Начало: http://www.stihi.ru/2013/11/09/8650
Гонимый смутными сомнениями и рассуждениями, Юшка пришёл ко мне. Долго стоял у калитки, переминаясь с ноги на ногу. Затем, осмелился, открыл калитку и робко пошагал к дому. Я увидел его в окно, и тут же вышел на крыльцо, радушно встречая самого усердного своего ученика.
Хмур был Юшка. Словно туча грозовая запуталась в его волосах и бровях. А в глазах – детское недоумение и страх.
Увидев меня, Юшка поклонился в пояс.
- Здг-равствуй-йте, у-у-читель!
- А-а-а, Илья! Ну, здравствуй! Здравствуй! Давненько ты ко мне не заглядывал! Проходи! Дорогим гостем будешь!
Юшка долго шаркал сапогами перед крыльцом, будто старался соскоблить с них всё нехорошее, накопившееся за последнее время. Поднявшись по ступенькам, он протянул мне огромную ладонь и бережно поздоровался. Смущаясь, он вынул из кармана листки бумаги и пробурчал:
- Бо-о-ле мне идти не-е к кому... Вот... К вам, А-а-лек-сандр Н-н-и-колаич... Коли по-о-зволите...
- Давай-ка, в дом. В дом! Негоже на пороге с дорогим гостем разговаривать. И самовар уже поспел.
Мы уселись за круглый стол, за которым обычно занимались и «гоняли чаи». Юшка бережно разгладил листки, и протянул их мне.
Это были, отпечатанные на машинке и заверенные печатью, документы Самарского губкома. «О борьбе с контрреволюцией», «Директива о действиях против банд», «Об организации массовой работы и отвлечении населения от религии и церкви», «О мерах по выявлении сочувствующих царскому режиму», «О привлечении крестьян к добровольной помощи РККА».
Юшка терпеливо ждал, пока я штудировал эти документы. А глаза его кричали и просили: «Разъясни! Растолкуй!»
- Ну, что ж... Занятные документы. Всё – налицо!
- Что? Что на-алицо? З-запутался я со-о-всем... Был бы жив о-о-тец Ф-фи-ларет, у него и-и-спросил бы... Что? Что тво-о-рится во-о-круг?!
- Гражданская война, Илья... Гражданская война...
- Это... Что ж... Как в «О-о-ткровении от И-и-оанна»: «...и вста-а-нет о-о-тец пг-ро-тив сына, а бг-рат по-ойдёт на бг-рата»?!
- Может и так, дорогой мой человек. Может и так. Я и сам до конца не понимаю, чем всё это закончится.
- Чем? Ко-онцом с-света и в-вто-рым пг-ри-и-шествием...
- О том не ведаю. Это только Господу Богу известно.
- А, бо-ольшевики-то, по Бо-о-жьему начали... Царя без кг-рови с пг-рестола убг-рали... З-заводы – р-рабочим, з-землю – кг-ресья-я-нам... Во-о-лю всем! В-в-здохнули все... Без ка-а-балы... Вон, как спг-равно мы в а-артели тг-руди-и-лись, п-а-ахали да сеяли...
- Верно, Илья, верно! Доброе дело затеял Ленин для бедноты. Столько веков крестьянство было под игом помещиков. А теперь каждый может вольно трудиться на общее благо. Хороши ли у тебя всходы? Добрый урожай соберёшь?
- На всё во-о-ля Го-о-сподня! Всё – по Пг-ромыслу Его! – Юшка размашисто перекрестился, вскочив со стула, - То-о-лько... Думка у ме-еня та-акая... С-с-о-оберу я у-урожай, а бо-о-льшевики снова о-о-тберут... Вон, сейчас... То-о-пильский М-м-итьку у-родует за то, что он к Не-е-чаю ушёл. А де-еток его бо-о-льшевики го-олодом у-у-морили. Где пг-равда-то? Да и я... Не о-один, те-е-перича... Дал я Г-глаше перед Бо-огом обет, что не бг-рошу её с дитями... Так бы ушёл... А не мо-о-гу те-еперь...
- Молодец, Илья! По божьему, по-человечески живёшь! В этом твоя правда!
- А... Ра-а-зве... Мо-о-жет быть пг-равда, у ка-аждого своя? Р-р-азве, не одна она... на всех?!
Этим вопросом Юшка ввёл меня в замешательство. Честно сказать, я не сразу сообразил, что ответить ему. Потому что он был прав! Прав настолько, что никакими изворотливыми словоизлияниями, невозможно было разрушить его убеждения.
- А то, вы-ы-ходит... Что у к-к-аждого – своя пг-равда. У Ленина – своя, с до-обрыми н-н-амерени-и-ями. У Т-т-опильского и ко-о-миссаров – своя... Будто им пг-раво да-дено, вместо Бога суд ве-е-ршить и вы-ы-бирать: кто пг-раведен, а кто – г-г-решен... Митька да Ф-ф-едька за «не-е-чаевскую» пг-равду на с-с-мерть пойдут... И я... Ко-оли хлеб не о-отдам, «ко-онтрой» с-стану... Как быть?
- Не знаю, что ответить тебе, друг мой любезный. Не знаю. Думаю, что придётся нам приспосабливаться к новой власти и новому времени. От чего-то отказываться, с чем-то соглашаться. Хотя... Хотя многое будет против наших убеждений и совести.
Задумался Юшка. Уставился в стол, почёсывая бороду. Что творилось в его голове – не ведаю. Искал он, как всегда ищет русский мужик, Бога и справедливости. Искал... А нашёл ли? О том не ведаю.
Я молча поглядывал на него, стараясь ни словом, ни движением не помешать этим поискам, которые увели Юшку далеко-далеко... В самые глубины его души...
Тяжело вздохнув, Юшка встал, обернулся к образам и стал молиться вслух, почти не запинаясь. Такой молитвы я не слышал никогда. Видно, родилась она только что, из родников многострадальной крестьянской души:
- Го-о-сподь мой, Па-а-стыре и Н-наставниче! То-олько на Тебя на-адёжа моя и у-у-пование! Дай мне, Го-осподи, разума по-о-нять Пг-ромышление Твое и не с-с-биться с пу-ути пг-ра-аведного. Пу-усть по-осохом мне бу-удет совесть моя, а с-светильником во тьме – С-с-лово Твое! Оо-ткрой, М-милосерде, глаза мои не-е-зрячие, н-н-аправи с-стопы мои на т-т-ворение д-добра, по во-о-ле Тво-оей! С-слышу! С-слышу Тебя сег-рдцем своим! В ру-уце Твои, Го-о-споди, пг-редаю дух свой, и ж-ж-изнь свою! А-а-минь!
Слушал я Юшку с замиранием сердца. Каждое его слово несло в себе такую мощь, вселяла такую уверенность, что невозможно было ни в чём усомниться. Пожалуй, в этот миг умер в нём юродивый Юшка, всеми гонимый и уничижаемый, а родился Человек – творение Божье, которому всё по силам.
Ничего не понимая в политических раскладах жестокого и смутного времени, удалось ему не сбиться с пути, не броситься в крайности, которые сбили с пути миллионы обездоленных и страждущих. Не прилипла к нему фальшивая позолота пустых обещаний, не обагрились руки его кровью, пролитой во чьё-то благо, за чью-то идею.
Благодарные слёзы текли по моим щекам. И виделась мне в этом мужике Русь... Русь, воплощённая в образах Александра Невского, Дмитрия Донского, Сергия Радонежского, Серафима Саровского...
Русь... Многострадальная и милосердная... Унижаемая, но не сломленная... Распятая, и сошедшая с креста, чтобы своим примером показать всему миру, каковым должен быть Настоящий Человек.
* * *
Возвращался Юшка домой твёрдыми шагами. Будто сбросил он с себя непосильный груз, гнетущий его последнее время. Куда и сутулость привычная подевалась...
По пути передал через красноармейца бумаги Топильскому, надрал большущий ворох ромашек, и заспешил домой. Домой... Где было тепло и надёжно...
Глафира ждала Юшку на крыльце, тревожно поглядывая на дорогу. Тихий вечер окутывал окрестности речной прохладой. Утихал птичий гомон, дремали, чуть покачиваясь, листочки на деревьях. Природа жила своим временем, не подстраиваясь под человеческие желания и заботы. День, как обычно, готовил себе постель в розовом закате. Тоненький бледный месяц готовился подсчитывать своё звёздное стадо.
Мир и благодать... Будто и не было войны, затаившейся во тьме окрестных лесов...
- Чевой-то, ты сияешь, Ильюшенька? Как пятак начищенный? Али клад нашёл?
Юшка смущённо протянул женщине букет. Глафира всплеснула руками. Зарделись щёчки цветом маковым. Опустились глаза долу. Покатились слёзы нежданные...
- Ой... Господи... Ильюшенька... Миленька-а-й... А я, уж, позабыла, что я баба... Ой, Спасибушки, родненький! Что за праздник такой?
Обняла она Юшку крепко-накрепко, да поцеловала его сладко-сладостно. И Юшка зарделся в смущении.
- Дык... Я та-ак... Бе-ез п-пг-раздника... От души... Не п-плачь, Г-глаша...
- От радости я. От радости. У, бабы-то, слёзки с колёсиками. Всегда наготове!
- Г-глаша... Г-глашенька...
- Смотрю на тебя, и диву даюсь: будто подменили тебя. То телком мычал, а нынче... Ух-х... Как зажимаешь... Смотри! Вспыхну, как солома сухая... Не потушишь!
- Не шали... И-и-зомну...
- А ты изомни... Изомни, как хош... Разве я против? Чего, сияешь-то?
- На-шёл я, Г-глашенька, с-свою п-пг-равду...
- Какую правду, родимый?
- А, вот, та-акую... Есть Бог... Есть ты с де-етками... И боле мне н-н-и-ичего не на-адобно. Всё о-о-стальное – с-с-уета и пг-ре-еходящее... Вы – м-моя о-обитель и кг-ров. А я вам – за-а-щитник и ко-ормилец. Так-то, вот... О-остальные мне ни-и-почём...
- Это, кто ж, глаза открыл тебе? Или сам додумался?
- Сам, Г-глашенька, сам... И никто мне не у-указ, к-кг-роме совести моей. А ты... Бу-удь женой м-моей, а не по-олю-юбовницей. Детки твои – мои, те-е-перича... Так вот...
Залилась солдатка слезами, заголосила. Шептала что-то сквозь рыдания, но не расслышать было этих слов. Обнимала и целовала она Юшку, отвечала на ласки его нежные, растворяясь в нём каждой своей слезинкой, каждым прикосновением, каждым горячим поцелуем.
* * *
Ничто... Ни война, ни лишения, ни распри и раздоры, не имели силы перед желанием человека жить! Жить просто и незатейливо... Вставать и ложиться вместе с Солнцем, рожать и растить детей, пахать родную землю, поливая её благодарным потом.
Ничто не могло заставить людей бросить повседневные заботы о хлебе насущном, и перечеркнуть маленькие радости, изредка входившие в крестьянские дома...
Даже сама Смерть отворачивалась, и уходила с позором...
(14 декабря 2013 г. 15.55.)
Юшка. Глава 20: http://www.stihi.ru/2013/12/17/7529