Примечание редколлегии БЛК
На данный момент Александр Вергелис прислал только свой шорт-лист с небольшим вступительным словом. Мы надеемся получить от Александра и обзор, но публикуем пока шорт-лист, чтобы подвести итоги предыдущего тура. Эксперт рассматривал произведения в обезличенной форме под порядковыми номерами, полные ссылки восстановлены при публикации шорт-листа.
.................
Эти стихи выбраны мною по ряду критериев: качество рифм, общее версификационное мастерство, сбалансированное словоупотребление, соразмерность элементов текста, наличие интонаций, чувство внутренней музыки, оригинальность поэтического мышления.
1. ЯНА-МАРИЯ КУРМАНГАЛИНА «всё меньше дни...»
http://www.stihi.ru/2017/07/20/10533 квота ГР за редактирование отборочного тура
* * *
всё меньше дни всё более устало
встает рассвет всё глуше голоса
длиннее сны теплее одеяла
прозрачнее глаза
обрывки речи медленной и близкой
плывут в метро теряются в такси
и радио тоскует на английском
и дворник – на фарси
всё ближе снег острее спозаранку
холодный воздух легче голова
и вывернуты в лужах наизнанку
знакомые слова
их двойники что выцвели и сникли
всё четче слух и память глубока –
чужие невесомые артикли
снимая с языка
5. АЛЕКСАНДР СПАРБЕР «Офелия спит»
http://www.stihi.ru/2017/07/03/5175 отборочный тур для резидентов
Он спал, и Офелия снилась ему
(Георгий Иванов)
Офелия спит а над ней проплывают
внимательных рыб осторожные стаи
зеркальные карпы плодят отраженья
глаза их круглы и беззвучны движенья
Офелия спит и осока густая
неслышно сквозь тело её прорастает
и стебли густым наливаются соком
Офелия спит превращаясь в осоку
Офелия спит ей Италия снится
где кормит и кормит младенцев волчица
на каменном ложе на галечном ложе
Офелия спит и проснуться не может
Но рыбы но звери но травы…
12. ЮЛИЯ ДОЛГАНОВСКИХ "Мой Бог, пока ты только мой..."
http://www.stihi.ru/2016/10/01/7658 отборочный тур для резидентов
Мой Бог, пока ты только мой,
пульсирующей пуповиной
обвит хрипящий шар земной,
летящий глыбой вслед за мной,
пожаром дышащий мне в спину.
Кричу в Тебя — и ввысь, и вглубь —
но Слова нет, но нет ответа —
текут верблюды сквозь иглу,
лампада теплится в углу,
рубаха оседает в ветошь.
Отсчёт обратен — вышел срок.
Слепящий всполох — боли? света? —
тьма уползает за порог,
и месяц, ярок и двурог,
новорождённую планету
за нитку тянет к небесам,
толкает еле слышно в спину.
... Мой Бог, теперь попробуй сам.
Я обрезаю пуповину.
14. ЛАНА ЮРИНА «Простить себя»
http://www.stihi.ru/2017/06/09/7077 отборочный тур
Как жалко, что не помнятся уже
в росинках солнце, божие коровки,
и первый поцелуй, слегка неловкий,
и танец в небе озорных стрижей.
Когда, казалось, только для тебя –
и эта жизнь, и сказочное завтра,
но, видно, перепутал что-то автор,
забыв про «жили счастливо, любя…».
И выросшею девочкой идёшь
срывать недоцветок чертополоха –
от сглаза, порчи, от любого «плохо»,
и день прошедший множит эту ложь.
А я в тебе закрыта на засов,
и с каждым летом ты ко мне всё строже –
застывшей в янтаре коровкой божьей
хранишь меня в копилке детских снов.
Но время лечит – и вот-вот... почти...
Вдруг рассмеёшься бабочке парящей
и прошлое вернётся – в настоящем.
Однажды ты себя во мне простишь...
16. СЕРГЕЙ ПАГЫН «Неназванное»
http://www.stihi.ru/2017/07/10/4533 номинатор Катя Че
1.
Говоришь, как будто в мерцанье вод
хлеб бросаешь,
и тут же огромной рыбой
жизнь ли, смерть ли к тебе плывёт,
становясь в итоге прозрачной глыбой,
то есть днём, растянутым на века,
где деревья, снег, ледяное солнце…
И не листьев чудных, а плавника
ты увидишь линии на оконце.
2.
Говоришь, как в дверь стучишь, на порог
деревянный став, – заскрипит задвижка,
и возникнет в светлом проёме Бог,
человек ли, ангел и скажет: «Слишком
погружён в слова ты…
Живи, лети
вон хотя б за пёрышком этим птичьим»!
И тогда, быть может, решишь уйти
в травяное, в снежное безъязычье.
20. ГАЛИЯ ГАЛИ (ОСЕНЬ ГАЛИЯ) «Карамелька»
http://www.stihi.ru/2015/01/28/4384 номинатор международный поэтический клуб «Рифма»
Не угнаться за памятью, как она резво ведёт
по своим закоулкам, секретикам, лазам и схронам.
Что там, в прошлом ищу я, быть может, на сладкое – мёд
и немного тепла, припадая к окошку в вагонном
неуюте, пропахшем дорожной едой и бедой?
Почему-то всегда я в поездке, как будто наощупь,
пробираюсь к себе за живою целебной водой,
или мёртвой, которая, впрочем, и легче, и проще
достаётся со дна. А живую найти всё трудней.
Где-то там, в неистраченной жизни, неузнанный кто-то
карамельку протянет с налипшей махоркою мне.
И шершавой рукою горючие слёзы утрёт он.
21. МАЙЯ ШВАРЦМАН «Перепись населения»
http://www.stihi.ru/2017/07/12/1708 номинатор международный поэтический клуб «Рифма»
Мест не было. Всё под завязку. (Лука
не врал.) – Поглядите и сами уверитесь,–
твердили хозяева хором, пока
всё новые толпы валили на перепись.
Растерянный плотник стучался впотьмах
в дома и подворья, уставши заискивать:
"В углу бы соломки... жена на сносях..."
Промаявшись ночь у кострища золистого,
к озябшему ослику сбоку припав,
кой-как продержались, дрожа у обочины,
а там поднялись из опаски, что штраф
вчинят, и с рассветом пристроились в очередь.
"По клану и роду", так кесарь велел –
и всё кувырком; в дальний угол закидывай
дела, уговор с повитухой, задел
заказов, – и в путь, чтоб "из рода Давидова"
учётчику буркнуть в оконный проём
в дощатом пристрое, а дальше проваливай
и топай обратно, вдвоём ли, втроём –
кто ж будет терзаться о тле государевой...
И тащится ослик, не зная куда,
и носом поводит на запах молозива.
Приветливо с неба кивает звезда,
предчувствуя бога ли, сына ль Иосифа.
...А снегу-то, снегу, – без устали кисть
белилами холст покрывает размашисто:
проулки, постройки и дёрн, что раскис
по краю дороги до слякотной кашицы.
На кровлях, телегах, на выступах стен,
на вретищах нищих, на шляпе у щеголя
во Фландрии снег – и покрыт Вифлеем
побелкой мороза у Питера Брейгеля.
Невесело дома. А ты соизволь
писать Рождество в бубенцах раззолоченных.
Лютуют испанцы, творят произвол,
терзая и так истощённую вотчину.
Готовится новое войско пройти
по нашим равнинам, – ведь это безделица
для Габсбургов, да на кровавом пути
погромы и казни снежком не забелятся.
В безмолвии вырази муки свои:
пространство картины мазками заштопывай,
сказанье об ироде перекрои
и перепиши его кистью эзоповой.
Приметы и знаки укрой по углам,
упрячь их в детали, на взгляд неказистые.
Ведь всё, что случается, это не "там",
не "где-то", а с нами, а с нами воистину.
...Рябая рука, отодвинув журнал
с плохой репродукцией (что-то в заснеженной
деревне), берётся за трубку. Зурна
луны завывает за шторой барежевой.
По сводкам и цифрам скользит карандаш,
обводит итоги и давится ересью:
ломается грифель. Ну как тут создашь
державу, когда беспристрастную перепись,
и ту извратили. Год тридцать седьмой,
метро, пятилетка, победы, свершения,
но где миллионы прироста? кто в бой
рванёт, если надо, живыми мишенями?
Где грамотность, где этот чёртов ликбез,
а главное – где же триумф отречения
от веры? Так значит, миряне, чудес
ещё не хватило вам? "Жертва вечерняя"
не встала вам колом в гортани? Пусть так.
Всё креститесь, всё поминаете ирода –
испробуем веру на прочность. Пустяк:
подставите щёку, и больше. А выводы –
все цифры под нож, всех подбивших итог
статистиков к стенке. Вот меры посильные.
Рука на журнал для удобства листок
кладёт и в реестр добавляет фамилии.
25. ИВАН СЕРГЕЕВИЧ ДЕНИСЕНКО «Мы рождены, чтоб время сделать пылью»
http://www.stihi.ru/2017/01/28/4668 номинатор Юрий Семецкий
Я сам себя сожгу, развею, вылью –
у демона проснулся аппетит.
Мы рождены, чтоб время сделать пылью,
не факт, что здесь хоть кто-то победит.
Весь день звучит: отселе и доселе
за всё берись и обо всём судачь.
Вокруг – пути, ведущие от цели,
и множество бессмысленных задач.
Я сам питаю эту камарилью,
исправно получая свой пятак.
Мы рождены, чтоб время сделать пылью.
Блажен, кто понял, как не сделать так.
Дороги закольцованы. Я видел
следы ногтей, шагая вдоль оград,
и каждый новый благодушный идол
был толще предыдущего стократ.
Он сёк нагайкой задницу кобылью,
скача вдоль нас, прижавшихся к стене.
Мы рождены, чтоб время сделать пылью.
Мы не рабы. Мы не. Мы не. Мы не.
Мы доноры неисчислимых матриц,
живущие навскидку и впроброс,
давным-давно забывшие свой адрес,
а был ли адрес – тот ещё вопрос.
Свою изобретая терапию,
возделывая свой привычный быт,
мы говорим, чтоб время сделать пылью.
Кто это понял, тот уже не спит,
лежит и смотрит в снежные пустоты,
в затянутые дымом рубежи.
Ему твердят: «Ну что же ты, ну что ты?
Скажи хоть слово, хоть одно скажи!»
А он, не реагируя на вызов,
не веря ни в часы, ни в календарь,
рассматривает линии карнизов,
и мачты, и расплывшуюся даль.
И рядом с ним, что светом окантован –
и солнечным, и лунным заодно,
пыль делается временем, в котором
безвременье, хрипя, идёт на дно.
26. АЛАН «Смерть в Марьиной Пойме»
http://www.stihi.ru/2017/06/14/3362 номинатор Юрий Семецкий
До Марьиной Поймы лет десять, как ходит поезд.
Давно не посёлок, ни разу не мегаполис,
Она принимает состав – отдаёт состав.
Обеденный выхлоп, обыденная работа.
Советская власть – в стенгазетах и анекдотах,
И мало кто знает, что ей не дожить до ста.
Не то, чтобы тихо – и пьют, и ломают скулы,
Но пьянки постылы, а драки предельно скупы –
Бетонные лица бредут в деревянный рай.
Вот так и с домами – бетон в деревянной раме.
Жильцы до сих пор продолжают дружить дворами
И утренний кашель машин принимать, как лай.
У Марьиной Поймы душа в полторы сажени.
И в центре её обретается баба Женя,
В которой по капле стекаются все пути.
И дело не только в её самогонном даре
Да в хитрой воде из промышленной речки Марьи,
А в том, что умеет любого в себе найти.
Старухина память – крапивного супа горечь.
Так нёбо терзало, что прежде ласкало голень,
Железная жатва по сёлам брела с мешком.
Деревня впадала в посёлок, посёлок в город.
Она ещё помнит, как жизни впадали в голод,
И люди ломались с коротким сухим смешком.
А нынче и слёзы – закваскою в мутной таре,
Когда и убийство – не вымыли, так взболтали.
Убитый – мужчина, поэт, тридцати пяти,
Пропитого роста, прокуренного сложения.
Никто б и не рыпнулся, если б не баба Женя,
Которая может любого в себе найти.
Невеста рвала своё платье, как зуб молочный,
Не слишком красива, но года на два моложе.
И что бы не жить до хотя б тридцати семи.
Поэт-распоэт, а не вякнешь, когда задушен.
Друзья говорили, что парень давно недужил
И, видно, не сдюжил грозящей ему семьи.
Убийцу искали, как праведника в Содоме.
На каждой странице маячил герой-садовник.
Летели наводки из каждого утюга.
На вялых поминках случился дешёвый вестерн:
Иваныч с двустволкой пошёл отпевать невесту –
Хрена ль новостройки, когда между глаз тайга.
Девичник был скромен: она, баба Женя, черти.
Сидели, ныряли в на четверть пустую четверть.
Слова поднимались на сахаре и дрожжах:
"Пойми, баба Женя, охота – всегда загонна.
Потом догоняешь, хватаешь его за горло
И вдруг понимаешь: иначе – не удержать."
Она отсидела. И вышла. И вышла замуж.
Его напечатали, крупным, не самым-самым.
К нему на погост ежемесячно, как в собес,
Духовнее нищего, плачущего блаженней,
Ходила его не читавшая баба Женя,
Которая может любого найти в себе.
Негромкие строки рождались, росли, старели.
Темнел змеевик, и по медной спирали время
Текло, проверяя на крепость сварные швы.
Я был здесь проездом. Где Волга впадает в Темзу.
Из Марьиной Поймы никто не уехал тем же –
Всё лучше, чем если б никто не ушёл живым.