Сосед Котова
29 декабря 1935 в Ленинград родился Евгений Борисович Рейн, прозаик и поэт, сценарист. Иосиф Бродский назвал его «трагическим элегиком». В 1971 году переехал в Москву. Преподаёт в Литературном институте имени А. М. Горького на кафедре литературного творчества, руководит поэтическим семинаром.
Сосед Котов
В коммунальной квартире жил сосед Котов —
Расторопный мужчина без пальца.
Эту комнату слева он судил у кого-то:
Он судился, тот умер, а Котов остался.
Каждый вечер на кухне он публично мыл ноги
И толковал сообщения из московской газеты «Известия»,
И те, кто варили на кухне и мылился, многие
Задавали вопросы — все Котову было известно.
Редко он напивался, всегда в одиночку и лазил.
Было слышно и страшно: куда-то он лазил ночами.
Доставал непонятные и одинокие вазы,
Песни пел и топтал черепки с голубыми мечами.
Он сидел на балконе и вниз улыбаясь ругался,
Курил и сбрасывал пепел на головы проходящих.
Писем не получал, телеграмм и квитанций пугался
И отдельно прибил «А. М. Котов» почтовый ящик.
Летом я переехал. Меня остановят и скажут:
«Слушай, Котова помнишь? Так вот: он убийца,
Или платный агент, или вор». Я поверю. Мной нажит
Тёмный след неприязни. За Котова нечем вступиться.
Если жил человек — рядом голос эпохи огромный,
И простые приметы, скажем, ветер, деревья и птицы.
Равнодушье и мелочь показывал, праздновал, помнил.
Что он прятал? И как за него заступиться!
Японское море
Пиво, которое пили в Японском море,
Слабое пиво, о слабые воспоминанья,
Разные случаи, которые происходили —
Драки и выверты, разве мы их понимали?
Лезет Японское море, побеленное пеной,
Вольтовым светом побелят и пену и локти.
Тычется в море один островочек военный,
Где опускают под воду подводные лодки.
Радиомузыка ходит по палубам,
Палубам музыку эту танцуют и плачут и любят.
Водку сличают с другими напитками слабыми,
После мешают и пьют, надо пить за разлуку.
О, не забудь эти танго и эти обеды;
Смерти в газетах и книгах, написанных скоро,
О, не забудь ни единой нарочной обиды,
Всякие смерти и дивная смерть Луговского.
Люди плывут как и жили, гляди — всё понятно,
Век разбегается, радио шепчет угрюмо.
Эти некрологи, песенки и оппоненты.
О, иностранное слово среди пароходного шума.
Фауст
У Евпатории «Россия»,
К парому повернувши бок,
С парома этого грузила
Мотоциклы и собак.
Все было поздно, очень поздно,
Их в тросы страшно оплетать;
Я знал уже, что нам опасно
Их вместе сверху наблюдать.
Я ж не плыву, но постоянно
Я забываю про антракт.
Над чёрной и лимонной пеной
Стрелявшие прожектора.
Как долго плащ из коленкора
Своих галивок не сотрёт,
Как долго новые линкоры
В строю передают фокстрот.
И эта женщина, что близко,
Какой понятливый мой друг,
С которым мы возьмёмся быстро
Приплыть в Одессу поутру.
Зачем тебе такая спешка,
Отстань, развейся, походи,
Давай мы вместе будем мешкать,
Но как мы мешкать не хотим.
Но, Боже, почему так долго
Она, а флот или плащи —
И морем праведным затолкан
Я ведь заплачу получив,
Других приятелей и море,
Хоть это море, но потом,
Любое место в плавном мире,
Любое время за бортом;
Я останавливать не буду,
Ах, время, время на ходу.
Я только плачу, не забуду,
Когда забуду пропаду.
/Синтаксис, № 3, апрель 1960/
Другие статьи в литературном дневнике:
