Каролингский ренессанс или Европу создала культураИстория человеческой цивилизации похожа на качели. Это история постоянных взлетов и последующих падений. Некоторые народы исчезают бесследно, словно их никогда и не было, другие успевают передать накопленный опыт или даже вливаются в цивилизации-преемницы. Последний вариант лучше всего иллюстрирует судьба Древнего Рима. Pax Romana исчез под натиском варваров, Римская империя, как государство, перестала существовать, стройная система римского права отошла в прошлое, уступив место более примитивным законам различных племен, вскоре основавших свои, не менее примитивные королевства. Пришли в упадок некогда процветающие города, почти полностью исчезли удивительные ремесла и оживленная торговля, трава стала пробиваться сквозь камни построенных на века римских дорог, потихоньку дряхлели неиспользуемые более акведуки, почти полностью разрушились связи со странами Востока и Африкой. Даже Иерусалим, город, где закончил свой земной путь Сын Божий, воспринимался скорее как фантазия, чем реальное место, куда вполне можно добраться на корабле. Когда в 70 году н.э. сын римского императора Веспасиана Тит положил конец Иудейской войне, взяв штурмом духовную столицу Иудеи, ему понадобилось всего несколько часов, чтобы передать эту весть в Рим. У римлян были специальные сигнальные вышки, на которых разжигался огонь, что служило условным знаком - сигнал передавался далее по цепочке. Кто из европейских королей и полководцев в VI-VII веке пользовался чем-нибудь подобным? Да они и не были королями в нашем понимании этого слова, скорее, племенные вожди, перемещавшиеся по уже разоренной территории и промышлявшие грабежом соседей. Но самым ужасным последствием крушения Рима стали повсеместные невежество и дикость. Жизнь на руинах цивилизации была мрачной как в бытовом, материальном смысле (убогие жилища, пища и одежда, тяжелый физический труд, осуществляемый примитивными орудиями, антисанитария, неразвитая система социальных отношений), так, и что гораздо хуже, в духовном. Культурные и интеллектуальные богатства, накопленные греко-римским миром, не были востребованы и казались безвозвратно утерянными. Мало того, гибель пусть не самого человеколюбивого, но развитого государства, в основе культуры которого при всех издержках рабовладения и деспотизма императоров все-таки находился человек, не могла ни привести к волне кровавого насилия и жестокости, возведенных в повседневность. Если представить, что существовали тогда отдельные люди, понимавшие всю глубину этой катастрофы, можно представить в каком отчаянии они должны были пребывать и какой тяжкий крест несли – крест знания среди тьмы варварства. Теоретически такие люди могли найтись только в церкви. По иронии судьбы церковь оказалась единственной хранительницей осколков античного наследия, которое сама же отрицала, а святой престол – единственной постоянной величиной в этом зыбком мире как христианизировавшихся, так и державшихся древних верований народов. Конечно, большинство монахов и даже епископов сами были вопиюще безграмотны, в лучшем случае они умели читать и писать, но воспринимали эти знания, как необходимые исключительно для того, чтобы изучать и распространять Священное писание. В их библиотеках хранились античные тексты, но они частенько затирали их, чтобы записать изречение из Библии или молитву. И все же именно из этой среды, когда пришло время, вышли те необыкновенные личности, что как яркие звезды засияли на темном небосклоне раннего средневековья, осветив выход из духовного и социального тупика. Отчего возник этот тупик? Отчего европейские королевства VII- VIII веков, если и развивались, то черепашьими шагами, и почему этот период даже дотошными историками воспринимается как темная лакуна, некое безвременье в истории континента? Еще со школьной скамьи мы усвоили, что всесторонний расцвет государств, начиная с глубокой древности, сопровождается расцветом культуры. Этот расцвет может несколько отличаться по форме, которая определяется как вызовами времени, так и ментальностью того или иного народа, но суть всегда остается одинаковой. Культурный рост идет рука об руку с ростом государтвенным, экономическим, общественным. Впору задать себе вопрос, а нет ли тут и обратной связи? Например, многие представители современной психологии убеждены, что не только бытие определяет сознание, но и в гораздо большей степени сознание определяет бытие. Иными словами мы своими представлениями о жизни и своем месте в ней влияем на качество этой жизни, программируем ее определенным образом. Если это верно для отдельной личности, почему это не может происходить с обществом в целом? Понимание роли культуры в общественном развитии, запрос на нее всегда были качеством мудрых правителей, не ограничивавшихся сиюминутными политическими интересами. Правда, тут надо оговориться, что речь идет не о порабощении культуры государством, когда ее представители становятся обслуживающим персоналом того или иного режима, а о плодотворном сотрудничестве, в котором обе стороны находят свои выгоды. Но для понимания продуктивности именно такого рода отношений правящий класс сам должен обладать если еще не культурой, то мудростью, что обычно бывает на «пассионарном» этапе жизни государства. В истории христианской Европы было, как минимум, два периода, когда роль культуры в формировании не только государств, но и жизни общества во всех ее проявлениях, типа личности, свойственного эпохе, во многом были выкованы в горниле культуры. Первый раз это произошло как раз на рубеже VIII-IX веков, а само явление, краткое по времени (всего сто лет), но яркое по последствиям, получило название Каролингского возрождения или проторенессанса. Как следует из названия, автором которого является французский историк Жан-Жак Ампер, этот культурный взлет тесно связан с именем Карла Великого и его преемников. Правда, другой французский историк – Жак Ле Гофф отказывал эпохе в этом названии на том основании, что образование и культурные ценности стали доступны лишь очень узкому кругу. Однако и он отмечал важное значение этого периода для дальнейшей судьбы Европы. Началось все в духе времени, то есть с войны. Карл, судя по всему, грезил Римом и славой кесарей. Вряд ли мы узнаем, кто пробудил в нем эти мечты, но его походы были нечто большим, чем желанием расширить границы своих владений за счет соседей. Он вполне осознанно ковал империю с единым сводом законов, единой системой управления и единой религией, а апофеозом его царствования стала коронация в Риме. Приняв корону из рук Папы, Карл стал официально именоваться императором римлян, что явно имело для него не только политическое, но и символическое значение. Поход в Италию стал для Карла в положительном смысле роковым. Не исключено, что именно посещение Рима и завоевание Ломбардского королевства, которое жило в несколько иной реальности, чем остальная Европа, вызвали у него стойкий интерес к образованию и культуре, который остался с императором до конца жизни. Ломбардия тоже возникла, как королевство варваров – лонгобардов. Однако им повезло – они завоевали северную Италию, где, смешавшись с потомками римлян, создали государство, более развитое в культурном отношении, чем его северные собратья. Вот, где сохранялись, как крупицы древних знаний, так и элементы материальной культуры античности. Во всяком случае, итальянское влияние отчетливо видно в архитектуре Каролингской эпохи. При Карле начался строительный бум, от которого, увы, мало что сохранилось в неизменном виде. Однако в том, что сохранилось, отчетливо видны римские и (через Италию) византийские мотивы. При нем появились базилики, а храмы приобрели форму латинского креста, которую сохранят и романский стиль, ставший результатом этой «римской прививки», и более поздняя готика. Именно в эту эпоху, впервые за несколько веков, в Европе появляется новый архитектурный стиль «вестверк», возникший на стыке франкских и итальянских традиций. Впрочем, архитектурные новации лишь малая и далеко не главная часть каролингского наследия. Карл, безусловно, понимал, что создает государство, гораздо более развитое в политическом и социальном отношении, чем то, что досталось ему в наследство. Дело было не только в стремительно увеличившейся территории (в состав империи входили современные Франция, Италия, Германия и еще ряд европейских государств). Для управления этими землями нужны были грамотные, широко мыслящие администраторы. И уж точно они должны были уметь читать, писать и считать, а тогда найти таких людей в нужном количестве было делом практически безнадежным. Ликбез среди правящего класса – вот каким был основной вызов эпохи. Карл и его сподвижники разработали и провели реформу образования, вернее, создали его почти с нуля. Еще при Меровингах при монастырях появились школы, но они давали знания, которые сейчас определили бы как начальное образование и были немногочисленны. А Карл замахнулся на нечто гораздо больше. Его личная любовь к учености (хотя сам он так и остался неграмотным) в сочетании с государственным интересом и, надо полагать, интуицией и умением смотреть в будущее привели к небывалому культурному всплеску, вышедшему далеко за рамки первоначально поставленной задачи. Впрочем, то, что Карл не овладел грамотой, пытаясь это сделать уже взрослым человеком, не помешало ему получить серьезное образование. Вот что пишет об этом его единственный прижизненный биограф Эйнгард: «Был он красноречив и с такой легкостью выражал свои мысли, что мог сойти за ритора. Не ограничиваясь родной речью, Карл много трудился над иностранными языками и, между прочим, овладел латынью настолько, что мог изъясняться на ней, как на родном языке; по-гречески более понимал, нежели говорил. Прилежно занимаясь различными науками, он высоко ценил учёных, выказывая им большое уважение. Он сам обучался грамматике, риторике, диалектике и в особенности астрономии, благодаря чему мог искусно вычислять церковные праздники и наблюдать за движением звезд». Кто же были те люди, что разделили с императором его труды? Ну перво-наперво это были личности для своего времени совершенно уникальные, те самые звезды, появление которых начало рассеивать тьму раннего средневековья. Предтечи всех европейских интеллектуалов, гуманистов и энциклопедистов вместе взятых. Они составили целое созвездие, украсившее двор правителя в Ахене. История благодарно сохранила их имена. Самой значительной и влиятельной фигурой был, пожалуй, Алкуин, англосакс по происхождению, богослов, ученый и поэт. Он был не только наставником Карла в науках, но и превратился в главного его советника: сопровождал государя в военных походах, участвовал в заседаниях ассамблей, где обсуждались и принимались законы. Не случайно возникло выражение: «Без Алкуина Карл Великий не был бы столь велик». Важную роль в этом придворном интеллектуальном кружке, который его участники не без намека на древние Афины и Платона назвали Академией, играли также сам император, уже упомянутый Эйнгард, поэт и богослов Теодульф, ученик Алкуина поэт Ангильберт, (впоследствии канонизирован). Биография Ангильберта по своему примечательна и иллюстрирует обстановку при этом дворе, которая не была ни мрачной, ни ханжеской. Ангильберт возглавлял придворную капеллу, был воспитателем сына Карла Пипина, за свой поэтический талант получил прозвище Гомер и... стал гражданским мужем дочери императора Берты, от которой имел двоих детей. Происходило все это совершенно открыто и Карл нисколько не возражал. Довольно интересен и еще один ученик Алкуина Амоларий – литургист, богослов и поэт. Это пример универсальности тогдашних интеллектуалов, а также доверия, которое испытывал к ним монарх. Вдобавок к своим научным и художественным талантам Амоларий был еще талантливым дипломатом и в качестве императорского посла ездил в Константинополь. Надо отметить, что в рамках Академии каждый из ее участников имел прозвище, обязательно связанное с античностью, что указывало на идеалы членов кружка. Например, Алкуина называли Гораций Флакк в честь известного автора «золотого века» римской литературы. Заседания Академии порой принимали форму интеллектуальной игры, диспута или поэтического состязания, но главным ее предназначением все же оставались, говоря современным языком, выработка культурной политики и претворение ее в жизнь. Школы для детей знати были открыты в Туре, Корби, Фульде, Реймсе, Райхенау. Преподавание велось на основе возрожденной Академией античной концепции семи свободных искусств, согласно которой следовало последовательно обучать грамматике, логике, риторике, арифметике, геометрии, музыки и астрономии, чтобы потом перейти к царице наук - философии. Причем, Теодульф написал поэму «Семь свободных искусств», где изложил основные принципы этого педагогического метода, а Алкуин сам преподавал некоторые из этих дисциплин и даже написал учебники по ним. Впрочем, его научная и литературная деятельность этим не ограничивалась. Алкуин был также автором нескольких богословских и поэтичских сочинений (составлял даже загадки в стихах), за семь веков до Реформации счел необходимым провести ревизию латинской Библии и даже сделал свой перевод, который до нас, к сожалению, не дошел. То, что практичски все участники Академии были талантливыми литераторами, в общем-то неудивительно. Каролингский ренессанс был, в первую очередь, книжным. В начале было Слово, и все они понимали роль рукописного слова в деле распространения знаний. Поэтому Карл организовал в Ахене большой скрипторий, где монахи-переписчики создавали настоящие шедевры. Вскоре аналогичные скриптории появились и в других местах, а книги, созданные в их стенах, сразу приобрели не только интеллектуальную, но и художественную ценность, благодаря каллиграфии и роскошным миниатюрам, которые до сих пор поражают воображение яркостью красок и ощущением жизни. Эти изображения не статичны, они живут, дышат, сияют, передавая ритм и многоцветие своего невероятного века. Ни до, ни после средневековая миниатюра не поднималась до таких высот и лишь творцы большого Ренессанса смогли пойти дальше в этом искусстве. Надо сказать, что и образовательная система, и книжное дело в видоизмененном виде пережили не только Каролингский ренессанс и империю Карла, быстро распавшуюся на несколько государств, но и само Средневековье. Изобретенный тогда Мораль сей басни такова, что сотрудничество государства и культуры может быть весьма плодотворным в том случае, если в его основе лежит свобода духовных, интеллектуальных и культурных поисков. Что, в свою очередь, предполагает либо интерес к этим поискам у самих правителей, либо хотя бы понимание их необходимости. Результатом этого, пользуясь терминологией алхимиков «священного брака», будет общее поступательное развитие не только триады культура – наука – образование, но и общественных институтов, и экономики. В противном случае, все, напротив, катится под гору, но пагубность этого движения вспять обычно осознается слишком поздно. Хуже всего, когда происходит подмена понятий и под внешним меценатством искусству навязывается прославление правителя и иже с ним. Что-то вроде этого наблюдалось при двое Короля – Солнце, который не постеснялся безапеляционно заявить «государство – это я». Вот из этого-то понимания королем своей роли и проистекают, в частности, все неприятности Мольера, включая скандал с его погребением. В стране, где правитель считает себя центром Вселенной, творцам не находится достойного места. Ведь они не только пишут и рисуют, что хотят, но и своей популярностью приглушают свет, который, по мысли власть предержащих, льется с престола. О свете, который льется с Престола Вечного и, как правило, питает искусство, в таких случаях обычно забывают. Закончим этот рассказ цитатой из мудрого Алкуина. Если не понимать ее буквально, как призыв читать исключительно духовную литературу (да и вряд ли он мог иметь в виду исключительно это), она актуальна до сих пор.
© Copyright: Лина Леклер, 2014.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
