Юрий Енцов

Брат мой
С точки зрения городского сумасшедшего

Хотя мы и похожи немного, но мой брат был лучше меня: смелее, энергичнее. Правда, он тоже любил посидеть на Буграх летом, на зеленой травке, посмотреть на пароходы, проходящие по реке, подставляя лицо теплому ветру, ведь это дело - многие любят в нашем небольшом городе - развлечений то у нас мало. Но он даже для этого предпочитал компанию. А я - всегда сижу один. Меня только козы не смущают, я ведь очень застенчив. Впрочем, давно уже на тех Буграх не был, меня не выпускают.
Моя жизнь теперь упорядочена: подъем, умыванье, завтрак, прогулка, процедуры, обед, тихий час, полдник, просмотр телевизора, если разрешат, затем ужин, умывание и отбой. Мне тут хорошо. По крайней мере, пытаюсь себя в этом убедить. Ведь хорошо мне быть не может.
Он человек более гармоничный, по крайней мере, его воля и чувства - не противоречат друг другу, составляя одно целое. Он не заторможенный как я, а эмоциональный, энергичный, просто знает, что хочет, и чего не хочет. Звезд с неба не хватает, а так же Солнце и Луну, при нем они свободно разгуливают по небосклону. Он то умеет довольствоваться малым и быть при этом счастлив. Или, по крайней мере, успешно делать вид, что у него все нормально. Это я все время мучаюсь, ежусь от собственного холода, исходящего из души, места себе не нахожу.
Не знаю, кто из нас крепче физически, для мальчишек это так важно, а у нас с ним никогда не было случая для выяснения этого в единоборстве. Ведь я его на четыре года старше. Запомнил его малышом. Меня умиляли маленькие ручки и ножки братика. Вспоминаю, как отец привел меня в роддом. Было темно. Зима. Мама показалась за оконным стеклом, со свертком в руках, и я сказал папе, глядя на братика: «Он как огурчик, а головка как маленький мячик». Это было в Цивильске, где мы тогда жили. Отец потом часто это припоминал со смехом.
Потом мы опять вернулись в мой родной город. Жили в частном доме. Родители отгородили неподалеку ивовым плетнем участок вскапывали, и сажали там картошку. Рядом протекала речка. Однажды братик, пока родители на майские праздники увлеченно огородничали, пошагал к этой речке и - увяз по пояс в иле. Я заметил это и закричал. Еще немного и его затянуло бы. Отец побежал туда, в густую грязь, и вытащил его, весь перепачкавшись.
В детстве мы ничего не знаем про опасности, а поэтому их - как бы нет. Детские страхи не всегда серьезны, ребенок не замечает настоящей опасности и боится мнимых угроз. Очень страшно, если внешние обстоятельства - не дадут выразить себя. Как китайский башмак на ноге, препятствующий ее росту. Реальные или вымышленные препятствия - мешают нам осуществить желания, не смотря на прилагаемые усилия. Эта судьба. Кого-то это раздражает, меня например, а некоторые - радуются тому небольшому, что у них есть, и извлекают из этого малого – максимальную пользу. Таков мой брат.
С ним было довольно много беспокойства в детстве. Однажды он запустил в меня игрушкой, железным маузером. Разбил бровь. Меня водили в больницу, наклеивали пластырь. Потом этой моей левой брови доставалось еще пару раз, от других людей…
Зато в младенчестве у него не было особых трудностей со здоровьем. Это меня все время где-нибудь от чего-нибудь лечили. Да так и не вылечили.
Он был в меру послушен, в меру капризен. Когда чуть подрос, годика в два, его отдали в круглосуточные ясли, забирали оттуда только на субботу и воскресенье. Бедный братик был вечно сопливый, и приучился теребить рукой, засунув её в штанишки, письку. Так он, ребенок - боролся с одиночеством. Моя-то нервная система - категорически не подходила для сада. Я там все время плакал.
В детстве он был - как растение, за которым мы как умели, ухаживали всем миром: я, мама, толстые воспитательницы. Должен был получиться настоящий советский ребенок. Но на такой образ, как мне кажется, больше смахиваю я. В душе конечно, не внешне.
После яслей его определили в садик. Он был свой в саду. Я ему завидовал немного, потому что повторяю, сам ни в какой сад не ходил. Когда мне было лет шесть, я его начал забирать оттуда по вечерам. Уже тогда был я очень ответственный, и если мама мне поручала это сделать, то очень старался. Помню однажды зимой, на саночках перевозил братика через овраг, который делит наш город на две части. Съехать вниз – было очень весело, а подняться наверх - оказалось для нас двоих - совершенно непосильной задачей.
Он сидел как чурбанчик, ничего не понимая и никак не реагируя: вези меня и все! Кто бы мог подумать тогда, что в нем с течением времени постепенно проявятся импульсивность, расторопность, душевная свобода. В лучшие времена он совершенно не выносил однообразия, словно искал опасности и приключений, чтобы нервишки пощекотать. Был мужественный и решительный, словно бы забывая про осторожность. Это приносило ему душевное удовлетворение. Хотя, как он сам мне говорил, ни про что он хитрец не забывал.
Женя доставил родителям гораздо меньше хлопот, чем их другие их дети: самый старший, Сашенька вообще умер в три годика. У меня случались периодические припадки. Какие-то видения. Когда это произошло в первый раз лет в семь-восемь, я был очень напуган, перепугал маму. Мне казалось, что какие-то огненные люди ходят вокруг и даже входят в меня. Только годам к двадцати я научился справляться с этим.
Он был очень энергичен и активен, храбр - откуда все бралось. Мог выдержать больше других и чего-то добиться. Окажется ли эта энергия созидательной – никто особо над этим не задумывался. Родителям было важно только, чтобы мы были живы, здоровы и все. В нем уже чувствовались страстность, жадность до всего, эгоизм. Он становился - довольно опасным человеком. Еще чуть-чуть и он вообще «загремел» бы, как некоторые его одногодки, стал бы преступником. Его затягивало как в речной ил. Но что-то - не дало ему перейти невидимую грань. Обстоятельства, влияния родных, его собственная воля, все вместе? Я не знаю…
Школа его прошла почти незаметно. Он не слишком любил заниматься. Брат учился на тройки, и никто, повторяю, не ставил перед ним больших задач. Впрочем, передо мною тоже.
Из школьных неприятностей была – желтуха. Когда он заболел, его положили в инфекционное отделение больницы. Оно располагалось в одноэтажном доме постройки конце девятнадцатого века. Ему было скучно там, и врач посоветовал ему, чтобы не скучать, считать проезжающие по улице машины. Автомобилей за день проезжало совсем немного.
И моим, и его одноклассникам предстояло много чего натворить, отряхнув с ног пыль старого мира. Я представляю себе, что люди прошлого глядят на нас, и мы кажемся им какими-то богами. Но ведь боги - бывают разные. В том числе забытые. Вот и мы с ним остались на обочине? Я, таращась в пустоту, и пуская слюну, а он – рядом со мной.


Он был младший, и это его оберегало. Рос и мужал в моей слабой тени. При таком как у него чересчур энергичном, импульсивном поведении, человек сам себе враг. Не сразу он понял, что его старший брат – местный дурачок.
Натолкнувшись на препятствие, он не выходил из себя, хотя и раздражается, не стремился во что бы то ни стало достичь желаемого. Все равно в его характере и поступках многое возмущало, мы его считали нахалом. В нем проявлялась агрессивность, злость, поначалу не удавалось быть тактичным, дипломатичным.
Цели ведь можно достичь лишь благодаря терпению, избегая ссор, которые растрачивают нашу силу. Он не всегда сдерживался, попадая в такие ситуации, когда не успевал сначала подумать.
По моей вине как-то раз он попал под качели. Мы гуляли с ним в городском парке. Какой-то папаша катал на железных качелях своего отпрыска. Женя хотел что-то поднять с земли какое-то стеклышко, потянулся под качели и получил острым железным сиденьем по голове. Потекла кровь. Увидев это, неизвестный мужчина схватил своего ребенка за руку и убежал. Я не знал, что и делать кровь шла очень сильно. Через секунду он был весь в крови. Делать было нечего, я повел его в больницу. Но мы прошли только половину пути, кровь вдруг идти перестала. Видимо свернулась. Но мы все-таки дошли до больницы, его, кажется, перевязали. Уже не помню. Кто-то видел нас с ним идущих по улице, рассказал маме, она прибежала домой.
Со мной он частенько был капризным. Ни мне, ни ему не хватало опыта, терпения, дисциплины. Он пытался своевольничать, не обращал внимания на мнение близких, никого не жалел, в отличие от меня, помогать нам: мне, родителям - было ему скучно. То есть он был обыкновенный маленький мальчишка, каких много.
Был ли он в детстве вожаком? Не знаю, любимцем, может быть. У него всегда было много друзей, но я в их число - не входил, меня он уже стыдился, друг, дарованный мне природой. Со мной ему было не интересно.
Однажды зимой он долго не приходил домой с катанья. Пропал, а ведь вокруг нашего городка леса, волки, мама послала меня его искать. Я ходил по ночным заснеженным холмам, но никого не нашел. Спустя некоторое время он пришел, оказывается, они просто катались с кем-то из мальчишек. Пришли часам к одиннадцати.
Наступил момент, когда он как волчонок стал соперничать со мной, навязывая свою волю. Но тут оказалось, что нам совершенно нечего делить. На улице он старался показывать приятелям свое хорошее к ним отношение. Он решил, что сильный всегда прав, что у меня лично вызывало протест.
Он был и, пожалуй, до сих пор остался взвинчен, непостоянен, не всегда владеет собой. Все принимает на свой счет, что приводило к вспышкам. Хотел независимости, идти своей дорогой в жизни, не терпя вмешательств.
Лет около девяти он однажды пришел домой с огромной шишкой на лбу. Она была размером с рог. Я ужаснулся. Оказывается, его толкнул в нашем же подъезде мальчишка по кличке «Гитлер», точнее его так дразнили. Ну и брат его так назвал, а тот его толкнул. Мать этого мальчишки, а фамилия их была Ефремовы, привела сына к нам. Извинялась, оправдывалась. Она боялась, что мама заявит в милицию. Но она никуда не заявила. Если у тебя много друзей, то и врагов должно быть достаточно, вражда - подстегивается действительной или мнимой несправедливостью.
Впрочем, вскорости, брата самого поставили на учет в «Детскую комнату милиции». Это конечно плохо сказалось на мнении о нем взрослых, но в подростковом мирке это было нормально, даже необходимо. Мальчишки этим гордились. Он совершал необдуманные поступки, бывал агрессивен. Вообще он часто обходился хитростью, но, подвыпив, он терял власть над собой.
Та подростковая шишка и сотрясение мозга служили объяснением того, что брат хотя и поступил в техникум, но учиться не смог.
У него было довольно хорошее воображение, определенные способности, но при этом разболтанность, необъяснимые настроения. Часто одно занятие надоедало ему и он придумывал новое развлечение. К тому же у нас была неустойчивая домашняя обстановка из-за того, что отец пил. Меня это донимало, а его, похоже, не очень, ему даже нравилось будоражить свои чувства.
Потом он поступил в ПТУ, но тоже – не смог, точнее уже не захотел. Так и остался с незаконченным средним образованием. Какое-то время он просто повесничал.
Психическое или, если угодно, биополе вокруг него, вызывало у меня и некоторых других людей, у мамы - чувство неуверенности. Он был резок с родителями, не терпел советов. Но делать что-то нужно было, он возмущался и злился, но делал. Его что-то вело по жизни: «от одной ягодки к другой», не давая умереть с голоду. Он был нетерпелив, хотел резко изменить свою жизнь, найти решения для преодоления трудностей. Потом махнул рукой.
А я в это время был в сумасшедшем доме. Где же еще быть такому психу? Там я встретил своего одноклассника, Кольку Федорова, который поступил на медицинский, и проходил практику в психушке. Когда меня навестила мама, ей было неприятно об этом узнать: у всех дети как дети, а у меня…
Тем временем братец мой стал интересоваться девочками. А они соответственно им. Я тоже девочками интересовался, но что толку, они то мной совсем не интересовались. Он умел поговорить с ними, был так сладкоречив. При этом был довольно мягок, занимался, как мне казалось, пустым времяпрепровождением. Брат был сентиментален как отец, мог пустить слезу, но при этом какой-то помощи от него дождаться было трудно. Он много мнил о себе. Любил находиться в центре внимания.
Родители устроили брата на курсы холодильщиков. Он собрался ехать учиться в Саратов. Помню, он укладывал в сумку четырехтомник Есенина, книги не влезали. Мама, ворча, вытащила их и положила обратно на полку. Брат был в зимнем пальто с каракулевым воротником, тогда все ходили в таких пальто. Поехал учиться, отучился, и, как ни странно, довольно успешно работал в магазинах, починяя холодильники.
Несмотря на всю его энергичность, веселость он так и остался на всю жизнь простым слесарем. Старался сделать все сразу, это вело к переутомлению. Он слишком быстро расходовал свои силы. Его продвижению в обществе мешало то, что он иногда трусил, и оттого неловок в обращении. Так и остался в своем кружке. Но зато там-то он был хвастлив, напыщен, такой всезнайка. Рассказывал что-нибудь. Например, то, что услышит от меня. Я то много читал, чем же мне еще было заняться. В их компании брата уважали.
Когда его забирали в армию, меня не было дома. Он служил в Германии. В казарме у него была кличка Афонька. Он рассказывал потом, что стоя на посту, пропускал восточных немцев в гарнизонный Военторг за маленькую бутылочку шнапса. Это было его самое грандиозное путешествие в жизни. Все остальное так и осталось в мечтах.
У него было мало практического опыта. Все что он знал – это казарма и наш городок. Конечно, он по-прежнему был обаятелен, великодушен, готов помочь, но у него не было способностей проанализировать ситуацию, проникать в суть явлений. Все сгорало в нем, перегорало, уходило на пар. Хотел, перехотел, выпил, успокоился. Он был рассеян, обещал порой то, что не мог выполнить. Ненадежен, непрактичен. Идеалистичен, но не способен принести людям какой бы то ни было практической пользы.
Пока он служил, у него родился ребенок. Его отпустили домой оформить отношения с его девушкой, зарегистрироваться. Родители купили кроватку, хлопотали насчет квартиры. Удалось выхлопотать только комнатку в старом доме.
Ненадежен и неверен был он во всем и в дружбе в том числе. Его и самого обманывали друзья. Мама частенько пыталась раскрыть ему глаза на это, но он всегда заступался за своих друзей, оправдывал их. Все смешалось у него в душе, и он даже не пытался во всем этом разобраться, часто производил впечатление отсутствующего, предпочитая видно свой мир фантазий, как и я. Но я то ведь городской сумасшедший, а он-то нормальный.
Какая-то тайная и ужасная сила, определяющая судьбы, стремилась унизить меня и возвысить его. Будь смиренным, брат мой, когда судьба благоволит к тебе, будь ласковее со мной, которому меньше посчастливилось, чем тебе, хотя он и не заслуживает того же, что и ты.
Может быть, он немного грешил против меня, но я не выговаривал ему за это, прощал ему, даже не покаявшемуся, если семь раз в день грешил против меня то семь раз в день прощал, нераскаявшемуся. Ведь и я не лучше.



Изо всех сил я старался ему помочь, но сил этих не хватало. Как может несчастный уродец с большой головой и кривыми ногами, человек не способный выдержать ничьего прямого взгляда, помочь веселому оптимисту, всеобщему любимцу с сильной волей, и кипучей энергией? Он был великодушен, привлекал других. Я труслив и никому не симпатичен.
Он довольно внятно выражал свои мысли и чувства. Хорошо понимал окружающих, просто всегда старался - понимать их в свою пользу. Воображение помогала ему раскрашивать, расцвечивать этот мир, и в таком мире ему было довольно комфортно. Он ловко справляются с семейными делами и вообще, справлялся. Все делали за него, и розы вырастали сами.
По возвращении из армии через два года, а в отпуск он приезжал два раза, он работал себе холодильщиком в потребкооперации. Место это считалось блатным. Но к тому времени вокруг стало что-то происходить, меняться.
Наверное, он научился сосредотачиваться, концентрироваться на главном, были в нем какие-то небольшие организационные способности, особенно в профессиональных делах. Решения его становились все более осторожны и рассудительны, он был веселый, приятный собеседник. Всегда опрятен. Он все, что ему нужно держал под контролем, ничего не представлял на волю слепого случая. Каждый шаг и мысль у него были рассчитаны.
Однажды я приехал домой, меня отпустили повидаться с родителями. Я слез с автобуса и шел к отцу, который работал в двухэтажном деревянном здании в одной организации. Я увидел брата, он сидел с кем-то на мотоцикле, махнул мне рукой и - уехал от меня. Не посчитал нужным поговорить со мной, мне было немного обидно. Но ничего, подумал я. Ничего.
У него было какое-то профессиональное честолюбие, но оно удовлетворялось тем, что его знали и звали. Он умел нравиться начальству. Дома он любил посмотреть кино, поговорить за столом. На работе и дома у него была гармония. Мои родители и родственники помогали ему. Мама устроила его жену к себе в гостиницу уборщицей. Отец учил с внучком буквы.
Это был счастливый, энергичный человек, его брак, такой бестолковый вначале оказался в результате неплохим, гармоничным. Не знаю была ли это любовь в первого взгляда, вряд ли, но поженились они довольно неожиданно. В чувствах своих брат нуждался в свободе, не придерживался обычных романтических правил. И в любви ему, как правило, везло. Молодая жена гордилась и своим мужем, общительным, живым, веселым и его родителями. Ей была двойная выгода от брака, и эмоциональная, и материальная. Он играл на гитаре, веселил людей. Может быть, у него не все и не всегда в порядке было на душе, он ведь в детстве любил движение, танец, разные приключения, развлечения. Ничего этого у него не было. Та ведь этого не было и у его друзей. Может быть, у него оставались какие-то амбиции, связанные с искусством, но это все казалось ему уже таким далеким. Он мне ничего об этом не говорил, а я не спрашивал. Он был всеобщий любимец, удачливый. Спонтанно щедрый. Дарящий свое расположение людям. Ему жилось неплохо.
В холодильном деле у него все было неплохо. Но организация эта стала потихоньку разваливаться. Возникали новые магазины, появлялись новые товары, новые холодильники, которые видимо вообще не ломались. Он поступил в газовщики, с помощью отца, которого в городке нашем, в общем, уважали. Все знали нашего отца и он был городская «достопримечательность», это уважение было брату полезно. Хотя с другой стороны отец, как человек пьющий, частенько попадал в медицинский вытрезвитель. Ему как местной знаменитости это прощалось.
Брат любил поговорить, делал это прочувствовано, блестяще, его любили, у него по-прежнему было много друзей. Он был музыкально одарен, играл на гитаре. Зарабатывал неплохие деньги. Чего еще надо?
Наверное, некоторые ему завидовали. Как-то у брата случился конфликт с милицией. Однажды они ехали куда-то, и их остановило ГАИ. Они были в подпитии, и стали качать права. Их стали «вязать». Брат убежал. Это выглядело некрасиво, но на самом деле оказалось правильно.
У него всегда было интуитивное понимание того, как нужно поступить. Иногда это понимание он может ясно выразить, что не любому газовому слесарю под силу. Он не сделал большой карьеры, но зато вел интенсивную душевную жизнь, понимая и разделяя это: тяжелую карьеру и легкое приятное существование. Он понимал, в отличие от многих карьеристов, истинное значение любви и дружбы, светлых чувство. Умел убедить других в необходимости жить так, а не иначе, в общем-то, на более высоком уровне.
Их бригада слесарей газовщиков на досуге организовалась в неформальную похоронную команду. Мой брат стал еще более популярен. Их часто если не всегда когда какой-нибудь человек умирал приглашали копать могилу и везти покойника.
Он ведь у меня артист по жизни, хорошо владеет собой, своим телом. Жаль, что брат мой так и не развился, он мог бы быть неплохим кинооператором или фотографом. Ему просто никто не помог. Случается так, что он видит людей насквозь, его трудно бывает обмануть. Он человек искренний, но при этом хорошо контролируют свои чувства. Умеет вести тайные дела, обходя препятствия. Его сверхъестественная энергия может справиться с обстоятельствами, сильный личный магнетизм противостоит многому, но не всему.
Умер отец, мы не были к этому готовы. Отец ушел от нас неожиданно, в апреле. Сердце. Но брату не составило труда похоронить его. Я в этом участвовал только своими слезами.
У него появилась способность заниматься практическими делами с энергией и воодушевлением. Что-то такое было в его характере и раньше, просто я об этом, наверное, не знал, не замечал этого. Он не философствовал отвлеченно, но теперь проявлял свои человеколюбивые импульсы в конкретных делах, энергично помогая ближним, а, не только жалея на словах. Это создало основу для активной, сознательной жизни.
Брат остался с мамой, которая через некоторое время после смерти отца попробовала взять себе мужичка на жительство, но надолго это не получилось. К тому времени брат уже давно был женатый, ребенок их подрос.
Он научился замечать и использовать шанс, которого другие не замечают. Был популярным. И я в свою очередь старается соответствовать, по крайней мере, не показывать своих припадков.
Я его давно не видел. Мама, навещая меня здесь в лечебнице, рассказывает про него. Я пытаюсь представить каким он стал, наверное, постарел, но еще способен горы своротить, надеюсь, что его необыкновенные духовные силы не уменьшились, не сошли на нет. Необычайные его силы, позволяют изменить и его жизнь и все, что его окружает. В нем есть глубокое понимание, инстинктивное знание того, что в той или иной ситуации не так и что надо делать, чтобы все исправить.
У брата много приятелей. Они часто общаются с родственниками жены. Некоторые его друзья стали уголовники, но он держится с ними по-свойски. Пользуется определенным доверием.
Судя по маминым рассказам, у него приятная домашняя атмосфера, хорошее профессиональное положение. Он умеет, научился планировать свою жизнь, дисциплинирован, не боится тяжелого труда, пользуются доверием начальства. Не забывает о доме.
Постепенно он стал человеком здравомыслящим. Глава семьи. Вернувшись с флота, его сын был им пристроен в их контору. Он, мой племяш, в отличие от брата закончил техникум. Получил образование. Может стать со временем мастером.
Теперь мы оба взрослые люди. Еще есть возможность чего-то добиться от жизни и пришло понимание того, что, отнимая у других, делать это бессмысленно, надо развивать духовное сознание. Прожить еще сорок лет – это тоже будет большое достижение. Возможно, наконец, сейчас мы почувствуем друг друга братьями?
Брат мой сорокалетний мужик, он задумывается о своем здоровье, старается меньше пить. Он выглядит даже старше меня, если я сбрею свою длинную седую бороду, но лезвия - мне не дают.
Просто посмотреть что получится. Пропутешествовать по жизни как в машине времени. Мы уже увидели, как закончился век, который называли атомным, как же назовут век наступивший? Случится ли духовный прогресс в мировой цивилизации. Возникнет ли идеальный мир? Остановится ли мгновение или оно может останавливаться только для таких, как я? Что если наступит момент, когда высшая любовь, мир грез станет реальностью, что же тогда станет сном? Круг замкнется. Нас ждут новые соблазны и дары, к иному кумиру ринутся народные массы, освобождая свою энергию по приказу высшей воли, призывающей последнего из людей стать первым из богов.

Написать личное сообщение    Добавить в список избранных