Работа над ошибками. Пушкин и Тютчев. 6(24) Имеются в виду сказавшиеся уже в “эпиграмме” на молитву св. Ефрема Сирина художественные принципы воплощения в светской поэзии тончайших нюансов церковно-религиозной жизни под видом речевого выступления простака и невежды, шалуна и вольнодумца. Мне в этом коротком перечне в основном тексте статьи не удалось привести убедительных примеров такого специфического “самоуничижения” Пушкина, которое ярко предстает в эпиграмме на молитву Ефрема Сирина и которое еще можно было бы определить вывернутой наизнанку поговоркой: “ягненок в волчьей шкуре” (мы передали это в названии главки “Смирение под маской” – таким же образом вывернутой наизнанку поговоркой о “маске смирения”). Тем и отличается творчество Пушкина от выходки безвестного эпиграмматиста, что у него это свойство приобретает гораздо более сложное выражение, так что нельзя указать на его компактные и в то же время исчерпывающие проявления. Выполнению этой задачи и посвящено наше более обширное исследование о стихотворении “Дар…” и “ответе” на него митр. Филарета, упомянутое в одном из предыдущих дополнений. В этом исследовании показывается, что глубоко религиозная, проповедническая поэзия поэзия Пушкина скрывается в действительности под обликом произведение, которые до сих пор принято было считать крайним проявлением вольнодумства поэта. А следовательно – устоявшиеся представление о “духовной эволюции Пушкина” нуждаются в серьезном пересмотре. Статья “Пушкин и Тютчев” и стала для автора настоящих строк той ступенькой, которая позволила перейти к исследованию, предлагаемому в упомянутой книге. Здесь, на выбранном литературном материале, и были сформированы и сформулированы те принципы подхода к творчеству Пушкина, которые позволили коренным образом переосмыслить его “вольнолюбивую” поэзию. И принцип “ягненка в волчьей шкуре” или “смирения под маской” – главнейший из них. Заметим также, что это намеренное и нешуточное принижение собственной глубокой религиозности, воцерковленности, как принято говорить, поэта становится не только средством адаптации церковно-религиозной сферы к светской литературе, но и средством испытания глубины и серьезности самого религиозного сознания; его способности узнавать себя самое в необычном преображении, вплоть – до видимости своей собственной противоположности, безбожия, кощунства и еретичества, то есть такой разновидности традиционного для православия ЮРОДСТВА, которое было бы возможным в кругу “образованного общества”. Перейти к статье "Пушкин и Тютчев" © Copyright: Алексей Юрьевич Панфилов, 2009.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
