Емельян Иванович Пугачёв

Платонов Андрей Платонович:

Фрагмент 7 главы "Сокровенный человек"

Отряд бросился на бронепоезд, зачумленный последним страхом,
превратившимся в безысходное геройство. Но железнодорожников начал резать
пулемет, заработавший с молчка. И каждый лег на рельсы, на путевой
балласт или на ржавый болт, некогда оторвавшийся с поезда на ходу. Ни у
кого не успела замереть кровь, разогнанная напряженным сердцем, и тело
долго тлело теплотой после смерти. Жизнь была не умерщвлена, а оторвана,
как сброс с горы.
У Афонина три пули защемились сердцем, но он лежал живым и
сознающим. Он видел синий воздух и тонкий поток пуль в нем. За каждой
пулей он мог следить отдельно - с такой остротой и бдительностью он
подразумевал совершающееся.
"Ведь я умираю - мои все умерли давно!"- подумал Афонин и пожелал
отрезать себе голову от разрушенного пулями сердца - для дальнейшего
сознания.
Мир тихо, как синий корабль, отходил от глаз Афонина: отнялось небо,
исчез бронепоезд, потух светлый воздух, остался только рельс у головы.
Сознание все больше средоточилось в точке, но точка сияла спрессованной
ясностью. Чем больше сжималось сознание, тем ослепительней оно проницало
в последние мгновенные явления. Наконец, сознание начало видеть только
свои тающие края, подбираясь все более к узкому месту, и обратилось в
свою противоположность.
В побелевших открытых глазах Афонина ходили тени текущего грязного
воздуха - глаза, как куски прозрачной горной породы, отражали осиротевший
одним человеком мир.
Рядом с Афониным успокоился Кваков, взмокнув кровью, как
заржавленный.

На это место с бронепоезда сошел белый офицер, Леонид Маевский. Он
был молод и умен, до войны писал стихи и изучал историю религии.
Он остановился у тела Афонина. Тот лежал огромным, грязным и сильным
человеком.
Маевскому надоела война, он не верил в человеческое общество и его
тянуло к библиотекам.
"Неужели они правы?- спросил он себя и мертвых.- Нет, никто не прав:
человечеству осталось одно одиночество. Века мы мучаем друг друга,-
значит, надо разойтись и кончить историю".
До конца своего последнего дня Маевский не понял, что гораздо легче
кончить себя, чем историю.
Поздно вечером бронепоезд матросов вскочил на полустанок и начал
громить белых в упор. Беспамятная, неистовая сила матросов почти вся
полегла трупами - поперек мертвого отряда железнодорожников, но из белых
совсем никто не ушел. Маевский застрелился в поезде, и отчаяние его было
так велико, что он умер раньше своего выстрела. Его последняя неверующая
скорбь равнялась равнодушию пришедшего потом матроса, обменявшего свою
обмундировку на его.
Ночью два поезда стояли рядом, наполненные спящими и мертвыми
людьми. Усталость живых была больше чувства опасности - и ни один часовой
не стоял на затихшем полустанке.

Написать личное сообщение    Добавить в список избранных