Дмитрий Быков
Я не плакал, цепляясь за край полыньи.
Я не плакал, барахтаясь в крошеве льда.
Я пытался выплакивать слёзы свои,
но они не выплакивались никогда.
Где-то в самой глубокой моей глубине
сохранялась печаль, словно в сейфе печать.
Это, видимо, сказано, не обо мне,
что печальную лирику легче писать.
Никакого резона, по-моему, нет
восклицать: «Сотоварищи! Душит тоска!».
Им хватает своих, нерифмованных бед,
и они без твоих обойдутся пока.
Знать о наших печалях другим ни к чему,
ибо древняя истина всё же права:
от сознанья, что больно не только ему,
у читателя вряд ли пройдёт голова.
Вы не думайте, братцы, что мне никогда
не случалось руками лицо закрывать,
Задыхаться от боли, сгорать со стыда,
под дождём застывать, по ночам тосковать,
Что ни разу, о други, не прятал я слёз,
невесёлую нашу планету кляня,
что обиды свои я безропотно снёс
и что в жизни ногами не били меня.
Ах, бывало, – не всё ж в эмпиреях парить!
Так к земле пригибало, что кости хрустят.
Только я не умею о том говорить,
да навряд ли и слушать меня захотят.
И ответом моей беспричинной тоске,
зарекнув непонятной тревоги тщету,
первоклассник стоит на высокой доске
и по луже катается, как на плоту.
Дмитрий Быков
Мир привык менять одежду,
что ни день - уже в другой,
так что нет различий между
господином и слугой.
Показал толпе бумагу,
где печать и вензеля,
и, глядишь, тебя, бродягу,
все сочли за короля.
Пропустил стаканчик лишку,
покуражился слегка,
и, глядишь, тебя, трусишку,
все сочли за смельчака.
Изменил хотя бы просто
выражение лица,
и, глядишь, тебя, прохвоста,
все сочли за мудреца.
Но, подняв бокал кларета,
скажем добрые слова
в адрес тех, кто делал это
только ради озорства.
Кто, служа перу и кисти,
в мире пёстрой мишуры
не знавал иной корысти,
кроме радости Игры.
Кто, блефуя всенародно,
потешаясь над толпой,
был порою кем угодно,
но всегда - самим собой!
Леонид Филатов, 1982
Другие статьи в литературном дневнике:
