сегодня в известиях к. кедров о м. зощенко смойтеhttp://www.izvestia.ru/culture/article3131567/ можно проголосовать Смойте хамство, господа товарищи Есть люди, твердо уверенные в том, что жизнь должна быть разумной. Зощенко принадлежал к числу этих тайных инопланетян. Он рассекретил свои мечты в "Повести о разуме", которую так и не удалось напечатать при жизни. Да и как напечатаешь, если над тобой до самой кончины, как топор гильотины, висит так и не отмененное постановление ЦК КПСС, где тебя вместе с Ахматовой обвиняют чуть ли не в шпионаже. Так и хочется сказать - бедный Зощенко. Но бедным он был только в денежном исчислении. А так всегда выглядел победителем. Его шельмовали и прорабатывали публично с высоких трибун, а он сидел напротив в зале в самом обычном театральном кресле как король на троне. Он смотрел свысока на всех этих чиновников от литературы, потому что они были героями его самых смешных рассказов. Фамилия Зощенко стала именем нарицательным. Всюду, где проступает смешной абсурд советского быта, мы произносим: "Зощенко". Однако после долгих послесоветских лет вдруг выяснилось, что мы по-прежнему целиком и полностью живем в мире Зощенко. Он увидел нечто, чего нет ни у Кафки, ни у Бальзака. Гоголь и Щедрин не видели, не знали того, что выявил Зощенко. Бессмертное чудо, казалось бы, давно знакомая лужа посреди города, где всех трясет и бьет током, кроме милиционера. И народ, вокруг собравшийся, склонный уверовать в то, что милиционера током не бьет. Не пробиваемый током милиционер просто был в резиновых калошах. Но вера в неприкасаемого мента подтверждается ежедневно и ежечасно. А пирожное, зубом кушенное и пальцем давленное. А отчаянный вопль: "Ложь взад!". А обмывочный пункт в приемном покое. А объявление: "выдача трупов от 3-х до 4-х". В то время, когда все были одержимы страстным желанием увидеть приметы нового быта, Зощенко увидел не приметы, а то, что пришло вместе с войнами и революциями. Сказочное, беспредельное, абсолютно новое хамство. Он вернулся с Первой мировой героем, наглотавшись иприта в окопах. Обвел глазами мир, который пытался защитить и спасти, и понял, что его цивилизация погибла. Видимо, навсегда. "Повесть о разуме" Зощенко пишет с приступами удушья - его мучил страх нищеты. Нищета стала реальностью после идеологических чисток 1940-х годов. Позорные постановления были отменены уже после смерти писателя, во времена перестройки. Правда, в период хрущевской оттепели Зощенко стали потихонечку издавать, но как-то очень стыдливо, с постоянными оговорками, что писатель-де не все понял и слишком погружен в быт. В то время считалось, что взрослых людей следует воспитывать и перевоспитывать. Зощенко как дворянин и осколок старого мира перевоспитанию не поддавался. Поэтому на него махнули рукой и просто-напросто забыли. Так, по крайней мере, казалось всевозможным воспитателям и перевоспитателям. Наша литературная критика до сих пор не избавилась от этой навязчивой фобии нравоучительства. Она все еще учит писателей писать. Зощенко делал вид, что давно не читает никаких литературных отзывов о своей прозе. Желание Дон Кихота защититься медным тазом от злых волшебников. Споры о Зощенко не затихают. Кто-то считает, что его смех слишком злой. Другие видят, что приметы повседневного хамства ожесточили душу писателя. Сражаясь с драконом, он сам стал драконом. Пусть хвалят, пусть ругают - лишь бы не забывали. Неиссякаемое обаяние прозы Зощенко в его благородстве. О нем, как и о Гоголе, можно сказать, что единственная положительная черта этих произведений - взгляд самого писателя. Его проза - тот самый помывочный пункт, где так хотелось бы отмыться от повседневного хамства. Зощенко это удалось.
© Copyright: Кедров-Челищев, 2009.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
