Апокалипсис дудинцева известия 29июля 2008

Кедров-Челищев: литературный дневник

Не хлебом единым
Исполняется 90 лет со дня рождения Владимира Дудинцева
Константин Кедров
О нем я впервые услышал из уст Хрущева. Никита Сергеевич неожиданно взял под защиту писателя, обруганного самим Молотовым. Дудинцева иначе не называли, как "клеветник" и "антисоветчик", все ждали его ареста, и вдруг сам глава государства поведал стране, что прочел "Не хлебом единым" с интересом. Мол, бывают книги, которые читаешь и при этом слегка булавкой себя покалываешь, чтоб не уснуть. Дудинцева Хрущев, по его словам, читал "без булавки". Так - с легкой руки Никиты Сергеевича - Дудинцев стал прикольным.


Столь неожиданная похвала на фоне травли разбалансировала хорошо отлаженную идеологическую гильотину эпохи "оттепели". Само название "Не хлебом единым" уже вносило разлад и смуту. Ведь это не что иное, как запрещенная цитата из запретной Библии. В Новом Завете это слова самого Спасителя, обращенные к Сатане: "Не хлебом единым жив человек, но словом, исходящим из уст Божиих".


Дудинцев отдал свой роман в несколько редакций. Напечатать решился только Константин Симонов в "Новом мире". На обсуждении в ЦДЛ один за другим выступали маститые советские писатели и всячески хвалили Дудинцева за то, что он так живо и своевременно откликнулся на решения ХХ съезда партии. Это была полная неправда, но для пользы дела и сам Дудинцев поддержал эту версию. Мол, вовремя откликнулся на решения. И только Константин Паустовский сказал правду: роман замечательный, но ХХ съезд тут ни при чем. Дудинцев написал правдивую вещь о советских инженерах-правдолюбах задолго до начала "оттепели".


Обо всем этом писатель поведал в своих интервью уже во время перестройки. Что касается романа, то мы его тогда так и не прочитали. Несмотря на сдержанную похвалу Хрущева, книга не вышла, а журнальные варианты были изъяты и уничтожены. Сегодня даже с лупой трудно понять, что так напугало Молотова, поднявшего всю эту бучу. Типичный производственный конфликт: молодому прогрессивному инженеру мешают работать карьеристы и бюрократы. Скорее всего, Молотов избрал Дудинцева как пробный камень в борьбе за власть. Удастся раздавить писателя - победят сталинисты. Не удастся - бабушка надвое сказала. Именно так и восприняли неожиданный экскурс Хрущева в литературу и весьма обтекаемый комплимент с булавкой.



"В России все имеет отношение к литературе. И литература имеет отношение ко всему"Литературная братия растерялась. Ведь сам Симонов, напечатавший Дудинцева, на обсуждении в ЦДЛ неожиданно стал громить своего же автора. Годы спустя Дудинцев скажет, что Симонов поступил абсолютно правильно. Важны не слова, а дела. На словах раскритиковал, а сам напечатал. Симонова на два года отстранили от журнала и услали в творческую командировку в Ташкент. О Дудинцеве вообще замолкли. Был человек - и нет человека.


Кто-то давал ему взаймы. Кто-то незаметно оставлял деньги. Один знакомый актер открыл при нем раскладной диван, набитый деньгами: "Бери, сколько хочешь. Отдашь, когда сможешь". Что-то я не могу представить себе сегодня такое великодушие к человеку, попавшему под опалу власти на всю оставшуюся жизнь. Слава богу, из Союза писателей не исключили и под знаменитый закон о тунеядстве Дудинцев не попал. Работал над новым романом "Белые одежды" без малейшей надежды его напечатать. Роман о борьбе с генетикой и о героической попытке молодого ученого остаться ученым среди всеобщего шарлатанства. Нет, даже еще сложнее. Ученый послан в командировку громить ту самую генетику, которую он не может не защищать. Это, конечно, автобиографический эпизод. Ведь после ранения Дудинцев три года работал в военной прокуратуре, где, обвиняя, пытался - как мог - защищать невиновных.


Потом, уже в перестройку, он скажет, что мы неправильно понимаем, что такое свобода. Вот князь Игорь поет: "О, дайте, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить". А если не дадут, то не сумеет? Нет, свободный человек должен быть свободным не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Именно таким свободным человеком был Дудинцев. Он пишет "Белые одежды" в годы хронического обострения лысенковщины. Кто-то наивно спросит: а какое отношение все это имеет к литературе? Но в России все имеет отношение к литературе. И литература имеет отношение ко всему.


Когда в конце 60-х годов появились производственные романы Артура Хейли, которыми все зачитывались, я невольно сравнил их с производственными романами Дудинцева и увидел принципиальную разницу двух культур. У Хейли "Аэропорт" - это действительно проблемы авиации, а "Колеса" - проблемы автомобилестроения. У Дудинцева "Не хлебом единым" и "Белые одежды" - романы о свободе человека в несвободной стране. Не о генетике и строительстве, а о способности человека оставаться самим собой. В последних своих статьях писатель скажет правду, несколько неожиданную и даже шокирующую. Он признается, что только в этих невыносимых условиях - не благодаря, а вопреки - смог стать писателем. В соловьином саду, куда "не доносятся жизни проклятья", ему не о чем было бы писать. А его героев, насквозь автобиографичных, просто бы не было.


Белые одежды - это образ из Апокалипсиса, где все праведники воскреснут перед престолом в белых одеждах. Дудинцев, наверное, среди них будет одним из первых. Редкий случай торжества справедливости - в 1988 году писатель становится лауреатом Государственной премии. Он успел сказать, что думал, и его услышали. Так, по крайней мере, казалось тогда...


Поговаривают, что гуманизм устарел. Но это все равно что сказать: устарели восход и закат. Положительные герои Дудинцева отыграли свою роль и ушли с мировой арены в историю. Что касается отрицательных героев и обстоятельств, они, видимо, никогда не исчезнут. Однако и в XXI веке не хлебом единым жив человек, но словом.




Другие статьи в литературном дневнике: