-то, покачивая головой. Только Господь его и слышал...
* * *
Приковылял Юшка к дому Глафиры с первыми звёздочками. Робко постучался в окно. Дёрнулась занавеска. Метнулась тень и, тут же скрипнула входная дверь. Глафира, с «летучей мышью» в руках, выпорхнула на крыльцо. Бросилась, голубица, в юшкины объятия, всхлипнув:
- Слава Тебе, Господи! Живой, миленький! Живой!
- С-с-лава Бо-о-гу за всё! Здг-рав-ствуй, Гла-шень-ка!
- Здравствуй, родной, здравствуй! Давай, давай в дом!
Ждала Глафира Юшку. Все дни ждала. Сняла вышитое полотенце со стола. Стала потчевать работника жареной картошкой, солёными грибочками да кваском, с хлебушком белым.
Сидела вдовица напротив, подперев щёку кулачком, любовалась тем, как аппетитно уплетает Юшка запоздалый ужин.
- Са-ама-то, что не ешь?
- Не-а... Вот, налюбуюсь, как настоящий мужик ест, мож, тогда...
- Не сму-ущай... По-о-давлюсь...
Смотрели друг на дружку... Улыбались... Как подростки, стесняющиеся проговорить сладкое и заветное слово: «Любовь».
Хотя... За тридцать годков было обоим. Каждый прожил нелёгкий отрезок жизни. У каждого из них были свои радости и горести. Но ранние седины говорили о том, что радостей было не так много, как хотелось бы.
- Ильюш... А, Ильюш...
- Аиньки?
- Люба ли я тебе?
- Л-л-ю-ю-ба...
- А, что ж, ты... Как телок... Всё мычишь, да мычишь?
- Эх, Г-г-лаша...
- Что, Глаша? Я свой траур давно отвела. За каждый годочек по ведру слёз повыплакала. А сколько сплетен да кривотолков на спине снесла, другой бы – не отмыться вовек.
- Дык... У-у-род я...
- Грит народ, что ты – урод. А мне милей и не надоть... А, Ильюш?
Сидит Юшка, потупив взор. Царапает ногтем сучок на выскобленном столе. Молчит. Слова подбирает. А сердечко... Сердечко, того и гляди, выскочит из груди. Хочется ему схватить желанную огромными ручищами, и так прижать к себе, чтобы навек не оторваться... Заломать боится на радостях...
- Ильюш... Мабуть, я как баба плоха? Мож, у тебя лучшевые бывали? Али, позабыл ночку крещенскую? ...А я помню... Помню... Каждую секундочку, как сладкий мёд...
- С-с-кажешь, тож... Лу-учшия... С-с-рамно вспо-о-минать...
- О-о-о-й, Илья! – заулыбалась Глафира, - Да, ты – как пострел, который в баню подглядывает...
Закрыл Юшка лицо громадными ладонями. Совсем засмущался. Глафира пересела к нему на лавку, склонила голову на могучее плечо, и зашептала:
- Миленький мой, родненький... Мож, ребятня моя тебе не по сердцу? Не кровные же... Куда ж, я их дену? Мои это цыплята, а я – клуша при них...
Глянь на меня, милой, глянь! Молода я ишшо. Как спелое яблоко... Куснёшь – сок брызнет. А... А, хошь? Хошь, я тебе сыночка рожу? Или дочу?
Ты ж, мне обет пред энтими образами дал, что не бросишь, не покинешь. Не будь мне духовным братом. Стань мужем...
Выдохнул Юшка мехами огромной груди, обнял милую, прижал к себе. Губы её сладкие, малиновые жарко целовал. Бережно сжимал руками горячее, податливое тело, истосковавшееся по ласке.
Стонала женщина в руках его сильных, но нежных... Змейкой извивалась, царапала спину широченную, будто хотела забрать в себя всю его мощь мужскую... До последней капельки...
* * *
Тонкий месяц над крышами стыдливо подглядывал в окно, поверх занавесок. Подглядывал, да нашёптывал наступающему утру о счастье, поселившемся под этой крышей... Розовели щёчки зари от подробностей, тающим месяцем рассказанных...
Уходил Юшка поутру с превеликой неохотой... Казалось ему, что откинет он одеяло, и... закончится сей сладкий сон... Растает, как утренний туман, который рождает река на краткий срок, и возвращает в своё лоно, щедро умыв росой всё вокруг...
Здравствуй, утро! Утро новое... Утро счастливое... Здравствуй!
(7 декабря 2013 г. 14.35.)
Юшка. Глава 16: http://www.stihi.ru/2013/12/08/5925