Игорь Померанцев.

Ирина Гончарова1: литературный дневник

Скажете, некрасиво примазываться к славе человека. А что делать, если мы много лет были с Игорем коллегами, техническими переводчиками, "отбывавшими свой срок на галерах" в патентной библиотеке в Киеве, на бывшей пл. Дзержинского, в здании УкрНИИТИ? Похоже, Игорь не очень любит вспоминать эти "галерные" годы - не к лицу было будущему писателю и журналисту "Радио Свобода" торчать в этом захолустье, перелистывать пыльные патентные журналы и переводить какие-то патенты. Один из переводчиков шутил тогда над нами всеми и самим собой: - Вы так листаете эти журналы, как будто на каждой следующей страничке вас ждут очередные 100 баксов!


На тот момент я еще не держала в руках ни единого доллара...


...Помню, с каким ужасом я пыталась остановить поток диссидентских высказываний Игоря не просто где-то, наедине, а во всеуслышание в фойе или столовке УкрНИИТИ. Не потому, что я боялась ГБ. К тому времени я уже успела не один раз побывать в разных кабинетах на различных уровнях, вплоть до какого-то генерала, который все предлагал мне написать "отчет о встрече" со знакомой американкой. Как вступительное сочинение для приема в их организацию. Чего я никогда так и не сделала. А мама все шептала: - Посадят, как пить дать, посадят....


Я просто боялась за Игоря, что он так смело выражал свою поддержку Сахарову, Солженицыну и другим диссидентам. Да и о себе уже начала беспокоиться – у меня уже было двое маленьких детей. Я только что вышла на работу после рождения второй дочери.


Потом он сообщил по секрету, что его увольняют, так как уже есть решение по его депортации. И предложил мне список книг, которые он хотел продать. Каждая копейка была на счету. Там были, на английском, конечно, и "Поминки по Финегану", и "Улисс", и много английской поэзии. Всего не упомню. Где-то есть еще записная книжка со всеми названиями книг.


Потом Игорь уехал, верней, его "уехали". Я еще какое-то время перезванивалась с его тещей с детским Именем Мальвина, которая оказалась подругой тещи брата. Но через какое-то время и она уехала... А потом я услышала сквозь треск одно из первых интервью Померанцева на радио RFI - Французское радио, вещающее на заграницу. Я вслушивалась в его слова сквозь треск глушилок и шептала: - Игореша, мы тебя слышим. На следующий день я поспешила рассказать об интервью сотрудникам и знакомым. Но оказалось, что они тоже слышали и, самое смешное, тоже шептали, говорили, а кто-то даже кричал: - Я тебя слышу, Померанцев! Мы тебя слышим!!!


Прошло много лет. За эти годы Померанцев работал на RFI, BBC, потом на «Свободе». И я старалась не пропустить ни единой его передачи, пробивавшиеся сквозь вой и треск глушилок. Потом сняли глушилки. Стали появляться его стихи и проза в печати. А потом как-то по возвращении из отпуска мне мои домашние сказали: - А тебе звонил Померанцев. Он приглашал на свой творческий вечер в Доме Учителя….


А потом я написала ему по «мылу», найдя его адрес на сайте «Свободы». И, как ни странно, он ответил! Расспросил об общих знакомых, в основном, о барышнях, которым симпатизировал. Было еще какое-то сообщение. И все заглохло. Я, помнится, предложила ему пару тем для его культурологических программ, кое-что о киевских авторах. Но его на тот момент интересовали только те темы, которые могли бы иметь звуковое оформление: исполнители песен, какие-то оригинальные жанры, рассказчики….


Ниже я привожу несколько текстов Померанцева и линки на сайты, где можно будет почитать побольше, если вам это будет по вкусу.


Итак,



ИГОРЬ ПОМЕРАНЦЕВ


Родился в 1948 г. в Саратове, вырос в Черновцах, окончил филологический факультет Черновицкого университета. С 1978 г. в эмиграции. Многолетний сотрудник радио "Свобода". Публиковал стихи, прозу, эссе. Первый лауреат учрежденной альманахом "Urbi" Премии имени Вяземского.



По шкале Бофорта:



Urbi: Литературный альманах. Выпуск десятый.
СПб.: Атос, 1997.
ISBN 5-7183-0134-4
С.122.


Вулиця Гонти


Все утренники моей школьной жизни в Черновцах прошли под чардаш Монти. Даже поэму "Цыганы" я читал под чардаш: он, Монти, забежал вперед. Уже сейчас в мюнхенской библиотеке я пытался найти след Монти в музыкальных справочниках - русских, английских, немецких - но безуспешно. Цыганской энциклопедии там не нашлось. Может, Монти - однофамилец Киже?
Из-за Монти я причислял "Гонти" к музыкантам, австриякам или мадьярам. Но, прочитав поэму Шевченко "Гайдамаки", я понял, что уютная черновицкая улица Гонти названа в честь просвещенного гайдамака Ивана Гонты. Он вошел в историю, вырезав в 1786 году евреев Умани. Справедливости ради, надо сказать, что с уманскими ляхами он тоже не цацкался. Для порядка - евреи здесь сбоку припека - москали спустили с Гонты двенадцать полос кожи, а оставшееся четвертовали. Куски же Гонтова тела пригвоздили к виселицам в четырнадцати городах Украйны. Не знаю, как фрикативный Гонта уживается в Черновцах с парком Шиллера или улицей Шолом-Алейхема. Уживается. Гонту скорее забудут украинцы, чем евреи. Евреям он нужней. Русские евреи любят Чаадаева, Толстого, Синявского, всех тех, кому зрелая русская словесность сделала прививку здорового национального скепсиса. Еврейская же культура, с ее перенакачанным бицепсом выживания, стесняется своих Чаадаевых. Молодость стеснительна. Молодость - это чардаш Монти.





По шкале Бофорта:

Urbi: Литературный альманах. Выпуск десятый.
СПб.: Атос, 1997.
ISBN 5-7183-0134-4
С.39-45.


Обнаженный поэт


Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе.


В.Гаршин. "Лягушка-путешественница"


Обнаженность чувств составляет суть лирики. В переводе на древнегреческий "обнаженный" - это "gymnos". Отсюда "гимнастика". На примере поэта Николая Кононова я попытаюсь показать, что суть лирики - это не только обнаженность чувств, но и обнаженность тел, находящихся в динамическом взаимодействии.
Лирика по традиции делится на партерную и воздушную. Первая непосредственно связана с почвой и отрывается от нее, не подвергая стихи опасности (рис.1).


Слово-ловитор захватывает слово-вольтижера у лучезапястного сустава, раскачивается с ним и возвращает вольтижера обратно в стих (рис.2). Подбрасывается же слово батутом, впервые примененным авангардистом Эвальдо в 1928 году.


Н.Кононов за редким исключением (например: "...Пешеходоперебеганье сдерживать от шага дерзкого...") работает не партерную, а воздушную лирику. Его снаряды и аппараты подвешены к небесному куполу. Перекладины его стихов обмотаны крепкой тесьмой, а слова натерты магнезией. Впрочем, последнее не столь важно, если поэт выполняет вис на пятках, на носках или "обрывы". Традиционным финалом стихотворения на раскачивающейся ординарной трапеции является "мертвая петля" (англ."looping the loop"), т.е. вращение вокруг штамборта:


Только шум угадывается, шум
Нефтеносным, скважистым, лиловым...


Двойная трапеция (доппель-трапе) предназначена для двух сквозных слов. Сначала они действуют, как бы не замечая друг друга. Затем одно из них повисает на подколенках, а другое, ухватившись за приставку партнера, "обрывается". При этом особенно важно ни на секунду не забыть, что вис на подколенках осуществляется без упоров или захватов носками строк (рис.3). В заключительной фазе слова, сплетаясь, вращаются вокруг грифа валетом или, вися на подколенках, слово-ловитор держит вращающегося в зубнике партнера:


Там, где в мельнице Шмидта теперь комбикормовый с заводью
Воробьиный бушует завод, где, прикорнув, общежитие
У путей соловеет, целуется кто? О, по правде, ведь
И ходить тут не стоит. На слиянье наткнешься!
Потише: соитие...


По словам, выделенным мною курсивом, видно, как двойная трапеция переходит в завершении в групповую. Опорные слова, повиснув на подколенках, держат прочих участников стихотворения в причудливых позах. Подобные летучие конструкции создают захватывающую фигурную композицию в воздухе (рис.4). Малейшая ошибка может привести поэта к полному провалу. Стихотворения такого рода начинаются не из виса:


Лоза июня уже зеленые тесемочки выпростала, ручки...


а из упора:


И во вторник не пошел, и в следующий профилонил, и еще раз, и еще...


Стихотворениям на воздушных турниках жанрово близки стихотворения на рамке. Исходное положение слова-ловитора - вис на рамке на подколенках. Острота чувства возникает в тот момент, когда слова размыкают руки. Основные элементы подобной стиховой вольтижировки - маховой перехват попеременно префикса-суффикса, кабриоль (рис.5), грече.
В финале слово-ловитор раскачивает партнера в висе за окончание, а затем выпускает его в свободный полет; мелодические петли стремительно распускаются, и слово-вольтижер, пролетев несколько стоп вниз головой, повисает над страницей (рис.6)


Разве ты
Ждешь еще чего-то, ластишься, пунктиром летаешь,
Личинка крылатая, душа, не по летам развитая?


В лирике Н.Кононова одинарный полет регулярно чередуется с групповым. В первом случае слово-вольтижер перелетает с одной трапеции на другую, наслаждается жизнью в одиночку, без соучастия ловитора. Вначале оно садится на длинный стих и раскачивается. Достигнув максимальной амплитуды, повисает на руках и перелетает на другой стих, висящий в непосредственной близости. Здесь особенно важна точность, выбор мгновенья полета; рассчитывать не на кого, стих навстречу не устремляется, а как бы пассивно ожидает прикосновения.


Или, по Гафизу, стаканом - в автомате газированной
Боксерской воды, - буду сверкать в ознобе, страхе, нокауте?
Двухкопеечной монетой взволнованной
Разговоры подслушивать скорые. Что вы о любви знаете?


Курсивом я выделил аллотропное слово-вольтижер, которое в полете поворачивается разными сторонами и в конце концов после всех пертурбаций убедительно завершает строфу.
В групповом полете Н.Кононов применяет качающуюся ловиторку (рис.7). В этом случае главную роль играет слово-ловитор. Оно должно в совершенстве знать анатомию партнеров. В случае неточности вольтижера надежный ловитор может выправить положение. Абсолютное доверие к ловитору имеет большое психологическое значение для вольтижера. В высшей точке раскачивания стопа-ловиторка и стих, максимально сближаясь, дают возможность слову-вольтижеру совершить перелет со стиха в руки слова-ловитора. Нет у Н.Кононова такого стихотворения, в котором по нерасчетливости слово-вольтижер пролетает мимо рук слова-ловитора.


У поэтов часто вырабатывается привычка к одной и той же ритмической дистанции. Им страшно менять амплитуду раскачивания. Но Н.Кононов ничего не боится. Он бесстрашно оттягивает встречу ловитора с вольтижером, и благодаря этому читательское наслаждение обретает пространственное измерение. Стиховед же может отчасти утешиться тем, что в состоянии отличить один вид наслаждения от другого: двойное заднее сальто с пируэтом в руки к ловитору, два с половиной сальто в сетку, двойное заднее сальто в мешке с завязанными глазами, оборотный двойной твист, прыжок-падение из-под небесного купола. Лично я больше всего люблю, когда летящие по разным траекториям слова заполняют воздушную сферу стихотворения. Иные из них комичны, как бы нелепы, мешковаты, трусоваты. Но это игра. Они не уступают в мастерстве словам атлетичным, героическим. Эти - "мешковатые", "трусоватые" - помогают читателю поверить в собственные силы: раз мы, рохли, буквально на глазах побеждаем страх и немощь, то и ты, читатель, раскачавшись на качелях, сможешь достичь высшей точки.
Поэт без предшественников - это не поэт, а дворняга. Предшественники Н.Кононова - это бесстрашный Ю.Рябинин, артист мирового класса Е.Морус, блистательные В.Ракчеев, Н.Сухов, думающий З.Гуревич, изобретательный А.Бредо.
Эти заметки я хотел бы завершить мускулистым и смертельно опасным стихотворением. Попробуйте сами, без подсказки, найти в нем элементы партерной и воздушной лирики, пунктиры одинарных и воздушных полетов, обнаженную красоту языковых фигур:


Помешай мне, попробуй. Приди, покусись потушить
Этот приступ печали, гремящей сегодня, как ртуть в пустоте Торичелли.
Воспрети помешательство мне, - о приди, посягни!
Помешай мне шуметь о тебе! Не стыдись, мы - одни.
О, туши ж, о, туши! Горячее!


Декабрь 1991
Лондон


Рисунки см. по адресу: http://www.vavilon.ru/texts/pomer1-4.html




Из книги "СТИХИ РАЗНЫХ ДНЕЙ"
(1991)


* * *


Божья коровка
ползёт по оконному стеклу.
Стекло тёплое и чистое,
потому что сейчас бабье лето.
Божья коровка перепутала времена года.
Как она проворна.
Какая она мужественная и безумная.
Даже не знаю,
чего в ней больше:
мужества или безумства.



* * *


Поступок совершён,
и арест последует через
месяц-другой.
Но в интервале,
хотя уже всё решено
и предрешено,
он по привычке думает,
взвешивает и прикидывает,
словно выбор
ещё остаётся
за ним.



* * *


Завтракают клопы около полуночи,
завтракают обильно:
впереди целая ночь.
Обедают часа в четыре утра,
тоже сытно.
А ужинают под утро,
плотно и жадно:
ведь наесться надо на день вперёд.



* * *


Поздно вечером
в гастрономе
я увидел их всех
сразу и поодиночке.
Электрический лютый свет
обтекал скулы, спитые глаза,
лица хорошо поработавших убийц.
Рядом, покачиваясь, как водоросли,
стояли на тонких ногах
их полусонные дети;
их некрасивые жёны
в масках из пудры и помады
били продавщиц.
Когда кто-нибудь из них
пересекал границу света,
моё сердце сжималось
и срывалось во мрак,
и я понимал,
что не любить их просто невозможно.



* * *


Стыдное ТИФЛИС
Страшное КРАМАТОРСК
Позорное АККЕРМАН
Кристальное ЭЛЬТОН
Гуцульское ЧИНГАЧГУК



* * *


И как только
трамвай отдребезжит,
ты бежишь к ещё горячим рельсам
и пятками, ногами, всем телом
слушаешь их пульс,
дрожишь рельсовой дрожью,
которую принимаешь
за остатки смертельно опасного тока,
и чувствуешь себя индейцем,
прижимающим ухо
к земле.



* * *


Ночами, такими туманными,
что хочется навести резкость,
проступают казармы с бурым освещением,
в затхлых спальнях которых
раздаётся лязг и бряцание,
оттого что кому-то приснился автомат;
проступают больницы,
в приёмных покоях которых
землистые больные и их землистые близкие
сидят в ожидании;
проступает тюрьма,
команда которой заняла первое место
в соревнованиях облсовета "Динамо"
по борьбе самбо.
Проступает такое,
чего ты не видел днём.


http://www.vavilon.ru/texts/pomerantsev5-1.html#5



СТИХИ ИЗ ТАВЕРНЫ В УРАНОПОЛЕ


* * *


Нет.
Сидеть на веранде
с видом на ультрамариновое,
попивать местное бренди
из виноградного жмыха,
дышать инфекционным запахом
жареных бычков
да ещё об этом писать?



* * *


Маслины?
Ладно.
Но из лондонской лавки,
пусть кипрской, итальянской,
но лондонской,
где на ломаном,
где даже в русском видят земляка
и, спрашивая "как жизнь?",
не сомневаются в ответе.



* * *


Если спросят, о чём эта повесть:
о том, как она взбирается,
карабкается по горам и хребтам.
В первой главе по буковым лесам,
выше – во второй –
по пихтовым, еловым,
дальше – в третьей,
уж совсем запыхавшись, –
по криволесью:
сосновому стланику,
можжевельнику,
зарослям карликовых ив.
И уже на вершине –
в эпилоге –
в пятнах лишайника и моха,
повесть упрётся в Горыныча:
– Фу, русска кость воня!



* * *


Сперва теплота,
даже жар:
те же книги на полке,
тот же вид из окна,
те же слабости
(не подходить к телефону –
пусть жена)
и жёны,
которые могли бы
от перемены мест,
и даже подруги на горизонте
тех же стран.
А после испуг,
что такой же.
Не как тысячи, как двое,
но такой же.
А после снова теплота,
даже жар.



* * *


Между Ларисой и Катерини
стыдливо прикрыть
ладонью рот,
вспомнив город-зевок
с пабом на Ширланд-роуд,
где мечешься между
светлым и тёмным элем.


http://www.vavilon.ru/texts/pomerantsev5-3.html#1


Если дочитали до этих слов, значит у Вас все в порядке, еще не потеряли способности удивляться и желания познавать. :)




Другие статьи в литературном дневнике: