Начало: http://www.stihi.ru/2013/11/09/8650
Ночевал Юшка под сосной. Никто более к нему не подходил, не тревожил. А куда он денется, связанный? Попросился «до ветру», да только посмеялись над ним.
В ночь пошёл дождь. Сначала робкие капли постукивали по листьям. С жадностью ловил их Юшка иссохшими губами. Разве напьёшься?
Заворчало небо, зарокотало... Словно огромный медведь ворочался где-то наверху, потревоженный духом человечьим. Порывистый ветер сорвал с веток гирлянды капель, осыпав арестанта благодатной влагой.
Поднял небесный медведь лапу, взмахнул ею, раздирая небеса страшным грохотом. Сверкнули очи его молнией, метнувшейся с запада на восток. Разверзлось небо ливнем.
Через несколько минут Юшка уже сидел в луже, дрожа от холода. Бандиты разбежались по землянкам, оставив бессильно шипеть затухающие костры. Так и прошла ночь... Смутная, холодная, страшная... Свитая из холода, голода и обрывков сна...
Сквозь полудрёму услышал он голоса приближающихся людей:
- Вот, комедь-то, нынче будет! Люблю я глядеть, как Нечай допрашивает!
- Ага! Только зыркнет, так и обделываются «краснозадые».
- А, энтот, за кем послали... Он из «красных»?
- Нет. Юродивый он. В прошлом годе прибился в Крестовоздвиженское. Тамошний поп пожалел его и пригрел. Мужик, вроде, ничего. Но «красным» помогал. Стало быть – враг!
- А с чего его «Юшкой» кличут?
- Да, он косоротый! Звать Ильёй, а он Юшкой себя зовёт.
Подошли двое коренастых мужиков. Один разрезал путы на юшкиных ногах и приказал:
- Вставай, недомерок!
- Гы-гы-гы-гы-гы-гы! – закатился второй, - Недоме-е-рок! Вот, уморил! Да, он тебя на две башки выше! Гы-гы-гы! Недоме-е-рок!
- И чё?! У него рост, а у меня – револьвер!
- Ты, ток, руки ему не развязывай! А то он нам хребты переломает. Гля, какие кулачищи!
- Сам знаю! Вставай, Юшка! Вставай, дурень!
- Не мо-о-гу... З-з-атёк весь...
- Вставай, вставай! Нечай ждать не будет!
- А что... С-с-мерть то-о-ропить-то?
Юшка еле-еле поднялся с земли. Рук и ног не чувствовал, будто не было их вовсе. Побежала кровушка по затёкшим телесам, понесла по жилам колючки-болючки.
Всю дорогу насмехались над ним конвоиры. То ножку подставят, то хворостиной похлёстывают. Повиснут оба на концах жерди, и приходится Юшке тащить их, спотыкаясь и падая.
* * *
Подвели, к отгороженному частоколом, двору с тесовыми воротами. Задней стеной двор в обрыв упирается, на котором видны два пулемёта. По углам – вышки. Тоже с пулемётами. Хорошо охраняют бандиты своего атамана!
Открылись ворота, и увидел Юшка домик небольшой слева. Справный такой, крепкий. Слева домик помене, видать, баня. А под самым обрывом – крепкий навес, крытый сосновой корой. На столбах черепа коровьи и человеческие. Перед навесом ещё два пулемёта ощетинились. Рядом стражники с винтовками.
А под самим навесом, на коврах, восседает грозный атаман Нечай, укрытый дорогой бобровой шубой. Сидит, мясо уплетает. Всем своим видом показывает власть и могущество.
«Точно – калмык!», - подумал Юшка, разглядывая толстяка, - «Глазки узенькие. Из-за щёк еле-еле видно. А ест, как свинья. Вся морда и руки жирные. Соплями шмыгает. Тьфу!»
Рвёт Нечай мясо с костей зубами, да на арестанта поглядывает. А Юшка ему прямо в глаза глядит. Ест атаман, а Юшка слюну голодную во рту гоняет да сглатывает. Молчит калмык, сопит злобно, да и Юшка разговоры заводить не торопится. Не боится он его! И всё тут!
- Знаешь меня?
- На-а-слышан.
- Отвечай! Кто я?
- Б-б-андит и кг-ровопийца.
- Че-е-го?! А, ну, врежьте ему!
Охранники стали нещадно колотить Юшку по телу, выбивая дыхание из лёгких. А как упал он, сапожищами топтать. Лишь бы хозяину угодить!
- Хватит! Хватит! Забьёте! Слишком быстро сдохнет!
Поддёрнули Юшку за жердь, на колени поставили. Сплёвывает он кровь, да на мучителя своего поглядывает. Глаза в глаза.
- Повторяй, сучий потрох! Нечай! Вольный атаман! Ну!
- Б-б-андит и кг-рово...
Снова посыпались удары. Втаптывали бандиты Юшку в грязь, стараясь выбить из него слёзы и стенания. Атаман орал что-то, не по-русски, стучал кулаками по помосту.
Молчал мужик, сжав зубы. Терпел побоище беззаконное. Не на того напали!
- Так, значит! Не хочешь по хорошему? Это ты – Юшка Христос?
- Ю-ю-шка – я. А Хрии-и-стос на не-е-бесах, с О-о-тцом Сво-о-им.
- Ты что? Поп?
- Че-е-ловек пг-ростой...
- А чего проповедуешь? А? Какой масти? Красной или белой? Отвечай!!!
- Кг-рестьянской... да с-с-ки-та-альческой...
- Из блаженных что ли?
- Нет. Бо-о-г разумом не о-о-бделил. Только мо-орда ко-о-рява да рот гу-угнив.
- Не боишься меня?
- Че-е-го тебя бо-о-яться? Ты ведь... не Бог...
- Ещё раз про Бога тявкнешь – вырву язык!!!
- Почто Его не лю-ю-бишь?
- А что, он баба, чтобы его любить? – закатился атаман противным хохотом. Закашлялся. Покраснела его рожа, вытаращились глаза. Хватал воздух разинутым ртом, покуда стражники его не выбили через спину кусочек застрявшего мяса.
- Ма-а-ла кроха, а тебя, бо-о-рова, чуть на тот с-с-вет не отправила, - усмехнулся Юшка, - А Го-о-сподь не по-о-зволил... С-с-охг-ранил тебе ж-ж-изнь. Но не на-а-долго. Будет и те-е-бе с-с-корый суд!
- Твою мать!!! - взбесился Нечай, - Удавлю гадину!
Скатился он колобком с помоста, подкатился к Юшке. Ухватил жирной рукой за кадык, и стал душить, приговаривая:
- Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Молись, сучий потрох, чтобы сдохнуть скорее! Только я тебе не дам умереть просто так! Все увидят смерть твою лютую! Как у вас говорят? На миру и смерть красна? Вот и покраснеешь! На глазах у всех покраснеешь, тварь!
- На всё во-о-ля Его... – прохрипел Юшка, получив новую зуботычину от атамана.
- Спалю! Спалю твоё село! Камня на камне не оставлю! Всем башки поотрезаю, и в одну кучу сложу! Будете знать, кто такой Нечай!
- Не вы-ы-йдет...
- Почему это?
- В селе бо-о-о-льшой отряд с-с-тоит. Да и люди... С-с-упротив тебя по-о-йдут. Р-ружьев не х-хватит, на вилы в-в-зденут... Как ты! Де-е-тей не-е-винных! По-о-мнишь?
- На вилы?! Вот и увидишь ты своих приёмышей на вилах! Всех пятерых! А лярве твоей брюхатой, самолично буду кишки на руку наматывать! Ублюдка твоего, нерождённого, сварю и съем! Не побрезгую!!! Понял?
- Бог не по-о-зволит! Лю-ю-ди не по-о-зволят! Бо-о-льшевики не по-о-зволят!
- Э-э-э-э! Плохо ты Нечая знаешь! Думаешь, я на большевиков в лоб пойду?! Нечай хитрый! Выманю «краснозадых» из села, как собак легавых. Никто! Никто не помешает! Понял ты? Никто!!! Я здесь – царь и бог!!!
Побагровел атаман от злости, задыхаться стал от желчи чёрной, которая у него вместо души была. Взобрался на помост, уселся. Выпил стакан водки и приказал охранникам:
- Убрать эту падаль! Каждую четверть часа – шомполом по спине! Да так, чтобы шкура лопнула! И солью! Солью раны засыпать! Сдохнуть не дайте! Он мне живой нужен! Или полуживой!
Выволокли бандиты Юшку из атамановой крепости, привязали к осине. Вот и первый шомпол... Вот и дикая боль... Неутихающая... Крепко посоленная...
Тяжкий, долгий и мучительный день ожидал Юшку. Бесконечный...
«Бог терпел, и нам велел! Разве это муки, по сравнению со страстями Христовыми? Баловство одно. Стерплю! Непременно стерплю! – думал Юшка в ожидании следующего удара.
* * *
Раненной птицей металась дома Глафира. Рвалось её сердечко на части, чувствуя недоброе. Комом в горле застревали вопли сердечные. Рвались наружу:
«Ушёл, не сказав ничего. Как сгинул. И Ваньши нет! Куда делся, паразит? Боженька! Боженька! Боженька! Царица Небесная! По-мо-ги-те!!! Только бы... А случилось! Случилось! Не обманешь сердце материнское! Беда! Ой, беда! Горе горькое!
За помощью надо бежать! За помощью! К большевикам! К Топильскому! Не откажет мне! Не откажет! Столько добра Илья для них сделал!
Ванька! Где же Ванька? Выпорю, гадёныша! Пусть только явится!»
Наскоро одевшись, не побежала, а полетела Глафира к пристани. Летела, задыхаясь. На ходу расспрашивала у встречных-поперечных, да те только пожимали плечами.
Ворвалась в амбар, оттолкнув часовых, закричала:
- Гражданин-товарищ Топильский! Беда!
- Что такое? – уполномоченный вскочил с кровати, отбросив газету в сторону, - Что случилось? Да не голоси ты! Говори толком!
- Илья... Илья мой! И Ванька! Пропали они! Пропали! Ой, беда-а-а-а....
- Они же в Воронью балку поехали. Сено косить.
- Беда-а-а, това-а-арищ, бе-е-да-а-а! Сердцем чую! Искать надобно! Спаса-а-а-ть!
- От кого спасать?! Нечая рядом нет! От волков что ли? Так у мужиков оружие с собой! Успокойся, Глашка, успокойся! Разродишься ещё здесь!
- Ой, не могу! Ой, смерть к ним пришла! Сердцем чую! – голосила Глафира, вцепившись в растрепавшиеся волосы, - Подымай! Подымай солдат! Христом Богом тебя прошу!
- Ты рехнулась, баба! – заорал Топильский, - Куда, на ночь глядя? Куда?
- В Воронью балку!
- Успокойся, тебе говорят! Глянь, темень какая! Утром! Утром отправлю разъезд! Тридцать бойцов отправлю! Сыщут мужиков!
- Утром?! Да ты сам с ума сошёл! До утра ждать? Тогда... Тогда я сама пойду!!!
Глафира поднялась с пола. Остекленевшим взглядом уставилась на Топильского, и что-то неслышно шептала. Уполномоченный удержал её за плечи и тихо сказал, стараясь успокоить:
- Глафира! Глафира! Послушай меня. Послушай! Дети же у тебя дома. Иди к детям. К детям! Утром всё решим. Обещаю тебе! Верну я мужика твоего! Верну! Ну, ступай! Эй! – крикнул Топильский часовым, - Кто свободен? Проводите её домой, и охраняйте до утра!
Двое красноармейцев вызвались сопровождать женщину. Осторожно свели её с крыльца, поддерживая под руки. А она всё бормотала: «К детям... К детям... К детям...»
Топильский закурил. Затянулся несколько раз, выдохнул густые клубы дыма, и промолвил сам себе: «Никак, Нечай опять объявился...»
(22 декабря 2013 г. 11.50.)
Юшка. Глава 25: http://www.stihi.ru/2013/12/22/8572