Работа над ошибками. Пушкин и Тютчев. 1(6) Знаю за собой этот недостаток – скороговорку – и стараюсь его по мере возможности преодолевать. Но иногда – останавливаться на мелочах просто невыносимо. Попробую перевести то, что я здесь написал: применяя к дружескому письму наставления молитвы, Пушкин тем самым совершает и обратное – молитву... сравнивает с дружеским письмом. Таким образом, в цитируемом письме обсуждается не только фигура Кюхельбекера и его ожидаемое поведение, но происходит и обратное: с помощью фигуры Кюхельбекера и его предполагаемых действий осмысливается сама молитва св. Ефрема Сирина. Молитва – дружеское письмо... “на тот свет”; а письмо от друга ни при каком условии не может быть празднословным. И вот оказывается: то, что Пушкиным говорится таким неявным образом о молитве, находится в полемических, или просто ДИАЛОГИЧЕСКИХ отношениях точь-в-точь с “тютчевской” (предполагаемо – одновременной письму) эпиграммой на эту молитву! Текст пушкинского письма имеет двух адресатов: говоря явно о Кюхельбекере, Пушкин в то же время втихомолку “отвечает” Тютчеву, вернее – тому автору, образ которого встает за словами, произносимыми в четверостишии. Ну, а раз уж в 1821 году, в шутку, Пушкин взялся полемизировать с эпиграммой на молитву Ефрема Сирина – то в 1836 году, когда он всерьез эту молитву перелагал, и тем более. Ну, что, уважаемые читатели? Так лучше, понятнее? Или и раньше было хорошо?.. Перейти к статье "Пушкин и Тютчев" © Copyright: Алексей Юрьевич Панфилов, 2009.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
